Долгая дорога домой (СИ) - Костелоу Дайни

Тетя Эдит, петляя по узким улочкам, вывела их к булочной. Дверь была не заперта, и когда женщина вошла, булочник с ней поздоровался, назвав по имени.

— Вам повезло, мадам Берже, — продолжил он затем, — для постоянных покупателей я придержал несколько буханок.

Придержать-то он придержал, но цена была столь высока, что Эдит вздрогнула, как от боли, отдавая два франка, которые он запросил. Булочник полез под прилавок и вытащил две буханки.

— Вот, — сказал он.

Эдит положила их в корзину и накрыла тряпкой. Два франка — всего за две буханки хлеба! Скромный запас наличности мадам Берже уменьшился почти наполовину.

Дальше ей удалось купить кочан капусты и три картофелины, потом кость у мясника, но цены были невероятно высоки. Как же ей недоставало таланта Жанно добывать бесплатную еду! Если он в ближайшее время не вернется, девчонке придется уйти.

Выйдя из мясной лавки Эдит посмотрела по сторонам, но девочки не увидела. Женщина постояла, оглядывая улицу, но Элен не появилась.

«Вот так, берешь девчонку, кормишь ее, а потом она сбегает, — подумала Эдит со злостью. — Ну и скатертью дорога! Без нее еды хватит еще на лишний день, ртом меньше будет. Отличная новость!»

Элен, проводив взглядом заходящую к мяснику тетю Эдит, решила воспользоваться ситуацией. Заглянув в окно и увидев, что женщина торгуется с продавцом за мозговую кость, девочка спряталась в соседнем дверном проеме. Эдит вышла из лавки, огляделась, постояла и пошла по улице. Как только она скрылась из виду, Элен покинула свое укрытие и пошла в другую сторону.

Глава двадцать седьмая

На авеню Сент-Анн Марсель вернулся лишь однажды. Район обстреливали с обеих сторон, но, даже несмотря на причиненный ущерб, как только обстрел стих, ворвавшуюся французскую армию радостно приветствовали процветающие обитатели Пасси. А вот к коммунарам в этом и окружающих районах мало кто питал хоть сколько-нибудь теплые чувства.

Округа была полна правительственных войск, передвигающихся открыто, поскольку им не грозила никакая опасность. Оставшиеся жители выходили из укрытий и пытались наладить хоть какое-то подобие нормальной жизни. Понимая, что в таких условиях следует соблюдать осторожность, Марсель переоделся рабочим, как до того часто делал Жорж. И теперь он уверенно шагал по авеню, зная, что, если его случайно кто-то узнает, он сумеет отговориться, как уже было, когда он провожал доктора Симона к Жоржу.

Хотя на соседних улицах встречались заметные разрушения, их дом не пострадал, и Марсель вздохнул с облегчением: у Элен есть куда вернуться.

Он подходил к дому очень настороженно, ко всему готовый, но его никто не остановил, и до калитки он добрался без приключений. Марсель знал, что Жоржу у доктора Симона опасность не грозит, но за Элен очень волновался. Может быть, она уже вернулась? Если он ее встретит (или на крайний случай оставит ей записку в конюшне и Элен ее прочтет), то можно будет отвести девочку к доктору Симону, где брат и сестра будут вне опасности, потому что бои сместились дальше.

Марсель открыл незапертую калитку, крадучись прошел через сад к конюшне и, открыв дверь, убедился, что там пусто и никого не было. Элен не возвращалась. Куда они, к чертям, подевались с Жанно?! Не смогли убежать, когда расстались с Жоржем? Куда могли податься дети под руководством Жанно, Марсель понятия не имел. Почему этот проклятый мальчишка не сделал так, как ему было сказано, и не отвел Элен домой? Они убиты или ранены? Как это узнать? Где их искать? На миг Марселем овладело отчаяние, и он опустился на кипу соломы, уронив голову на руки. Война, осада, возобновившиеся бои — все это разорвало его семью.

Так он сидел долго, предаваясь мрачным мыслям, а измученный ум ничего не мог подсказать. Что нужно делать? Что можно сделать? Вернуться к Жоржу и сказать ему, что Элен опять пропала? «Нет, — решил он, — Это бессмысленно. Жорж сейчас недееспособен, он лежит с ногой в лубке. Незачем зря его волновать».

