Сокол и огонь - Патриция Райан

«Что я наделала? — корила она себя. — И куда я теперь пойду отсюда?»

Когда она спускалась в зал к ужину, на лестнице ее поджидал Торн. Она испуганно застыла, почувствовав, что он обвил ее своими огромными руками, прижимая к каменной стене и настойчиво ища ее губы.

— Сегодня ночью приходи ко мне, — выдохнул он. Его глаза молили, а руки жадно скользили по лицу, по шее и груди.

— Торн… — Она застонала, когда он нащупал пальцами ее напрягшийся сосок и сжал его сквозь платье. — Нам надо…

Он вжался в нее бедрами, и она почувствовала, как он жаждет ее.

— О Боже, Торн…

Он куснул ее за мочку уха.

— Приходи.

— Нам надо поговорить, — с трудом произнесла она.

— Боже, как я хочу тебя. Да, мы непременно поговорим. Ты только приходи.

Шаги на лестнице! Прежде чем Бернард показался за поворотом лестницы, Торн успел отпрянуть от нее.

— Миледи, — вкрадчиво сказал Бернард, кивая Мартине. — Сокольничий, — добавил он, подозрительно переводя взгляд на Торна. — Ужин на столе, если вы оба соизволите присоединиться к нам.

— Довольно говорить об этом чертовом Невилле, — заорал Годфри, поднимаясь из-за стола на нетвердых ногах. — Я не хочу больше слышать имя этого ублюдка!

«И я тоже!» — подумала Мартина. Весь вечер все только и делали, что говорили о бароне-убийце, который исчез из Суссекса, и с ним большая часть его слуг и рыцарей. Его жена попросила убежища в местной обители, но о самом Невилле ничего не было слышно. Поговаривали, что он уплыл на континент, но более достоверными были слухи, утверждающие, что он отправился на север страны, чтобы собрать там армию наемных солдат. Ничего не зная о его намерениях, Оливье повелел всем своим вассалам готовиться к войне.

— Замолчите все! — скомандовал Годфри. — Ты, Торн! Встань!

Сакс поднялся, слегка обеспокоенный.

— Я должен тебе кое-что сказать.

«Господи Боже, значит, Бернард все-таки успел увидеть нас вместе на лестнице и сказал Годфри. Все погибло».

Разговоры прекратились. Присутствующие опустили свои кубки и ножи, за исключением Эдмонда, который продолжал есть. Стало так тихо, что слышно было потрескивание и шипение дров в очаге.

Барон вперил в Торна пристальный взор мутных глаз. Сакс стоял за столом как раз напротив Мартины.

— Десять лет ты служил мне, Торн Фальконер, и, надо признать, служил хорошо. Ты непревзойденный солдат, тебе нет равных, но все, кто знает меня, знают и то, что именно твое мастерское обращение с охотничьими птицами — даже более мастерское, чем твое искусство в стрельбе из лука, в котором ты тоже не имеешь соперников, — сделало тебя столь незаменимым для меня.

— Слушайте, слушайте, — хором воскликнули Питер и Гай.

— Слишком незаменимым, — добавил Годфри немного более грустным голосом. — Да, я признаю это. И то, что я делаю сейчас, я должен был бы сделать много лет назад, но не делал по причине своей жадности. Я хотел видеть тебя здесь, в Харфорде, тренирующим моих птиц, а не в милях отсюда в твоем владении тренирующим своих.

Он вздохнул.

— Но время пришло. Помолвив моего мальчика Эдмонда с прелестной Мартиной Руанской, — он поклонился Мартине, которая поклонилась в ответ и с облегчением вздохнула, поняв, какой оборот принимает дело, — ты породнил мой род с родом королевы Алиеноры. Сослужив мне такую службу, ты заработал награду, лишить тебя которой было бы крайне несправедливо.

Годфри сделал знак слуге, который подошел к Торну и вручил ему что-то длинное, завернутое в пурпурный шелк.

— Разверни его, — приказал барон.

Торн развернул сверток, оказавшийся мечом в дорогих ножнах. Он вынул клинок, взявшись за усыпанную алмазами рукоятку.

Перекрывая восхищенные возгласы присутствующих, Годфри сказал:

— В эфесе этого меча заделан лоскут пеленальных одежд Господа нашего Иисуса Христа!

Возгласы усилились, переходя в одобрительные крики. Торн невозмутимо стоял посреди общего гвалта.

— А теперь о твоей земле.

Тишина воцарилась в зале. Все, включая Мартину, смотрели на Торна, который терпеливо ожидал продолжения речи. Казалось, происходящее не производит на него никакого впечатления, но побелевшие костяшки пальцев, сжимающих эфес меча, выдавали его напряжение.

Мартина вспомнила все, что было утром, его ласки, свою боль, волшебное чувство божественного единения, его тепло, и ей стало жарко. Она ощутила каждую клеточку своего тела, вновь переживая все восхитительные моменты их близости. И, несмотря на ноющую боль, которая еще усилилась из-за долгой поездки верхом, ей с непреодолимой силой захотелось вновь почувствовать его прикосновения, ощутить его внутри себя, быть с ним рядом, соединиться с ним в единое целое. Она вспомнила, как он выглядел, когда изогнулся над ней в момент наивысшего экстаза, будто большой английский лук, сгибаемый твердой рукой и звенящий от напряжения; как он стонал, вторгаясь в ее лоно… Неужели человек, который стоит сейчас перед ней, принимая награду за то, что помолвил ее с другим, и есть он?

— И как принято, сразу же после свадьбы, — продолжал Годфри, — я намерен выделить тебе земельные владения, дабы ты владел ими под моим покровительством; а именно те тридцать семь десятин угодий, что расположены к югу и западу от реки Харфорд, и на восток от камня, отделяющего мои владения от… — последующие слова потонули в реве одобрительных криков, что свидетельствовало о том, что присутствующие хорошо поняли, о каких именно угодьях шла речь, и оценили щедрость своего сюзерена.

Ошеломленный, Торн непроизвольно посмотрел на Мартину.

— Ты невероятно добр ко мне. Это исключительно щедрый дар, мой господин, — тихо промолвил он и сел на место.

— Ты заслужил его, — сказал Годфри. — А теперь, если моя дорогая Эструда соблаговолит подняться и предстать перед присутствующими, я с превеликой радостью…

Сияющая Эструда поднялась со своего места.

— …я с превеликой радостью в сердце сообщаю всем, что наконец свершилось то, чего я ожидал долгие годы, четырнадцать лет, если быть точным. Дорогие друзья и домочадцы, сообщаю вам счастливую весть — Эструда Фландрская, моя невестка, понесла под сердцем ребенка, моего наследника.

Радостный рев наполнил зал. Эструда поклонилась. На плечи Бернарда обрушился шквал дружеских хлопков.

— Ребенок! Ребенок! — вопила маленькая Эйлис, сидя на материнских коленях.

Одна только Клэр, похоже, не разделяла всеобщего ликования. Краснея, с дрожащим подбородком, она украдкой утирала жгучие слезы, искоса бросая мученические взгляды на мужа своей госпожи.

Сидящий рядом с Мартиной Райнульф так и застыл на месте с приоткрытым ртом.