Хроника Мухаммеда Тахира ал-Карахи о дагестанских войнах в период Шамиля - Мухаммед ал-Карахи

Затем царь пригласил к себе меня и капитана Афлуна, который был со мной. Когда мы приблизились к царю, то мы приветствовали его по обычаю русских наклоном головы. Я увидел признаки веселья и смеха на его лице. Он побеседовал со мной кое о чем. Например, он спросил: «Как ты нашел Петербург?» и пр. и пр. Я отвечал ему в меру своих знаний и ума. Затем он обратился к Руновскому и сказал ему: «Поистине, я доволен твоей службой». Он вышел, мы также ушли после него из его дома и отправились в Петербург. Через день после этого пришли посланцы от царицы с дорогими подарками для жен имама и его дочерей. Они показывали имаму все то, что было с ними из подарков, говоря: это — такой-то, это — такой-то, называя имена каждой из этих женщин по отдельности.

Среди подарков были: трое четок из жемчуга, цена каждых из них 300 рублей. Две четыреугольные коробки, в каждой из них — птица из золота, как настоящая, издающая удивительные трели. Подобных вещей мы раньше не видывали. Эти коробки были из бумаги. Две булавки из золота, украшенные драгоценными камнями, прикалываемые к платью на груди. Они предназначались для двух жен имама. И такие же булавки для всех дочерей. С этими подарками и с великим почетом вернулся имам из Петербурга, скованный и плененный цепями оказанных ему милостей [294] и связанный по рукам путами проявленного в отношении его почтения. Однако, когда я вспоминаю закон наших людей в части содержания пленников, то содрогается моя кожа и морщится веселость моего лица, стыдясь [при сравнении] с тем, что мы видели здесь.

Глава о выпрямлении искривленных от природы ног дочери имама Шамиля Наджабат

Знай, что когда Афлун Руновский узнал, что царь любит оказывать уважение и почет Шамилю, то он захотел сам испытать состояние Шамиля — доволен ли он от глубины сердца всем тем, что сделал ему царь, или же осталось у него еще какое-либо другое желание, которое он не довел до сведения царя, [он это делал] для того, чтобы самому приложить старание в выполнении основных желаний имама. Руновский увидел, что имам благодарен Аллаху всевышнему и доволен царем. Однако он понял, что в душе имама все же затаено еще одно желание — выправить ноги его дочери Наджабат.

В один из дней он покинул нас и через некоторое время вернулся в Калугу с удивительнейшей из людей по нраву личностью, которую звали Людвиг Киржановский.

Он привел его к имаму, Руновский сел рядом с имамом, а того посадил в стороне. Они вели длинный разговор. Киржановский рассказывал имаму о том, что он видел в Москве и Петербурге, и разные другие рассказы. И вот — его речь хорошая, но не согласуется с нашими речами, наоборот, все, что он говорит, — странные слова, чуждые для наших умов. Мы тогда сказали сами себе: «Кто это? Какой-нибудь ангел, или дух или святой, скрывшийся от людей?»

Наконец, мы узнали, что это был обычный смертный, а не ангел и пр. Во время этого разговора Афлун [295] сказал: «О имам, я искал долгое время лекарство для твоего сердца и, наконец, нашел это лекарство, — и он указал на этого человека, — в лавках Петербурга и доставил его тебе бесплатно. Пусть приносит пользу в устранении твоих забот, которые остались до сих пор у тебя в помыслах еще с того времени, когда ты был на Кавказе».

Мы удивились ему и этим его словам и подумали, что он подшучивает над имамом.

Когда Афлун увидел наше неодобрение его поступков, он разъяснил свои слова, сказав: «О имам, поистине остался в твоих помыслах узел, завязанный еще в Дагестане, и я надеюсь при содействии Аллаха всевышнего развязать его с помощью этого лекарства».

Имам удивился его словам и захотел узнать, что это за узел.

Тогда Афлун сказал: «Твоя дочь Наджабат родилась с искривленными ногами. Я думаю, что она страдает от этого и постоянно жалуется Аллаху всевышнему, и будь счастлив, дабы всевышний исправил это при помощи сего лекарства в короткое время».

Мы удивились тогда его проницательности и постижению того, что было сокровенным в сердце имама, хотя он совершенно ничего и не сообщал об этом ни ему, ни даже никому из нас.

После этого в уме имама наступило полное удовлетворение и довольство. И если бы у него были крылья, то он полетел бы от сильного счастья. Через несколько дней после этого разговора этот человек принялся заниматься выправлением ног Наджабат. Он сказал ей в первый день начала лечения: «Посмотри сегодня на свои ноги и запомни их вид. Поистине, ты не увидишь их больше такими с этого дня, если этого захочет Аллах всевышний». Мы тогда засмеялись и сказали: «может быть он шутит».

