Таймыр - край мой северный - Н. Урванцев

Охотники приехали с Голомянного, чтобы немного передохнуть. Убили семь медведей, восемь морских зайцев, три нерпы. Около берегов появились большие стаи мелкой рыбешки — сайки (полярной тресочки). Мы наловили ее целое ведро и сварили отличную уху. В начале сентября сильным северным ветром и волнением поломало льды вокруг нашего острова, теперь везде открытая вода. В погоне за сайкой появились стада дельфинов-белух, для которых сайка здесь — основной вид корма. Следуя за ней, белухи шли вдоль берега, огибая мысы и заходя в бухты. Этим и воспользовался Журавлев. В то время, когда белухи высовывались из воды, чтобы перевести дыхание, он азартно палил в них, стоя на верху мыса нашего острова. Мы с Ходовым сидели с гарпунами в шлюпке наготове, чтобы сразу же подхватить убитого зверя и прибуксировать к берегу, не дав ему затонуть.

В общей сложности добыли 14 белух, что составило около 5 тонн мяса; вместе с медведями, зайцами и нерпами это количество обеспечивало собак кормом на всю зиму. Пробовали и мы мясо белух, но нам оно не понравилось — слишком водянисто. Зато из плавников и хвостов выходил превосходный студень. Основа нашего питания — жареное во всех видах медвежье мясо и тюленья печенка. Супов мы не ели, зато компот из сухофруктов пользовался большим успехом.

Не откладывая, приступили к разделке мяса белух. Около магнитного домика, который стоял на берегу лагуны, в месте, удобном для выгрузки туш, мясо разрубали и относили в амбар. Шкуры с салом пока складывали в штабеля. На разделку, полакомиться обрезками, слетелось множество чаек, преимущественно белых. Шум и гам стоял несмолкаемый. На запах сала иногда подходили медведи, но, услышав лай собак, бросались наутек. Сейчас они нас не интересовали, мяса было достаточно.

С середины сентября по временам стало крепко морозить, иногда до 20 — 25 градусов. В проливе между островами лед настолько окреп, что по нему можно было свободно ходить и ездить. Дни сокращались, наступала темная пора, но мы встречали ее без забот, совершенно готовые к зимовке. Я решил утеплить свой магнитный домик, чтобы в нем можно было спокойно заниматься. Работы накопилось много; надо было вычислить астропункты, подготовить планшет для карты Северной Земли, нанести на него географическую сеть координат и вычертить заснятые участки. В нашем доме все это делать невозможно. Шумливый и беспокойный Журавлев не давал сосредоточиться, да и места в доме не было. Для магнитного домика я сделал стол, табуретку и небольшую железную печку с дроссельной заслонкой в трубе, позволяющей регулировать тягу.

Размер домика внутри, после обшивки его вагонкой, стал 1,9x1,9 метра. Когда стояли стол и табуретка, то места хватало только, чтобы встать и расправить уставшие конечности, для разминки я выходил на улицу и делал несколько пробежек по отмели. Эти прогулки очень нравились нашим щенкам, которые сопровождали меня всей оравой, норовя схватить за пятки или за голенища. Медведи не оставляли нас в покое, хотя наступила уже темная пора и море кругом замерзло. Их привлекал запах белушьего и тюленьего сала, обрезки которого после разделки туш были разбросаны вокруг. Однажды, когда я вышел из домика, меня окликнул Журавлев и спросил, не вижу ли я медведя. Оглянулся назад и только тогда заметил его, стоящего у домика. Как я его не увидел раньше, когда выходил оттуда, непонятно. Пока мы с Журавлевым взяли винтовки, медведь подошел к дому вплотную. Сытые собаки спали в загоне, и ни одна его не почуяла. Хорошо, что медведь — зверь мирный, будь у него нрав тигра, мы бы не ходили "по улице" столь беспечно. Все же теперь, идя работать в домик, я стал брать с собой карабин.

За обедом Журавлев информировал нас, что сегодня Михайлов день и следует ждать гостя. Все посмеялись: ждать так ждать. Возвращаясь в домик, я услышал около него характерное шипение, которое издает медведь, когда он рассержен. Было так темно, что я, сколько ни всматривался, ничего не мог заметить. Я заскочил в домик, схватил карабин, вышел и только тогда заметил зверя. Он стоял метрах в пяти от меня, около того места, где лежало сало, и продолжал сердито шипеть, очевидно недовольный моим присутствием. Мушку не было видно, я прицелился по стволу и выстрелил. При вспышке огня было видно, как зверь сделал гигантский прыжок и исчез. На выстрел примчались собаки, кинулись по следу, но скоро вернулись обратно. Очевидно, я промахнулся. Тогда я решил устроить сигнализацию. Около сала, близ домика, положил тушку нерпы, обвязал ее шнуром и протянул его в домик через крышу так, чтобы шнур свисал под столом, а на конец привязал бубенчик.

Как-то раз, уже в середине декабря, углубившись в вычисления логарифмов астропунктов, я услышал бряканье бубенчика. Быстро потушил лампу, взял винтовку и осторожно выглянул за дверь. Когда глаза привыкли к темноте, я увидел силуэт медведя, склонившегося над нерпой. Я долго прицеливался и, наконец, нажал курок. При вспышке увидел, как медведь, подпрыгнув, мелькнул в воздухе всеми четырьмя лапами и исчез. "Неужели опять промазал?" — подумал я. На выстрел примчались собаки, и было слышно, как они остановились и лают где-то недалеко. Позвал Журавлева, и мы увидели метрах в ста от дома мертвого медведя, а около него кучу собак. Вернулись домой, позвали остальных и, взяв нарты, пошли, чтобы привезти тушу к амбару и разделать ее там при свете огня. Винтовки оставили дома. Идем, разговариваем, спустились уже на лед, и вдруг навстречу нам вынырнуло из мглы нечто белое, громадное. У всех мелькнула мысль: "Еще один медведь", — и мы врассыпную бросились домой за оружием. А оказалось, что это был белый ездовой пес Торос из упряжки Ушакова. Он находился около медведя и, услышав нас, радостно помчался навстречу. Во мраке полярной ночи, когда кругом серо, однотонно и нет предметов для ориентировки, все представляется в масштабе, значительно преувеличенном.

После встречи нового 1932 года стали готовиться к весенним маршрутам. Решили организовать две опорные продовольственные базы: одну на мысе Неупокоева — юго-западной оконечности острова Большевик, а другую на его северном конце. На каждую надо будет отвезти 100 банок пеммикана, бидон керосина, галеты, как обычно, в запаянных ящиках. Кроме того, надо будет заснять и обследовать остров Пионер.

Темная пора в феврале уже кончалась, но все время были сильные пурги. Выезжать из дому, даже на нашу охотничью базу, на остров Голомянный, было почти невозможно. В марте стало тише, и Ушаков с Журавлевым, взяв продовольствие, отправились в первую поездку. Они собирались все оставить на полдороге, где-то около мыса Кржижановского или Гамарника, и вернуться домой, а во второй раз, выехав уже налегке, завершить заброску. Вернулись они только на шестой день. На протяжении всего пути дули встречные ветры и была пурга, поземка так забивала глаза собакам, что они бежали с большим трудом и все время поворачивали назад, по ветру. В конце марта поехали еще раз и, добравшись до мыса Неупокоева, сложили там 116 банок пеммикана и керосин. На обратном пути убили медведя и тушу подвесили на кромке айсберга, чтобы не растащили песцы, а шкуру привезли с собой. Теперь у нас была прочная база для съемки южного острова.