Кровавые игры - Челси Ярбро

Вдруг Аумтехотеп вскрикнул и ухватился за щеку.

– Держись за борт! – приказал Сен-Жермен, не спуская глаз с лошадей.- Ты ранен?

– В меня кинули камень.- Египтянин ухватился за передок колесницы. Его пальцы были в крови.

В толпе образовался просвет, Сен-Жермен бросил упряжку туда, заботясь только о том, чтобы не дать лошадям закусить удила и наскочить на толпу.

Они почти продвинулись сквозь ворота, и шум, казавшийся внутри цирка бессмысленным ревом, обрел периодичность и смысл. «Хлеба! Хлеба! Хлеба! Хлеба!» – кричала чернь, этот крик был и пульсом толпы, и ее побуждающим ритмом.

Когда колесница выкатывалась на улицу, ее чуть не перевернула группа юнцов, вооруженных дубинками и цепями. Сен-Жермен подобрался и, увернувшись от первых попыток его поразить, сшиб главаря банды с ног мощным ударом в висок, для чего ему пришлось наклониться и ослабить поводья. Это был риск, лошади могли понести.

Уличная толчея не доставила им свободы. Толпы черни, казалось, стекались сюда со всех концов Рима, образуя своеобразные водовороты и завихрения перед узким входом в конюшенный двор. Тут было немало обезумевших женщин с вопящими младенцами на руках и дюжих здоровяков, горящих желанием поскорее добраться до знаменитых хлебных подвалов Большого цирка. Некоторые из них бросались и к колеснице, но отступали, опасаясь копыт и хлыста, но пуще того – глаз возницы, гневных, бездонных и беспощадных.

– Хозяин,- закричал Аумтехотеп. Его голос почти терялся в оглушительном шуме.- Их становится все больше!

Сен-Жермен только кивнул. Он и сам видел, что людская масса, штурмующая огромный амфитеатр, делается плотнее. Глупо сопротивляться приливу, но оставаться на месте тоже было нельзя. На принятие рискованного решения ушло драгоценное время. Толпа продолжала сгущаться, еще минута-другая, и колесница завязнет в ней навсегда.

– Крепче держись! – крикнул Сен-Жермен Аумтехотепу, а сам стал медленно и осторожно разворачивать колесницу – ставя ее бортом к людскому потоку.

Лошади задрожали, а гнедой едва не сел на задние ноги, прижав уши и скаля зубы, когда на него навалилась толпа. Сен-Жермен почувствовал через поводья напряжение нервничающих животных, но продолжал неуклонно разворачивать их.

Казалось, хрупкое сооружение вот-вот разлетится на части, ибо его конструкция не предполагала подобных нагрузок. Все, что требовалось от скакового и сильно облегченного экипажа, это выдержать семь стадий неистовой гонки вокруг цирковой арены. От нажима толпы корпус повозки бешено сотрясался, одно из больших колес едва не соскочило с оси. Но Сен-Жермен был начеку, и упряжка, мало-помалу одолев поворот, стала двигаться вместе с людским потоком. Еще немного – и ее опять увлекло бы к конюшенному двору.

Однако в последний момент Сен-Жермен успел придержать лошадей, чтобы направить их в узкую улочку, пролегавшую под высокими стенами цирка Здесь толпа была реже и никуда особенно не спешила, поэтому он ослабил поводья и позволил упряжке перейти на трусцу. На мостовой, неровной и вышербленной, колесница шаталась как пьяная, по мере того как животные ускоряли разбег.

Вокруг них сновала та часть черни, которую мало интересовало продовольствие цирка, ибо жизненные устремления этих людей ограничивались пределами темного мира, в котором они обитали. Это были шулеры, мошенники, шлюхи, ублажавшие гладиаторов, а также маньяки, находящие низменное удовольствие в том, чтобы забавляться с женщиной, мужчиной или ребенком, пока на арене рекой хлещет кровь. Тут же толклись старые, бесполезные и впавшие в детство борцы, бездомные попрошайки, пьяницы, бражничающие с приговоренными и калеками, опустившиеся торговцы, подкупающие слуг и рабов, с тем чтобы облапошить и разорить их хозяев. Этот причудливый сброд – бесправный и развращенный – намеревался присоединиться к общему безумию позже и взять от него то, что получится взять.

Упряжка Сен-Жермена вновь уперлась в людскую лавину, пересекшую ей дорогу, и сумела-таки протолкнуться через нее, хотя нервы благородных животных были уже на пределе. Этим лошадкам, воспитанным только для бега и приученным к скорости, близость толпы внушала панический ужас. Взмыленные бока их вздымались тяжко и часто, но бежали они дружно и резво, благодарные Сен-Жермену за то, что тот перестал удерживать их.

Долгий раскат грома прокатился по небу, и лошади сбились с темпа. Сен-Жермен пронзительно гикнул и схватился за хлыст. Он ощущал невероятную усталость, но последним усилием сумел повернуть гнедого, а вместе с ним и трех кобылок на боковую улицу, где было совсем тихо и где хозяин винной лавки, стоя на пороге своего заведения, лениво почесывал грудь, проклиная дурацкий бунт, отвлекающий римлян от более достойных занятий, приносящих ему ежевечерний и хороший доход.

Следующий раскат грома прозвучал совсем устрашающе, заглушив отдаленные крики толпы. Надвигающиеся с запада темные тучи постепенно закрыли полнеба. В нескольких кварталах от цирка Сен-Жермен придержал лошадей и пустил их медленным шагом. Взяв поводья в одну руку, он повернулся к Аумтехотепу и только тут понял, что тот еле держится на ногах. Лоб египтянина рассекала глубокая рана, кровь, словно красный лак, покрывала его лицо, и оно походило на погребальную маску.

– Аумтехотеп! – Сен-Жермен протянул свободную руку, чтобы потрепать раба по плечу.

Египтянин что-то пробормотал на языке, вряд ли когда оглашавшем берега Тибра, и опустился на пол повозки.

Сен-Жермен взглянул на дрожащих, дымящихся лошадей. Они тяжело дышали, но были еще бодры и вполне могли доскакать до виллы. Его, правда, беспокоили их копыта Булыжная мостовая – совсем не песок или грунт.

Аумтехотеп застонал. Это решило дело. Сен-Жермен выхватил хлыст и взмахнул им над головами коней. Египтянин был терпелив. Однажды ему в руку вонзилась стрела. Он лишь поморщился, вырывая ее из раны.

Когда конец плетки скользнул по широкому крупу, гнедой обиженно дернулся, потом подобрался и пошел вперед размашистой рысью, увлекая с собой трех других лошадей. Этот темп был хорош тем, что подходил кобылкам и не давал им возможности сорваться в галоп.

Он уже подъезжал к холму Виминал, когда в конце улицы Патрициев послышался размеренный грохот – так движется армия, но не толпа. Сен-Жермен подал упряжку в сторону и застыл в ожидании.

Через несколько минут вдали показалась преторианцы. Гвардейцы шагали по четверо в ряд. Когда они приблизились к колеснице, центурион отдал приказ, и вся центурия, перестроившись по трое, потекла мимо повозки.

– Привет тебе, чужеземец. Ты едешь от цирка?