Наркомент - Сергей Донской

Я взял пакет и высвободил ножку стула из дверной ручки. Верка легонько толкнула дверь.

– Назад, – вдруг скомандовала она, развернув меня на сто восемьдесят градусов, когда заметила процессию белого медицинского братства, возникшую в дальнем конце бесконечно длинного коридора.

Начался ритуал утреннего обхода.

– Выход там, – слабо возразил я.

– В любой больнице всегда есть лестница черного хода, – терпеливо пояснила Верка, продолжая шагать чуть впереди, вцепившись в рукав моей куртки.

По обе стороны мелькали однообразные двери палат, выставленные из них тюки с грязным бельем, настенные стенды с профилактическими призывами. На одном из плакатов был изображен исполинский шприц, каким только мамонтам прививки делать. На кривовато начертанной игле раскорячился некто большеголовый, зубастый и пучеглазый, изображавший, надо полагать, болезнетворного микроба. Помнится, на ходу мне подумалось: «Хорошо бы вывесить вместо этой мазни фотографию Воропайло во всей его теперешней красе. Стафилококк продажный, милицейский, после санитарной обработки. Такой плакат непременно привлекал бы огромное количество любопытствующей публики».

Мы очутились на лестничной площадке, усеянной окурками и засохшими плевками так густо, словно здесь не убиралось с тех самых пор, когда были упразднены всяческого рода проверочные комиссии и коммунистические субботники, на которые выгонялись даже тяжелобольные с сотрясенными мозгами и загипсованными конечностями.

Это было нечто вроде огромного колодца, вдоль стен которого, опасливо огибая пустоту, тянулись лестничные блоки. Хотя мы находились лишь на втором этаже, площадка подвала внизу казалась очень далекой.

Я бросил взгляд вверх, как бы желая напоследок увидеть купол этого травматологического храма. Глаза скользнули вдоль высоченных оконных проемов, невольно дивясь тому, что ни одно из стекол до сих пор не выбито, мимоходом пересчитали все лестничные проемы и натолкнулись на далекую человеческую фигурку, застывшую на фоне белого потолка, который смотрелся отсюда как половинка стандартного листа бумаги.

Темная фигурка, четко обрисованная по контуру, казалась малюсенькой хрупкой статуэткой, которую неосторожно установили на самом краешке пропасти. Деталей разглядеть не удавалось, но для того, чтобы опознать в одинокой фигурке Светку, мне было достаточно двух белых пятнышек, обозначенных там, где у нее заканчивались руки. На длину ладони выше, чем у меня и всех остальных людей.

– Ну? – нетерпеливо сказала Верка, задирая голову тоже. – Что мы здесь забыли?

– Моя жена, – тупо представил я ей Светку. – Которой руки отрубили, помнишь, я тебе рассказывал?

– Бывшая жена, – отрезала Верка.

– Да, – согласился я, поразившись тому, как неприязненно прозвучало ее уточнение. – Теперь она стала вдовой. Воропайло был ее вторым мужем.

– Очень трогательно. – Верка хмыкнула. – Но если тебе хочется ее пожалеть, то сначала вспомни, что тебя она променяла на мента еще при руках. И этими самыми руками держалась за его ментовский…

– Заткнись, а? – глухо попросил я.

– Тогда стой тут и молись на нее, а я пошла. Суну руки под колеса трамвая, может, ты и меня оценишь?

– Погоди, – сказал я. – Нельзя оставлять ее там одну, понимаешь?

– Не понимаю! Глаза-то ей не выкололи? И ноги имеются, чтобы передвигаться без посторонней помощи. Или собираешься ей задницу теперь подтирать из чувства вины и сострадания?

Я потянулся к Веркиному воротнику, чтобы встряхнуть ее хорошенько, заставив проглотить все эти жестокие реплики, но замер, когда сверху донеслось:

– Полюбоваться пришел?

– Я сейчас поднимусь к тебе! – крикнул я.

– Я… а-а… у-у…

Что она ответила? Я понял это, лишь когда Светкина фигурка начала медленно перевешиваться через перила. «Я сама спущусь!»

– Останови ее! – взвизгнула Верка.

Даже если бы я умел летать, я не успел бы очутиться со Светкой рядом. Она уже зависла прямо над нами, пикируя вниз головой, но я еще не верил глазам, я надеялся неизвестно на что…

Тело в развевающемся халате дважды кувыркнулось в пустоте, неумолимо увеличиваясь в размерах. Под халатом угадывалась белая ночная рубашка, просторная, как саван.

Светку развернуло плашмя – ее растопыренные руки и ноги напомнили мне изображение белки-летяги из иллюстрированной энциклопедии животных. Книгу мы выбирали вместе, а потом вместе листали, усевшись по обе стороны от маленькой дочурки.

