Записки моряка. 1803–1819 гг. - Семен Унковский

День нашего отъезда назначен был 1-го августа, и тетушка спросила меня, сколько нужно денег на наше путешествие туда и обратно. Отвечать мне было очень трудно, зная, сколько она уже израсходовала денег на мои потребности при устройстве нового положения и жизни, и таких огромных издержек я никак не мог предвидеть. При этом мне казалось низким и даже постыдным требовать много. Я сказал, что думаю, 1500 рублей будет достаточно. Она тотчас же вручила мне сумму.

1-го августа, как я предполагал выехать, мы простились с тетушкою и пустились в дорогу. Нам приказано было на пути заехать в с. Горяиново к Марье Сергеевне Каровой[120], матери жены Александра Михайловича, это я не знаю почему, но мы исполнили приказание, хотя было и не по дороге и там ночевали, а поутру очень рано уехали в Москву, а потом по тракту в Петербург (тогда еще не было шоссе). От станции Хотилово, по карте прямой путь к Абатурову, к моей родине, лежал на город Боровичи, пристань Сомино, а оттуда в Абатурово по проселочным и скверным дорогам. Тут в с. Хотилове, нанял ямщика, чтобы доставить меня до места жительства моей матушки. Сговорились за 280 рублей, и я считал это не дорого на 8 лошадей. Отличные лошади и славный ямщик, каких теперь редко можно встретить, доставили нас исправно в 5 дней, благополучно по таким дорогам, что едва ли кто-нибудь проезжал в карете.

Матушка очень обрадовалась нашему приезду и искренно полюбила мою жену, добросердечную и всегда правдивую. Тут мы прожили 10 дней, простились и поехали через Тихвин в Лодейное [поле], на лошадях моей матушки, в сопровождении сестры Александры Яковлевны, поместившейся с нами вместе в дормезе. В Лодейное поле надо было сделать 100 верст лишнего, но нам хотелось утешить сестру Авдотью Яковлевну, которую я не видел 5 лет и посмотреть, счастливо ли она живет со своим мужем старичком[121]. Тут мы пробыли два дня, и я видел, что сестра счастливая, муж ее предобрейший и честный человек, хотя и не богатый, но ни в чем и не нуждающийся по его скромной и незатейливой жизни. Хотя между ними разница в летах 24 года, но они жили очень дружно и любили друг друга, а это первое счастье в жизни. В Ладоге я познакомил своих родных с моею женою и поехал в Петербург, куда приехали 24-го августа. Пока остановились в гостинице, но на другой день наняли в Коломне довольно удобный деревянный дом, где и поместились. Потом я отправился в Кронштадт, явился к своему начальству и в первых числах сентября подал прошение об увольнении меня от службы. В то же время, получив дозволение пользоваться отпуском до моего увольнения, а потому я решился пожить в Петербурге и дождаться моей отставки. Мой добрый друг Михаил Петрович Лазарев все это время постоянно был лучшим нашим гостем, и другие добрые товарищи нас часто навещали.

В это время пребывания нашего в Петербурге, я знакомил мою жену со всеми достойными примечания местами. Она видела все редкости нашей кунст-камеры, Академии Художеств и проч., биржу, постройку кораблей в Адмиралтействе, а потом мы с нею на пароходе, тогда еще единственном, механика англичанина Берда [Beard'а] отправились в Кронштадт, ночевали в гостинице англичанина Стюарда [Stuard'a], осматривали адмиралтейские военные корабли и после обеда с товарищами моими — Лазаревым и Авиновым и достойнейшим, некогда командиром Лазарева — Дмитрием Андреевичем Богдановым, которые проводили нас до парохода, отправились обратно в Петербург. При переправе на маленьком ялике, когда волнение было довольно сильно, Варвара Михайловна, по одному моему слову, нисколько не смущаясь, села на ялик, никогда прежде не видавшая волнения воды, всех удивила сопровождавших нас моряков моих товарищей, и с тех пор покойный мой друг М. П. Лазарев имел к ней полное уважение и полюбил ее дружески. Я и сам восхищался тогда ее смелостью, подкрепляемый истинным доверием и любовью ко мне, и с такою женою весело было начинать новую жизнь.

Мы прожили в Петербурге долее, нежели предполагали, и денежные наши средства истощились. Тогда она решилась продать бриллиантовый перстень, подаренный ей от другой моей тетушки Катерины Петровны, предобрейшей 70-летней старушки, жившей в Мещовскомуезде, в селе Никитине, вдовы, бывшей замужем за Ергольским, родной сестры Авдотьи Петровны, куда я ездил тоже познакомить мою жену, вскоре по возвращении нашем из Богородицкого. Об этом знакомстве я опишу после.

