Шесть месяцев спустя (ЛП) - Натали Ричардс

— Ты заболел? — спрашиваю я.

— Нет, — коротко отвечает он. Он ведёт себя невыразительно. Холодно. И вместе с тем чертовски напряжённо, обшаривая глазами всё вокруг своей квартиры, как будто ждёт появления киллера.

— Я ездила в Калифорнию, — говорю я, но на самом деле не думаю о своей поездке. — И видела Джулиен Миллер.

Он вздрагивает, и на мгновенье я вижу прежнего Адама. Того, который беспокоился обо мне.

Затем он исчезает, на лицо возвращается безразличная маска.

— Калифорния. Звучит круто. На самом деле я немного занят.

Ложь. Он не занят. Он просто хочет, чтобы я ушла. И это чертовски ранит меня, но я чувствую, что тут попахивает ложью.

Я должна подумать о Джулиен и рассказать всё то, о чём она говорила или намекала, но не могу заставить свой мозг переключиться. Я не могу думать ни о чём другом, кроме того, что ужасно стоять здесь и ссориться с ним.

— Она больна, Адам. Боже, она невероятно больна. — Я перевожу дыхание, потому что не хочу показывать эмоции. Хочу, чтобы мой голос звучал спокойно и уверенно, но не получается. — Она больна, а я напугана, и я скучала по тебе. Я всё ещё скучаю по тебе.

Его глаза находят мои. Он останавливает меня этим взглядом. И он не скажет мне того же, я знаю, но ему и не нужно это делать. Его глаза говорят за него.

Сжимаю пальцы в кулаки на талии, потому что желание прикоснуться к нему почти причиняет боль.

— Я видела все эти здания. Номер в нашем отеле выглядел как Бальбоа Парк. Дома и витрины — всё выглядит одинаково, как будто в одном стиле.

— Испанское Возрождение, — произносит он, и я практически ощущаю, как его глаза ласкают моё лицо. Он подходит ближе, затем снова отступает. Это убивает меня.

— Адам…

Он тяжело сглатывает и качает головой, словно не может понять, как я здесь оказалась или почему не ухожу. И веду себя подобным образом.

— Хло, нам нужно покончить с этим. Тебе нужно держаться от меня подальше.

— Ты не веришь в это. Я знаю, ты не веришь в это.

— Нет, я верю. Потому что это — правда. — Он говорит так, будто кто-то клещами тянет из него слова.

Я чувствую жжение от слёз, застилающих глаза.

— Может, мне наплевать на правду.

Адам судорожно выдыхает.

— Ты понятия не имеешь, насколько всё усложняешь.

— Это не сложно. Ты знаешь.

Я уже почти плачу. Адам прикасается рукой к моей щеке, его пальцы забираются в мои волосы. Всё во мне плавится от прикосновения его руки, под мягким, тёплым давлением его пальцев.

— Хотел бы я, чтобы всё было по-другому, но это не так. Твоя мама была права, Хло. Я ворвался в ту аптеку.

— Нет. Должно быть что-то ещё. Я знаю тебя, Адам. — Он вздрагивает, и я понимаю, что права. Но он всё равно качает головой.

— Это произошло. Я ворвался в аптеку, и она права насчёт того, что тебе следует держаться от меня подальше.

Такое чувство, будто меня затягивает в зыбучий песок. Или, возможно, я сама превратилась в песок, и вся эта темнота и страх затягивают меня вовнутрь.

— Расскажи мне почему.

Он отводит взгляд и переминается с ноги на ногу, пожимая плечами.

— Деньги.

— Лжец.

Это заставляет его обратить на меня взгляд. Он поднимает руки, сдаваясь, и я чувствую холод, когда он отпускает меня.

— Прекрасно, тогда наркотики. Как насчет того, чтобы просто принять это?

— Что принять? Здесь нечего принимать, потому что ты ничего мне не говоришь! А я знаю, ты не наркоман, Адам. Назови мне другую версию.

— Какое это имеет значение? Я сделал именно то, чего ты так боялась.

— Да, я поняла эту часть. Чего я не понимаю, так это «почему».

— Тебе не понравилось моё «почему».

— Потому что это чёртова ложь! Просто расскажи мне!

Адам отчаянно рычит, пропуская руку сквозь волосы. Он знакомо пахнет, голос звучит так же, и я хочу, чтобы меня беспокоил вопрос о шраме на его руке, но этого не происходит. Больше нет.

— Скажи мне, почему ты это сделал.

Он поворачивается, бормоча что-то о том, что он занят, но я не могу больше ждать и прикасаюсь к нему. Касаюсь лишь его руки, но и этого достаточно: он вздыхает и задерживает дыхание. Закрывает глаза, когда я касаюсь его лица. Я и сама задерживаю дыхание, потому что очередное воспоминание проходит через меня.

Я на грани нервного срыва, пока Адам помогает мне расшатать замок на двери в школьную столовую. Чувствую, как он поддаётся моим пальцам. Несмотря на волнение, я закатываю глаза.

— Всё ещё не понимаю, почему мне нужно проникнуть сюда.

— Чтобы заниматься, — говорит Адам, пожимая плечами. От моего взгляда он ухмыляется. — Ну, здесь гораздо тише, чем в моём доме.

Я убираю руки, чтобы вернуться в настоящее. Адам тоже здесь, на его губах нет ни намека на улыбку. Но его глаза заставляют меня желать использовать красивые, поэтичные слова. Лазурные. Небесно-голубые.

Прекрасные.

— Я не сдамся, пока ты не расскажешь мне.

Он смотрит в сторону, и я понимаю, что он обдумывает. Может быть, проверяет мою решимость. Наконец он кивает и отступает на шаг назад, нуждаясь в пространстве, как я полагаю.

— У неё Альцгеймер. У моей бабушки.

— Как давно?

Адам пожимает плечами и просовывает руки в карманы.

— Около трёх лет. Ты знаешь что-то об этом заболевании?

— Достаточно, чтобы сказать, что мне жаль, что с ней это случилось, — отвечаю я.

Он ничего не отвечает, просто продолжает, как будто рассказывает о погоде.

— Она многое забывает. У неё был период, когда она всё время смывала свои таблетки в туалет.

— Почему?

Он пожимает одним плечом.

— Иногда она думала, что это яд. Иногда, что они были моими — украденными или что-то вроде того.

Отмахивается, как будто всё это неважно и неинтересно.

— Сначала врачи помогали, но это случалось всё чаще. В тот месяц они отказали. Сказали, если с ней настолько трудно, нам следует подумать о предоставлении ей проживания с уходом.

— Что это значит? Дом престарелых?

Он кивает.

— Вроде того. Я сказал социальному работнику, что нашёл лекарства, и ей уже лучше. У нас не было денег на большее. Я наивно полагал, что аптекарь не заметит недостающую баночку таблеток от кровяного давления.

— Но ты поранился. Твоя рука.

— Я собирался выскользнуть в окно подачи для машин. Аптека была закрыта, но хозяин был внутри. Он опустил окно прямо на мою руку. Стекло разбилось… — Адам замолкает, неопределённо показывая на белый шрам на внутренней стороне предплечья.

— Мне жаль, — снова повторяю я.