Богатыри не мы. Новеллы (сборник) - Алекс Кош

У Сашки засиделись, как всегда, за полночь. Сперва разбирали письма и открытки, охали и припоминали, кто кому какой приходится родней. Потом достали гармошку, и Дед Сережа шпарил на ней «Сормача» и «Семеновну» так, что, казалось, вот-вот искры полетят из-под его узловатых пальцев. У Сашки заночевал. Остались и Кирюшка Ясюнин с Асей, а с утра отправились всем шалманом – воскресный день-то, что не прогуляться – в гости к Маше, Дедовой младшей племяннице. По дороге купили еще вина, водочки, и Дед – самолично – выбрал для Машуры свежий «Рыжик». В понедельник Машка пошла на работу, но пришла внучка Машкина, Лизка, с сыном Юркой. Его с насморком в сад не взяли, не посидит ли именинник? Именинник не возражал. Заодно позвонил другой внучке, Рите, и забрал до компании ее двойняшек. А вечером все к Лизке в гости двинули – Юрку отвести, да так и загулялись до вторника…

В общем, домой Дед Сережа вернулся только в субботу – еще пьяненький, довольный и задумчивый. Пошуршал ключом в двери, с первого раза в замок не попал, да куда торопиться. В гулкой тишине коридора эхом блуждали долетевшие с улицы грохот петард и смех. Кто-то кричал кому-то что-то новогоднее. Дед Сережа кивнул, полностью согласный, что год будет и новым, и счастливым.

– Сергей Сергеич? – спросил в полутьме коридора знакомый голос. Дед Сережа кивнул снова, махнул рукой, только Глафира Яновна все равно сослепу не разглядела.

– Дед Сережа?

– Ммм, – промычал он, пытаясь разлепить губы и чувствуя, как в отместку слипаются глаза.

– Эк ты, батюшка, напраздновался, – сокрушенно покачала головой соседка. – Дай помогу.

Она включила в своей прихожей лампу, открыла дверь, чтобы полоса бледного света упала на Деда, дверь и криво торчавший в замочной скважине ключ. Дед Сережа помотал головой: сам, мол. Покачался с секунду у порога на нетвердых ногах, прежде чем угодил, наконец, ключом в скважину замка.

– Стой, Сергей Сергеич, погоди. К тебе ведь приходили на днях, пока ты гулеванил. Не вспомню, в среду вроде бы. А может, и в понедельник.

– Хто?

– Женщина какая-то, – пожала плечами соседка. – Опрятная такая, приятная. Не старая вроде, хоть так сразу и не поймешь. Сказала, у вас с ней было договорено. Нехорошо, Сергей Сергеич. Долго ждала. Торт весь приела, что ты оставил. Я ей чаю вынесла, а от торта уж меньше половины осталось. Неловко было говорить, что неприлично так вот чужую еду кушать. Да ты тоже хорош! Уговорился – и в загул… Да вдобавок и вещи на виду оставил.

Она бормотала еще что-то, но дед Сережа не слушал.

Он наконец провернул ключ и потянул дверь на себя. На пол медленно, как осенний лист, спланировала записка.

Дед поднял ее, щурясь, поднес к глазам.

Ждала весь день, старый ты сук! – значилось в записочке ровным острым почерком. – Делать мне больше нечего, как тебя караулить. Есть ли совесть у тебя, Сережа? Ведь который год одно и то же. В следующий раз приду – не смей из дома уходить.

Чуть ниже, убористее и мельче стояло:

Спасибо за «Сергеича» и торт. Помнишь, паскудник, что «Рыжик» люблю.

Твоя С.

Дед Сережа пьяненько хихикнул и затолкал бумажку в карман. Потом снял пальто и сапоги и, покачиваясь, двинулся к кровати. Но прежде чем рухнуть на нее и проспать до самого утра, скрутил, посмеиваясь, узловатый кукиш и ткнул им куда-то в пространство. Мол, вот тебе, матушка Костлявая, съела. И через год приходи. Родни много, с порога не прогонят.

Олег Кожин

Разноамериканцы

Я почуял его гораздо раньше, чем увидел. Резкий запах одеколона накрыл меня с головой, рисуя портрет позднего гостя – светловолосый, среднего роста, среднего телосложения, средних лет. Квинтэссенция среднего, воплощенная в одном человеке.

Перед тем как открыть дверь, я щелкнул выключателем, залив крыльцо матово-синим светом энергосберегающей лампочки. В сумерках я вижу ничуть не хуже, но стоит подумать и о госте, верно? Незнакомец оказался почти таким, каким нарисовало его мое воображение. Разве что чуть полнее. Липкое облако одеколонных паров вломилось в открытую дверь, стремясь поглубже залезть в мои ноздри. Дьявол, ну зачем так душиться, когда ртутный столбик даже ночью не сползает с отметки в 101 градус?! Чертова шкала Фаренгейта, никак не могу к ней привыкнуть. Когда наша семья спешно покидала родное Таврово, я никак не мог взять в толк, зачем наряду с действительно важными вещами бабушка прихватила старый спиртовой термометр. Теперь-то понимаю, что мы – это наши привычки. С тех пор, как не стало ни бабушки, ни термометра, мне кажется, что я нахожусь в каком-то температурном аду. Незнакомец, упакованный в костюм-тройку, казалось, совершенно не тяготится влажной летней духотой.

– Мистер Саулофф, я полагаю? – вместо приветствия спросил он.

– Вы полагаете верно.

Поправлять бесполезно. Чертовы янки физически не способны произнести букву В, когда дело касается окончания русской фамилии.

– Меня зовут Ричард Ольсон, и я…

– Спасибо, у меня уже есть бесплатная Библия. Даже две.

Резковато получилось, но, черт возьми, коммивояжеры иначе не понимают.

– Я представляю интересы вашей соседки – миссис Ковальски, – Ольсон смерил меня недовольным взглядом. – Могу я войти?

– Нет, не можете, – вздохнул я, понимая, что столкнулся с кем-то похуже назойливых комми. Усредненный зануда, воняющий усредненным одеколоном, – куда ни шло, но представлять интересы миссис Ковальски может только конченная сволочь. Конченная усредненная сволочь.

– Это касается ее мужа, мистера Ковальски, – многозначительно намекнул Ольсон.

– Вы хотели сказать – ходячего трупа мистера Ковальски? – перебил я.

Чертовы правозащитники! Даже странно, что при таком гипертрофированном уважении ко всему и вся, включая цвета кожи и сексуальные ориентации, они начисто лишены такта в отношении личного времени обычных людей…

– Мистер Саулофф, я бы попросил вас воздержаться от подобных высказываний, – Ольсон подпустил в голос строгости. – Поскольку мистер Ковальски, ввиду объективных причин, не может самостоятельно представлять свои интересы, миссис Ковальски наняла меня. И я вижу, что все основания для этого есть.

– Это навязчивое желание жрать человеческие мозги вы называете «объективными причинами»?

Честно говоря, не ожидал, что старая грымза Ковальски пожалуется правозащитникам. Подумаешь, полаялись по-соседски, с кем не бывает? Видимо, преклонный возраст миссис Ковальски дает о себе знать – старушка явно не в своем уме. Хотя какие могут быть сомнения? Я хочу сказать, разве человек, сознательно сделавший зомби из умершего родственника, может считаться психически здоровым? Я сейчас говорю не о законах, а о здравомыслии…