16-го октября назначен был день моего выезда, а денег не было, хотя я писал к тетушке, но ответа не получил. Авинов, Александр Павлович, мой хороший товарищ по прежней службе, предложил мне 800 рублей и с этими деньгами я мог доехать до Богородицкого, куда прибыл 1-го ноября. Сестра моя Александра Яковлевна осталась у брата Капитона Яковлевича, служившего тогда в Петербурге в Министерстве внутренних дел. Забыл сказать, что я, бывши в Петербурге, познакомил мою жену с семейством Варвары Семеновны Путятиной, старушки тогда уже слепой, которая первая подала мне руку помощи в 1808 году, когда я с 50 копейками в кармане воротился из Франции на родину в столицу нашу! Тогда мне, 20-летнему юноше, почти незнакомому и не имевшему никакого знакомства, она и дочери ее, все фрейлины императорского двора[122], так были любезны, как самые близкие и добрые родные. Старушка Варвара Семеновна очень огорчилась, что не могла видеть ее, а дочери даже подставили ей скамеечку, чтобы покойнее сидеть. Это внимание тронуло меня до слез.

Про путешествие наше в позднюю осень по ужасной и испорченной дороге, которую, кажется, вовсе не исправляли, потому что начиналась шоссейная дорога, нечего и говорить, только надо было удивляться крепости нашего экипажа. А что мы потерпели при переезде по исковерканной мостовой на Валдайских горах, при метели, то и описать нельзя. Из г. Торжка мы наняли ямщиков до Богородицкого, ехали на Старицу, Зубцов и Сычевку, тут дорога, хотя и была проселочная, но лучше чем большая, худо исправляемая.

На другой день 22 ноября по приезде нашем в Богородицкое, выпал снег и начались морозы. Мы тут остались погостить до 4-го декабря — именин Варвары Михайловны. 21 ноября в селе Волочке, имении Николая Матвеевича Нахимова, праздновали хромовой [праздник] — день введения во храм пресвятой богородицы, а 24-го — день именин Катерины Михайловны. По этому случаю все родные ее и соседи собрались туда, и мы тоже. С [ело] Волочек от Борогодицкого в расстоянии 40 верст. Мороз был около 30°, но, несмотря на стужу, гостей съехалось много. Дом Нахимовых, построенный на 40 саженях длины, в два этажа, также как и в Богородицком, с разными надворными строениями, представлял замок феодальных времен, и таких домов у помещиков в Смоленской губ. тогда было много. Хотя состояние их и не дозволяло бы жить в таких замках, но подражание и феодальные привычки при крепостном труде, не удерживали безумцев хвастунов, страстных охотников до собак и карт. У Нахимова, по крайней мере, была библиотека и при всем своем грубом образовании видно было, что он любил читать. Он считался в окрестности хорошим хозяином, по понятию хозяев крепостников, не щадящих своих крестьян. У него была и музыка, состоявшая из официантов, числом до 11 молодых людей, женатых на крестьянках. Жены их жили у своих родных и дети росли там же. Это тоже хозяйственный расчет. За проступки эти люди наказывались земляною работою в огромном саду, разбитом по карте Европе. Тут были озера и реки, — последние проведены были к огромному пруду, представляющему Британский канал. А на другой стороне этого пруда жил его племянник, тоже Нахимов[123], не очень богатый, служивший во флоте и после женатый на одной из девиц Бунаковых, но между ними, кажется, не было большого согласия, также как у французов с англичанами. При всей своей строптивой натуре Н[иколай] М[атвееви]ч был очень обязательный человек и всегда готовый подать руку помощи всякому стороннему, если видел в том необходимость, никогда не лгал и никого не обманывал и не хвастал подобно другим его соседям. С [ело] Волочек находится почти при источнике знаменитой реки Днепра, шириной в тех местах не более 5 сажень. Тут она запружена превосходною плотиною, по которой можно проезжать безопасно шестериком в карете, и по обоим концам этой плотины устроены мельницы, одна принадлежит дяде, а другая — племяннику. Местоположение прекрасное, как вообще при истоках великих рек. 7 сел с каменными церквами видны из дома Нахимова. Катерина Михайловна, милая, очень кроткая женщина, вышла замуж только 2 года тому назад, перед нашею женитьбою, казалась совершенно счастливою. Не знаю любила ли она своего мужа, но знаю, что она его уважала. У них уже был один сын, а в то время она была беременна. Мы тут погостили 5 дней, очень приятно, у хозяев до чрезвычайности гостеприимных, и воротились опять в Богородицкое. Денежные дела наши были очень плохи. Я решился попросить 1000 рублей у Федора Михайловича взаймы, и заметил он не совсем охотно мне их дал, но делать было нечего, надо было взять. Эти деньги я ему возвратил с процентами осенью в тот же год, расплатившись с Александром Павловичем Авиновым, одолжившим меня в Петербурге. Когда Катерина Михайловна узнала о нашем затруднительном положении и сказала о том своему мужу (Н. М. Нахимову), то он, бывши тогда в Богородицком, тотчас предложил мне взять у него хоть 5000 рублей. Зная, что весь следующий год нам без доходов трудно [будет] прожить, я с благодарностью принял его предложение и получил деньги. При этом он сказал, чтобы я не спешил уплатою, пока не справлюсь в своих средствах, ему возвращать и при этом очень жалел, что я не адресовался о том прежде к нему. Летние свои экипажи мы оставили в Богородицком, а взяли две повозки у Петра Яковлевича Энгельгарда и 7-го декабря уехали из Богородицкого, а на другой день уже были в Колышове.