Три лица Януса - Станислав Гагарин

Хорст появился в последнюю минуту. Мы вскочили в машину и рванулись к Инстербургу. Все шоссе было забито беженцами и военными частями. Мы пробивались с трудом. Дважды мне приходилось прибегать к оружию, чтобы очистить дорогу. Хорст молчал все время. Злой он — подойти страшно. Еще бы — такой позор! Не успели мы прибыть в Инстербург, как узнали о падении Гумбиннена. А потом все покатилось под откос. Едва отдышались, как явился начальник Инстербургского гестапо Гоппе и сообщил, что русские у стен города. Теперь мы драпали втроем: Хорст, Гоппе и я.

Наконец мы оказались в старом добром Кенигсберге. Новости здесь узнали далеко не утешительные. Потерян Алленштрайнский укрепленный район. Русские у линии «Даймс», а ведь это тридцать километров от столицы!

Сегодня наш шеф созвал расширенное совещание. Принято решение о применении «чрезвычайных мер».

3 февраля. Не было времени работать пером, ибо в прошедшие дни я писал историю автоматом.

Русские взломали линию «Дайме» и вышли на ближние подступы Кенигсберга. На севере наш левый фланг был смят, линия «Гранц» прорвана, и русские появились на северных окраинах.

В Кенигсберге поднялась паника. Все стали разбегаться во все стороны… Гауляйтер Кох отдал приказ жечь архивы, а сам смылся в Пиллау.

Вступили в действие особые чрезвычайные меры. Все населенные пункты объявлены опорными пунктами, во главе которых поставлены специальные коменданты с неограниченными полномочиями. Создаются батальоны местной самообороны. Они возглавляются офицерами СС и придаются воинским частям и соединениям.

Единственная мера наказания — расстрел! За проявление паники, малейшее непослушание, распространение слухов, умаляющих доблесть армии фюрера, — расстрел, расстрел, расстрел!

Поскольку мы вместе с Хорстом заняты инспекционными проверками выполнения приказа о чрезвычайных мерах, я присутствую и принимаю участие в акциях.

Как это приятно сжимать в руках автомат и поливать свинцовой струей этих трусливых подонков, корчащихся перед тобой в агонии!

Сказал об этом Хорсту. Он поморщился и заявил: «Милый Гельмут, это черновая работа. Мы должны убивать своим мозгом». Он всегда был белоручкой, а настоящий ариец не может жить без запаха свежей крови.

Сегодня утром на площади перед Нордбанхом публично расстреляли десятка два дезертиров. Я принимал участие в акции и стрелял до тех пор, пока палец на спусковом крючке автомата не свело судорогой. Трупы убирать запретили. Рядом с расстреленными я распорядился повесить плакат: «За трусость».

Нет, расстрелы уже не эффективны. Необходимо придумать что-то пооригинальнее…

Часовой зябко повел плечами, опустив автомат, который он прижимал правой рукой, похлопал ладонями одна о другую и затоптался на месте, стараясь разогнать кровь и хоть немного согреться. Недавно ему исполнилось девятнадцать, но Рудольф Кранц считал себя уже старым солдатом, он второй год воевал, был ранен в Венгрии и вот попал оттуда на родину, так и не сумев повидать отца, старого Кранца.

А теперь там, где родился Рудольф, в их доме вблизи Ландсберга, появились русские… Они уже неподалеку от Кенигсберга. Молодой Кранц просился в боевую часть, а его заставили торчать здесь, у элеватора, на посту, где сошел бы и какой-нибудь старый хрыч из фольксштурма.

Он снова прижал автомат и заходил взад и вперед, с нетерпением ожидая, когда приведет разводящий смену и можно будет в теплой караулке съесть порцию горохового супа.

Время тянулось медленно. С Балтики наплывал тяжелый серый туман, хотелось курить, хотелось в тепло, к людям, да и от стопки шнапса Рудольф Кранц не отказался бы тоже.

Вдруг ему почудились какие-то тени, мелькнувшие за углом. Он насторожился, сделал несколько шагов, но все было тихо, и часовой успокоился, в который раз подумав, что надо просить перевода туда, где есть настоящее дело для солдата фюрера. Он снова подумал о котелке горячего, вкусно пахнущего горохового супа, и тут стало вдруг Рудольфу зябко. Всем существом своим ощутил молодой Кранц холод стального лезвия, прошившего его сердце. Он удивленно вздохнул и опустился на колени. Пробитое ножом сердце остановилось, но мозг еще жил, и Рудольф Кранц додумывал свою мысль о гороховом супе.

