Узники Тауэра - Сергей Цветков

Приговоренный к плахе, Фельтон умер, как жил: верующим, но не раскаянным; пламенным патриотом, но бесчувственным человеком. Остается только гадать, что приуготовил Господь несчастному безумцу, обагренному кровью своей жертвы и осененному мученическим венцом страдальца за отечество.

Девять депутатов

Несмотря на то, что Лоуд не мог найти никаких доказательств участия Элиота и других творцов Петиции в покушении Фельтона, король не изменял своей твердой решимости сделать их ответственными за смерть любимца.

В январе 1629 года парламент был вновь собран, ибо Карл нуждался в деньгах. Ла-Рошель пала, не дождавшись английского флота, внутри государства дела шли все хуже и хуже, и, прежде всего, из-за непрекращающихся религиозных столкновений и распрей. Из всех членов палаты общин Элиот был наименее фанатичный пуританин, но и он на время отложил все другие соображения, кроме религиозных. «Опасность увеличилась до такой степени, – говорил он, – что только Небо может спасти нас от отчаяния». Остальные депутаты разделяли его настроение. Хотя Карл продолжал взимать без согласия парламента некоторые пошлины, депутаты отказались обсуждать финансовые вопросы до решения вопросов вероисповедания. Элиот с горячностью взывал к своим коллегам:

– Евангелие есть Истина, благодаря которой это королевство было счастливо, благодаря которой оно наслаждалось продолжительным и редким преуспеянием. Пусть же эта Истина будет положена в основу воздвигаемого нами здания, будем защищать эту Истину не словами, а делами! В восточных церквах, – продолжал он, – есть обычай вставать при чтении Символа Веры и, чтобы доказать свое намерение отстаивать его, не только выслушивать его стоя, но даже с обнаженными мечами. Да будет мне позволено назвать этот обычай весьма похвальным!

Палата общин ответила на этот призыв своего предводителя открытым исповеданием пуританизма. Это было равносильно покушению на авторитет королевской власти и духовенства, прямому притязанию на то, чтобы все дела в государстве, как светские, так и духовные, подлежали ведению парламента.

Это заседание знаменито еще и тем, что некий молодой, никому ранее не известный депутат встал и громко обвинил одного англиканского священника в проповеди католицизма. С этого обличения началась политическая карьера Оливера Кромвеля.

Карл был рассержен. Зачем парламент выказывает такую ревность к религии? Он и его епископы отлично могут позаботиться о духовных делах. Решением короля прения о религии были внезапно прерваны и на рассмотрение депутатам предложен вопрос о праве короля взимать пошлины и сборы. Спикеру было поручено пресекать всякие возражения. Тогда Элиот взял слово и стал читать вслух Петицию о правах – это был ответ парламента на королевский произвол. В это время послышались сильные удары в дверь залы заседаний: король прислал солдат, чтобы разогнать депутатов и не допустить принятия Петиции. Но Элиот хладнокровно продолжал: «Всякий, кто хочет переменить религию, будет сочтен за врага общества». – «Да, да», – отвечали депутаты. «Всякий, кто будет взимать пошлину с веса и меры товаров, будет считаться врагом государства». – «Да, да». – «Всякий, кто заплатит подобный налог, будет сочтен изменником и врагом английской свободы». – «Да, да». Десятки пунктов Петиции были единогласно одобрены парламентом. Когда резолюция была принята, депутаты сами открыли двери и вышли из зала с гордо поднятыми головами. Дело было сделано, и теперь никакое насилие не могло отменить парламентского акта.

Король ничего не мог поправить, он мог только мстить за свое поражение. Спустя неделю депутаты Элиот, Холе, Селден, Хобарт, Гейтман, Коритон, Валентайн, Строд и Лонг уже находились в числе узников Тауэра.

Двое из них были вскоре отпущены. Наместник сэр Алан Анслей, в доме которого содержались заключенные, постоянно поддерживал надежду на прощение в сердцах самых слабых из них. Но это прощение надо заслужить. По приказу короля Анслей каждый день твердил узникам о том, насколько Карл милостив, насколько справедлив. Его величество требует одного – послушания. Если они желают помилования, то должны заслужить его и смиренно, с раскаянным сердцем просить прощения. Гейтман и Коритон поддались внушению, признали себя виновными и вышли из тюрьмы.