В конце концов Марсель встал и пошел в дом. Там он нашел перо и бумагу, присел за обеденный стол в столовой и написал две записки — одну матери и отцу, другую Элен.

Родителям он объяснил, почему, уцелев в битве под Седаном, ушел из правительственной армии.

Прав я или нет, но я связал свою судьбу с Национальной гвардией. Я знаю, вам трудно будет это понять, но я не мог больше сражаться за императора, который все бросил и сбежал, оставив своих солдат на милость врага. Я не хотел оставаться в армии, безжалостно разбазаривающей жизни своих солдат. Вот так мы с Жоржем оказались по разные стороны в этом противостоянии, номы остались братьями и сделали все возможное, чтобы найти Элен и позаботиться о ней. Эту конюшню я использовал как жилье, и прошу прощения у Пьера, что пользовался его вещами.

Я сейчас вернусь к своему долгу национального гвардейца и пойду защищать баррикады. Слава богу, мне не придется стрелять в брата, поскольку он сейчас находится в безопасности под присмотром доктора Симона.

Крайне маловероятно, что я переживу ближайшие дни, а если все-таки переживу, окажусь пленником, дезертиром и коммунаром. Милосердия я не жду, а его и не будет: слишком долгой и кровавой была эта битва. Но прошу вас, молитесь обо мне и вспоминайте с любовью, потому что, кем бы я ни был, я всегда остаюсь вашим любящим сыном Марселем.

Письмо к Элен было чуть короче:

Самая дорогая, самая храбрая на свете сестренка!

Скорее всего, мы с тобой больше не увидимся, но если ты вернешься в конюшню и найдешь это письмо, иди в дом доктора Симона, где найдешь раненого Жоржа. Не знаю, где ты сейчас, но приходится надеяться, что юный Жанно будет о тебе заботиться, потому что я больше этого делать не смогу. Но обещаю тебе, что Гастон Дюран тебя никогда — никогда больше не побеспокоит.

Не осуждай меня за то, что я сражался на «неправой» стороне, и знай: я горжусь тем, что ты моя сестра.

С любовью, Марсель

Письмо для родителей он оставил в коридоре на столе, где слуги обычно оставляли почту, а записку для Элен отнес в конюшню. Если она вернется, то именно сюда придет в первую очередь. Он прислонил письмо к кипе соломы. Потом последний раз взглянул на дом своего детства, повернулся и направился в город — искать свою часть.

Тем временем бои сместились к востоку. Округ Пасси уже не был в зоне обстрела, и правительственные войска продолжали неуклонно двигаться через город. Там, где они натыкались на поспешно возведенные заслоны, возникали короткие жаркие стычки. Винтовочные пули пробивали слабые заграждения, и в конце концов все защитники баррикады погибали, а войска переходили к следующей. Конечно, правительственные войска тоже несли потери, но они были ничтожны по сравнению с потерями коммунаров, которым, несмотря на решимость сражаться до последнего человека, приходилось все же оставлять баррикады.

Подразделение, в котором сражался Марсель, защищалось и отступало, теряя все больше и больше людей. Слабела их боевая мощь, но не слабел дух. У Марселя не было иллюзий: он знал, что погибнет, но был твердо намерен забрать с собой столько врагов, сколько сможет. Когда убили командира, Марсель, приняв на себя командование, приказал своим бойцам отступить, чтобы выжить и снова драться.

Через два дня он и его люди принимали свой последний бой. Забаррикадировавшись в здании вокзала Монпарнас, они отбивали атаки, и лишь когда кончились почти все боеприпасы, Марсель отдал приказ отступать.

— Уходим! Спасайтесь, кто как может! — крикнул он.

Спрятавшись в газетном киоске, он вел непрерывный огонь, сдерживая наступавших солдат и давая своим бойцам время уйти. Марсель знал, что патронов надолго не хватит, и, когда убедился, что его люди ушли, стал стрелять реже. Спасения для него уже не было, но он продолжал поражать выстрелом любого солдата, которому хватало безрассудства выскочить из укрытия и рискнуть добежать до киоска.