Он по-прежнему стоял на коленях, привалившись плечом к стене и опустив на грудь голову с погасшими глазами, рукоятка ножа продолжала торчать под лопаткой солдата.

Потом точными ножевыми ударами были сняты еще двое часовых, и тени исчезли в воротах элеватора.

Дайме — река в общем-то небольшая. Правый берег болотистый и низкий, левый — обрывистый и крутой. Где-то в среднем течении реку пересекают шоссе и железная дорога Инстербург — Кенигсберг… Оборонительная линия Дайме была сооружена еще в годы первой мировой войны. В середине тридцатых годов крепостные сооружения модернизировали. Были построены десятки новых, современных опорных пунктов. Дополнительные укрепления установили уже в декабре сорок четвертого года. Шесть десятков железобетонных дотов, вооруженных 210-миллиметровыми орудиями, пулеметами и огнеметами, прикрытыми броней. Они зловеще смотрели на восток амбразурами и бойницами.

Едва началось наступление Красной Армии, немецкие саперы взорвали плотины, регулирующие уровень воды в Дайме, и река затопила правый берег, превратив его в топкое болото, простреливаемое со всех сторон.

В это болото и ввалились первые валы наступающей армии. Останавливаться было нельзя. Только вперед! И началась дуэль. На восток били орудия шести десятков железобетонных чудовищ. По их вспышкам отвечала советская артиллерия. А солдаты в кромешной темноте форсировали ледяное болото, и вот уже один, второй… десятый… сотый лежат на левом берегу Дайме.

Их жгли огнеметы — они не отступили. Их встретили танки — солдат жалили насмерть стальные громады из верных, испытанных пушек. Их оставалось мало, русских солдат, но сбросить в воду они себя не позволили. А с востока катились все новые и новые волны разгневанного моря, они охватывали линию Дайме с флангов, рассекали ее на части, и не было такой силы, которая устояла бы под натиском русских.

В эту ночь жители Кенигсберга проснулись от взрыва. Они к ним привыкли, к слабым и сильным, но в этом было нечто особое… Содрогнулась земля, из развалившихся стен набитого хлебом Кенигсбергского элеватора вырвалось смрадное пламя.

Жители осажденного города слышали только взрыв, который был не сильнее, быть может, взрыва больших фугасок… Кенигсбергцы ничего не знали, но многие из них, охваченные неясным беспокойством, не могли уснуть до утра.

А утром стало известно, что взорван элеватор и в пламени погибли большие запасы хлеба…

Инспектору полиции и СД, обергруппенфюреру СС Гансу-Иогану Беме.

Довожу до Вашего сведения, что мною предприняты первоначальные следственные действия по установлению причин и виновников диверсии на элеваторе.

Как установлено, между двумя и тремя часами ночи неизвестными лицами были ликвидированы часовые, охранявшие вход в элеватор: наружный — рядовой Кранц и внутренние — ефрейтор Штарк и эсэсман Губер.

Взрыв произошел сразу в четырех местах, что позволяет судить о синхронной системе взрывного механизма, использованного злоумышленниками.

Сразу после взрыва начался пожар. Все попытки потушить его пресекались сильным автоматным огнем, который вели оставшиеся на месте диверсии неизвестные лица. В результате с нашей стороны потеряно восемнадцать человек, в том числе оберштурмфюрер СС Хаффнер. Шесть человек тяжело ранены.

Выстрелы продолжались до тех пор, пока не обрушилась кровля горящего элеватора.

После ликвидации пожара под обломками здания были обнаружены останки четырех человек, личности которых выясняются…

Вот и прогремел тот взрыв, с которого начались поиски следов Януса… Трудно было выбрать более удобное время для такой акции. Русские армии со всех сторон подходят к Кенигсбергу, в городе паника, приходит время платить по счету, и единственная надежда — попытаться удержать Кенигсберг, эту первоклассную крепость, продержаться как можно дольше, а там, глядишь, и сбудутся пророчества Гитлера о новом оружие, оно может повернуть ход войны, или еще какой поворот в судьбе Германии выйдет…

И в этот напряженный момент — взрыв элеватора с запасами продовольствия.

А по дорогам Восточной Пруссии с боями спешит к устью реки Прегель, где раскинулась столица провинции, идет сюда, преодолевая все препятствия, русский солдат… Как и два века назад, грохочут его сапоги по аккуратным, обсаженным липами дорогам Восточной Пруссии. Неутомимый и непобедимый солдат России снова пришел на эту землю, чтоб повторить забывчивым немцам урок истории.