Очередной кувырок вынес Светку на уровень нашего этажа. Это невероятно, но я успел заглянуть ей прямо в глаза, и она тоже меня видела, обдав меня на лету совершенно безумным взглядом. Наши протянутые друг к другу руки едва не соприкоснулись.

Тело пронеслось мимо так стремительно, что поднятый им воздушный вихрь вздыбил волосы на моей голове. Когда перед глазами возникли потерянные Светкой тапочки, я бросился животом на перила и успел проводить ее взглядом.

Хлоп! Это напоминало приглушенный взрыв. Брызги вперемешку с осколками вывороченных кафельных плиток взмыли вверх, опадая одновременно дождем и градом. Вокруг Светкиной головы во все стороны разбежались молниеносные зигзаги трещин, а поверх них легли последние кровавые мазки, завершившие картину.

Верка потащила меня за руку прочь, я покорно двинулся следом, не сопротивляясь.

Хорошо, что она догадалась молчать. Любое неосторожное слово могло вызвать целую лавину переполнявших меня эмоций…

Верка на время стала моим безмолвным поводырем, а я превратился в беспомощного калеку, ослепшего от горя. Хотя, наверное, со стороны мы выглядели взявшейся под руки парочкой, спешащей куда-то по своим делам.

2

– Осадок остался, – вздохнула Верка.

– Да, – согласился я. – Тяжелый осадок.

Проследив за моей рукой, которую я приложил к груди, она фыркнула:

– Я про вино говорю. Никакое оно не грузинское. Глянь на мой бокал: как будто краска в нем была налита.

– Точно, – согласился я. И мрачно уточнил: – Красная.

Мы сидели в душноватой кафешке полуподвального типа. Поскольку заведение носило название «Бригантина», у входа красовался самый настоящий якорь, над барной стойкой – липовый штурвал, а со стен свисали клочья рыбачьей сети, которые должны были изображать корабельные снасти. Плюс неудобные деревянные лавки, длинные столы, декоративные бочонки да аквариум во всю стену, в котором маялась, подыхая от скуки, маленькая черноморская акула.

Наряженная портовой девкой официантка уносила пустеющие столовые приборы куда проворнее, чем до этого метала их на стол. У меня прорезался зверский аппетит, я слопал даже блюдо розовых заморышей, выдававшихся в меню за креветок океанских, дальневосточных. Верка от меня не отставала, проворно работая ножом, вилкой и даже руками.

Бокалы я ей не успевал наполнять. Вино белое и красное, сухое и десертное. Эту диету прописал Верке какой-то ее знакомый хмырь с многозначительной кличкой Химик. Он знал толк и в подсаживании на кокаиновую «дорожку», и в спрыгивании с нее.

Химик, по словам Верки, экспериментировал со всей дурью, которая только существует на свете, и сумел избежать зависимости, потому что вовремя останавливался. Его рецепт был прост: клин клином вышибают. Ломку он изгонял похмельем. Теперь Верка спешила влить в себя прописанный ей ежедневный литр, и хотя она заметно не пьянела, я примерно представлял себе, какая головная боль ожидает ее после подобного возлияния.

Не переборщил ли Химик с литражом? – размышлял я. Честно говоря, не хотелось бы мне заполучить в подруги законченную алкоголичку вместо начинающей кокаинистки.

Между делом я рассказывал боевой подруге о всех своих злоключениях, начавшихся с золотистого шкафа «Текна». Ночной клуб «Мистер Икс» и господин Геворкян. Убитый вилкой квартиросъемщик и смерть помощника. Поездка в Новотроицк, возвращение в Курганск и побег из Дворца молодежи, завершившийся знакомством с Мариной и ее стервозной родственницей, вызвавшей милицию (Верка улыбнулась так польщенно, словно до сих пор считала эту проказу удачной). Когда я дошел до обмена заложниками, она забыла про фаршированную маслину, которую сунула в рот, и некоторое время держала ее в зубах, глядя на меня округлившимися глазами. Маслина исчезла, когда я перешел к истории нашего совместного рейда по геворкяновским угодьям. Но тут Верка поспешила: отчет о пожаре на бензоколонке привел к тому, что она подавилась, и мне пришлось выколачивать маслину из глотки увлекшейся слушательницы гулкими ударами по ее спине. Тем не менее и рассказ, и пиршество завершились вполне благополучно и почти одновременно.

Время обеденных посиделок еще не наступило, поэтому мы с Веркой были единственными посетителями затхлой таверны. Но подниматься не хотелось, когда следом за наспех утоленным голодом пришла сытая ленца.