Но прошло после этих слов не больше 5 дней, только, и он полностью исправил ей ноги. [296] Не было употреблено там ножа или какого иного инструмента, кроме простого бинтования ее ног лоскутами. И хвала Аллаху, владетелю миров. Имам дал этому врачу тысячу рублей. И если бы ему сказали — отдай все, чем ты владеешь, то он не поскупился бы — настолько была велика его радость этому искусному делу.

Письмо Джемаль ад-Дина к Шамилю

«От дряхлого старика сейида Джемаль ад-Дина к его дорогому сыну славнейшему и благороднейшему Шамилю и к остальной семье. Мир над вами, милость и благословение Аллаха всевышнего.

А затем. С того времени как мы узнали о вашем положении и ваших делах, мы часто восхваляли за это Аллаха всевышнего. Восхваляйте же и вы и благодарите его за то, что он оказал вам великие милости. И желайте добра царю. Мы уже слышали о великом его милосердии и хороших поступках с многочисленными милостями к вам. Несмотря на то, что вы были в отношении его злодеятелями, с какими благодеяниями он отнесся к вам?! И если он так относится к злодеятелям, то каковы же поступки его в отношении добродеятелей?! Нет сомнения в том, что поступок благородных — благороден, их добродеяние — совершенно.

Надлежит вам и нам благодарить его за его милости и в любое время желать ему добра, возвеличивая его достоинство. Ибо, кто не благодарит созданных, тот не благодарит создателя. Как от вас не скрыто, благодарность дарующему — обязательна.

С миром. В 1278 [1861/62] г. в Темир-хан-шуре. Конец».

Да сделает Аллах всевышний для них обоих [Джемаль ад-Дина и Шамиля] рай убежищем и не лишит нас его также.[297]

Остаток из диковинок города Петербурга

Когда мы были там, то нас доставили в одно место, где находилась группа звездочетов и предвещателей. У них книг столько, что не сочтешь, и очень длинная подзорная труба, в которую видны звезды даже в полдень.

Ну, разве не удивительно, что они показывают тебе в эту подзорную трубу любую звезду, какую ты только хочешь, и в любой части неба, прочитывая это в науке о звездах, которая является запрещенной для чтения и изучения у нас, а в то же время среди людей есть такие, которые разрешают это смотрение в силу приносимой им пользы.

Первый довод, [т. е. довод запрещающих], состоит в том, что звездочет часто сообщает о том, что скрыто от многих людей. Невежественный же человек, который слаб в своей вере, думает, что звездочет знает сокровенное и поэтому сердце его приходит к смятение, а он сам приходит к ложному представлению о существовании сотоварищей у него всевышнего [Аллаха] в этом знании сокровенного, так как только он [Аллах] — тот, от которого ничто не скрыто ни на земле, ни на небе, «знающий сокровенное и очевидное великий превознесенный».[184]

Второй довод [т. е. довод разрешающих] состоит в том, что в знании счастливой или злополучной звезды заключается польза для путешественников, воюющих и тех, у кого есть какие-либо другие цели, так как тогда они могут пускаться в желаемое [предприятие] или воздержаться от него, смотря по выпавшей на их долю звезде.

Так пусть же будет дозволенным все то, что приносит пользу человеку, — оно не должно быть запрещено. «У каждого есть некая [обратная] сторона и он [298] обращает себя к ней».[185] Аллах всевышний более сведущ в сущности дел. Кончилось то, что я, т. е. Мухаммед Тахир, извлек из краткого пояснения о делах Шамиля, и оно начинается с «Дополнения» и доходит до сих мест.

Дополнение о посланиях имама и великого царя

Поместил это дополнение на этом месте редактор, т. е. сын Мухаммеда Тахира. Имам послал царю:

«О величайший царь, объемлющий милосердием всех подданных и благодетель для меня особенно. Подлинно, моя постоянная нужда в людях моего дома [для оказания помощи] и чрезмерная старость напоминают о смерти ежечасно. Основываясь на том, что я чувствую из расстройства своего здоровья, я думаю, что уже приблизился мой жизненный предел и Аллах всевышний требует мою душу к удалившимся предкам. Я не боюсь неизбежной смерти. Я очистил свою душу молитвой и покаянием. Но, истинно, я и моя семья боимся внезапной смерти, прежде чем сумеем доказать покорность тебе, семье твоего дома и всем правителям русским верность наших сердец и чистоту нашего убеждения путем искренней клятвы, в подлинности нашего довольства. О величайший царь и мой добродетель! Ты победил оружием меня и тех, кто был в моем владении из жителей Кавказа. Ты даровал мне жизнь. Ты обрадовал мое сердце твоими благодеяниями над моей чрезмерной старостью, меня, порабощенного твоей милостью и щедростью. Я поучаю своих детей тому, что должно быть проявлено ими [из благодарности] в отношении русского государства и его великих владетелей, и благовоспитываю их на этом.