Красный Ярда - Георгий Гаврилович Шубин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Спектакль настроил Шуру на грустный лад. Она представила себе судьбу Ярослава похожей на судьбу этого венгра. Правда, Лайош — темный, несознательный человек, а Ярослав — революционер, коммунист, красный комиссар. Вернись он домой, власти не оставят его в покое.
Развеселил Шуру только жандарм. Он был очень смешной и, видимо, говорил смешные вещи — венгры так и хватались за животы…
Представление окончилось. Гашек, сняв жандармский мундир и смыв грим, подошел к Шуре и, как ни в чем не бывало, сказал:
— Прости, задержался…
— Что же ты не сказал, что будешь играть в пьесе?
— Не понимаю, — удивился Гашек. — Кого и где я играл?
— Жандарма. Я тебя сразу узнала.
— Значит, я плохо играл, — с сожалением признался Гашек. — Хорошего актера легко не узнаешь…
— Ты играл хорошо. Венгры помирали со смеху, а сзади меня сидели русские, которые тебя очень хвалили.
Гашек и Шура вместе со зрителями вышли из театра.
— Шура, — обратился к ней Гашек, — скоро окончится война, а мы с тобой до сих пор не оформили свой брак, все приглядываемся друг к другу. Мы любим друг друга?
— Любим.
— Ты обещала выйти за меня замуж?
— Обещала. Но… — начала Шура и замолчала.
— Не было времени сыграть свадьбу, да? — закончил Гашек.
— Нет, не это. За полтора года я хорошо узнала тебя. Ты — честный, порядочный, деловой человек, преданный революции. Но как же быть с Ярмилой и Ришей?
— Не беспокойся, Шура. Я разошелся с Ярмилой за два года до службы в австрийской армии. От Риши я не отказываюсь — он мой сын.
— Где же мы будем жить?
— Это будет зависеть не от нас, а от партии. Если партия скажет, что мы должны остаться в Сибири, останемся здесь. Если она пошлет нас в Чехословакию, поедем туда.
— А тебя не посадят там в тюрьму, как Лайоша?
— Нам нечего бояться своих врагов. Мы — коммунисты, борцы. Победили Колчака, а он был самым опасным противником, победим и чехословацких колчаковцев.
Гашек расстегнул гимнастерку и показал Шуре надетую под ней жилетку:
— Видишь? Эта жилетка должна вернуться в Прагу, на Винограды, к пиджаку и брюкам — они ждут ее там более пяти лет.
По дороге они зашли в загс. Шура поняла, что Гашек уже все обдумал.
Вечером, когда к Ярославу и Шуре зашли инструкторы интернационального отделения, чтобы поздравить молодых и пожелать им счастья, Гашек, сидя за самоваром, развлекал гостей. Он показывал им, как пьют чай уфимские купчихи. Поставив чашку на стол, писатель обратился к своим гостям:
— Благодарю вас за участие в нашем семейном торжестве. Наш ужин скромен — у нас нет ничего подходящего для такого случая — ни яств, ни закусок. Генерал Жанен скверно воспитан — не прислал нам французского шампанского. Но у нас есть русский чай. Посмотрите на эту синюю чашку! Она напоминает мне пузатый библейский ковчег Ноя или судно, на котором чешские легионеры хотели удрать во Францию, и которое село на мель.
— У нас это называется остаться у разбитого корыта, — не утерпела Шура.
— Россия, — продолжал Гашек, — показала нам пример упорядочения национальных отношений. Русские учат нас, как надо решать национальный вопрос. Чешский вопрос — вопрос об участии малой нации в мировой революции — прошел не только через судьбу моего народа, но и прямо через мое сердце. В споре с руководством чехословацкого белогвардейского корпуса я оказался прав. Легионеры признали Советскую власть, выдали ее представителям Колчака, подписали договор о капитуляции. Чехословацкое войско сначала раскололось на два лагеря — революционеров и контрреволюционеров, а потом на несколько разных групп. За полтора года чешские и словацкие солдаты научились думать. Они отказывались служить колчаковцам, охранять сибирскую железнодорожную магистраль, усмирять повстанцев. Когда Жанен запугивал, их, что откажет им в помощи, они ответили: «Наплевать!» Сейчас главари чешской контрреволюции удирают во Владивосток. Их зверства от Пензы до Владивостока не дают им покоя. Они удирают и от большевиков, и от своих солдат.
— Это правда, Гашек, — спросил инструктор-немец Браун, — что ты занимаешься японским языком?
Венгр, игравший в спектакле тетю Жужу, ответил за Гашека:
— А вдруг ему на днях прикажут выпускать газету для японского пролетариата?
Шура вздохнула:
— Скорее бы совершилась мировая революция! Тогда, наверное, все заговорят на одном языке, и Ярославчику не придется издавать столько газет и листовок на разных языках.
— Это будет не скоро, — ответил Гашек. — Но ты, Шура, не унывай: мировой пролетариат говорит на разных языках, а думает одинаково.
Глава тридцать первая
Я решил сам переперевести свой рассказ.
Марк Твен
Изгнав белогвардейцев и интервентов из Сибири, Пятая армия восстанавливала советские учреждения и налаживала нормальную жизнь. В первых числах июня 1920 года политотдел прибыл в Иркутск. Гашек руководил двумя отделами — организационным и интернациональным, был председателем райкома парторганизации штаба армии, депутатом Иркутского горсовета, членом комиссии по проверке армейских учреждений и очистке их от колчаковцев, редактором «Вестника поарма-5», немецко-венгерской газеты «Штурм-Рогам» и других изданий. Казалось, своей работой писатель искупал грехи своих земляков и устранял все, что натворили они в Сибири. Он был большевистским комиссаром на территории, равной нескольким десяткам Чехий. Такой размах деятельности никогда даже не снился лидеру Партии умеренного прогресса в рамках закона, хотя это предрекли ему когда-то вещие судички.
По собственной инициативе он создал клуб для красноармейцев-интернационалистов, выступал в этом клубе со своими произведениями, а порой играл в спектаклях. Ярослав был одним из самых образованных работников политотдела, талантливым писателем, но никто не мог бы упрекнуть его в чванстве или в зазнайстве. Гашек не переставал учиться. Как только выдавалась свободная минутка, он читал книги по истории России, большевизма, сочинения Маркса, Энгельса, Ленина. Он жаловался, что ему не хватает знаний, чтобы вести политработу среди бойцов.
Начальник политотдела вызвал к себе Гашека и без лишних слов приступил к делу:
— Ярослав, есть новое поручение. Надо издавать газету для бурят.
Гашек ничего не ответил.
— Чего молчишь? — продолжал начальник. — Я понимаю, ты — не бурят, не знаешь языка, но ты коммунист. Партия должна работать с бурятами, нести ленинское слово бурятским трудящимся. Они неграмотны, находятся в духовной кабале у лам…
Гашек знал, что обычно говорит его начальник в подобных случаях и, прервав его, договорил сам:
— Мы — не попы и духовные миссионеры, а просветители-коммунисты. Такова задача Советской власти.
Начпоарма улыбнулся: только тронь Гашека, и он высмеет тебя твоими же собственными словами. Вслух же он сказал:
— Газета называется «Ур» — «Заря». Нет ни редакции,