Остальные семеро в течение семи недель находились под присмотром сэра Алана, так как правительство не знало, что с ними делать. Король требовал, чтобы они покорились или погибли, он желал если не уничтожить их физически, то, по крайней мере, растоптать их душу. Между тем часть судей сомневалась в законности ареста депутатов. Члены королевского Совета опасались, чтобы парламент не был собран вновь без монаршего согласия. Толпа горожан ежедневно окружала Тауэр и выражала сочувствие борцам за свободу. Некоторые графства обратились к королю с требованием освободить авторов Петиции о правах.

Что было делать? Исполняя желание короля, правительство решило прибегнуть хотя бы к тени правосудия. Арестованные депутаты были отданы под суд и признаны виновными в подстрекательстве подданных к ненависти против короля. Элиота подвергли крупному штрафу в две тысячи фунтов, Холса оштрафовали на тысячу фунтов, Валентайна – на пятьсот. Все семеро, кроме того, были приговорены к заточению: Элиот – в Тауэре, остальные – в других тюрьмах.

Начался поединок человеческой воли с тюремными лишениями. Холе сломался первый; заключив сделку с правительством, он отправился жить в свои поместья. Хобарт сдался вторым после нескольких месяцев тяжелой борьбы и получил прощение и свободу. Строд и Селден после многих мытарств обрели свободу тем путем, который классифицируется законодательством как «побег». Затем был освобожден и Валентайн. К концу года в заточении находились только двое узников, но и Лонг принял меры к своему освобождению – он повергся к стопам его величества и вышел из тюрьмы.

Оставался один – «зачинщик Элиот», как его называл Карл. Король был тверд, но узник еще тверже. «Покорись, сознайся, искупи! – твердили ему. – Другого спасения нет». Но последние слова Элиота в палате общин: «Где я теперь кончил, там снова начну» – были и теперь его последними и решающими словами.

Ему приготовили жилище в Кровавой башне, в комнатах, где когда-то жил Рэйли и был отравлен Овербюри. Это мрачное помещение Элиот украсил столом с чернильным прибором, стульями и теми немногими удобствами, которые доступны заключенному. После этих приготовлений дверь за ним захлопнулась, и он навеки исчез из людских глаз.

Большую часть дня узник посвящал письму, а ночи – молитве. В последние годы, несмотря на то, что он был еще довольно молод, он сделался очень набожен. Кровавая башня была для него не тюрьмой, а храмом Божьим, более близким к Небу, чем собор Святого Петра. Он не считал себя узником – ведь он сохранил свободу своей совести, отнять которую у него не мог никто. Пока позволяло здоровье, он работал в темнице с такой же интенсивностью, как и дома. Три его сочинения – «Власть закона», «Апология Сократа» и «Монархия людей» – сохранились до наших дней. Кроме того, он много писал к друзьям; эти письма дышат человеколюбием, свободой и надеждой. «Ни разу день не показался мне слишком длинным или ночь чересчур утомительной, – говорит Элиот в одном из писем, – никогда я не чувствовал ни страха, ни опасений. Мое сердце не томилось ни грустью, ни скукой, но вечная радость во Господе утешала меня. Его сила, Его милость поддерживали меня!»

С годами порядки в Тауэре менялись, и не в лучшую сторону. Бэкингем при всех своих недостатках не предал смерти ни одного своего врага. Если он и заключил в Тауэр нескольких лиц, то с ними, по крайней мере, не обращались сурово, а заточение их продолжалось недолго. В течение многих лет в стенах королевской тюрьмы не погиб ни один узник. Но после убийства фаворита Тауэр принял свой прежний вид, и в его стенах вновь воцарилась неумолимая жестокость. Сэр Алан Анслей умер, его человеколюбивая супруга переехала жить в город. Новым наместником Тауэра был назначен сэр Уильям Бэлфур, человек грубый и жестокий (он командовал королевскими телохранителями, разогнавшими последний парламент).

Элиот почувствовал всю тяжесть перемен. Король твердил одно: «Покорись или погибни», – и Бэлфур делал все, чтобы сломить волю узника. Прежде всего, Элиот был переведен в другое помещение, и у него были отняты письменные принадлежности. В новой темнице царили холод и темнота, но Бэлфур был чрезвычайно скуп на свечи и еще скупее на дрова. У несчастного узника открылся сухой, тяжелый кашель. Тюремный доктор не мог совладать с ним и прямо заявил, что больного убивают заточение, холод и дурной воздух: «Он никогда не оправится и умрет в чахотке, если ему не дадут подышать чистым воздухом». Но его совет Бэлфур использовал по-своему – чтобы как можно быстрее извести узника. Элиота перевели в новое помещение, где вместо холода была сырость, а вместо темноты мрак. Кашель у больного усилился, и стал пропадать голос. Король мог быть доволен – упрямец умирал медленной, но верной смертью.