Прыжок в ледяное отчаяние - Анна Шахова

Олег тихо застонал и пошевелился. Михайлова бросилась в кухню — исполнять приказ оборотня, в которого превратился безответный Сверчков. Ей требовалась пауза, лишь маленькая пауза, чтобы сообразить, как дейстововать дальше: пробраться к телефону, позвать на помощь, выхватить шприц. Ну хоть что-то сделать, пока Олегу не стало совсем плохо.

Между тем Анатолий Сергеевич, прижав к ране на голове Стрижова стопку влажных салфеток, которые мститель заранее положил в карман домашней рубахи, приподняв зятя за ворот куртки, привалил к стене. Как неудобно действовать одной рукой! Но шприц — в этом был весь смысл, верная гарантия успеха всего дела, его он не мог выпустить ни на миг.

Вика пыталась что-то сказать, моляще протягивая к мстителю руки.

— Молчи! Ни слова! Неси нашатырь и еще салфетки. Рана сочится. Быстро, дрянь, действуй…

Шприц в руке оборотня начал плясать, покалывая иглой шею Олега, и Виктория помчалась в кабинет, где держала свою «скорую» аптечку. За ее спиной раздалось шуршание — видно, Сверчков пытался посадить зятя половчее, и Михайлова, прикрыв дверь, схватила телефон. Громко говорить она не могла, но и на тихий лепет этот не дал ей считанных мгновений:

— Вальча, тут трагедия! Спасай!.. Немедленно! Уби…

Муж, в два прыжка оказавшийся в кабинете, рванул ее за волосы, заставив отбросить телефон, и кольнул Викторию иглой.

— Молчи! Клади телефон на стол. Делай, что говорю. Возьми все в аптечке аккуратно и закрой ее.

Стрижов застонал, приходя в себя.

Под прицелом иглы Виктория подошла к Олегу, поднесла нашатырь под нос, приложила чистую салфетку к голове и стала гладить его лицо.

Стрижов безумно смотрел на тещу, пытаясь понять, что происходит.

— Папин аконит очень пригождается. Слышишь, полшприца аконита убьет и тебя, и твоего трахаля, как навозных мух на лету, — шипел Сверчков.

— Спусти салфетки в унитаз и поставь нашатырь на место! Быстро…

Виктория метнулась выполнять приказ.

Когда она вошла в комнату, Сверчков на корточках сидел перед Олегом, в ужасе косящимся на иглу, приставленную к его шее.

— Никто не дергается! Один миллиграмм — и ты покойник, говнюк. Вколю раньше, чем успеешь дернуться. Поднимай его! Ну, на старт! — оборотень словно распалялся от собственных слов.

— Толя, умоляю, давай спокойно… Давай просто поговорим. Все изменим… Я готова просить прощения, я… готова на все, что ты предложишь… — Виктория старалась говорить тихим спокойным голосом, но сбивалась на жалкое еле слышное бормотание.

— Ах, ты готова… Ну, молодец какая… И я готов. Отомстить за нас с Лизой. Вперед!! Поднимайтесь! — сипел бывший Сверчков.

Разгадав отчаянный маневр жены — ударить исподтишка его по руке, Сверчков с силой дернул ее за волосы:

— Не-ет! Сделаем вот так! Быстро прошла к балкону. Ну? Слушай меня, иначе…

Виктория, подойдя к лоджии, вдруг бросилась на колени:

— Умоляю! Прости. Умоляю, отпусти его и просто поговорим. Как прежде. Как всегда. Оставим все, как есть. Я больше никогда не встречусь с ним, обещаю.

— Конечно, не встретишься… — захихикал оборотень-Сверчков, чуть сильнее кольнув Олега, который жалко пискнул.

— Разве что в аду. Лучше делай, как я говорю. Иначе все кончится быстро и страшно для этой мрази. А у нас и так все кончилось. Все… Бездна. Иди на балкон… — Глаза этого вдруг побелели и остановились, налившись ледяным безумием — клокочущей у края, готовой к неистовому взрыву энергией.

Виктория поднялась с колен, зацепившись халатом за плинтус. Она лишь с третьей попытки смогла повернуть пляшущую в руках ручку балконной двери.

— Я хочу, чтоб ты посмотрела вниз. Как Лиза. Перед смертью. Там, наверное, было темно? А ты разглядишь все хорошо. Ну! Приставляй табуретку! Я пригото-овил… — Этот отдавал команды с наслаждением.

Если бы не коловращение комнаты перед глазами, не разрывающая голову боль, молодой и подвижный Стрижов наверняка что-нибудь придумал, смог бы отскочить от смертоносного шприца, обрушить на голову безумного тестя кулак, стул, торшер, все, что попалось бы под руку. Но Анатолий Сергеевич все и вправду продумал до мелочей. С подвывертом…

Подоконник был ледяной, жёг ноги, которые Виктория отдергивала поочередно, как там, на пляже. Они с Маргошей скакали по песку, как ошпаренные, и хохотали друг над другом. А Олег смотрел и улыбался.

— А может, ты и вправду все решила исправить? Может, раскаиваешься? А давай… убьем его, да закопаем ночью за МКАД? А, Викуль? Ну на кой тебе этот гаденыш? Предатель?! Лизу предал, и тебя бросит. Через месяц ведь и бросит. Он брезгует тобой, дура-а-а…

Виктория вдруг рванула створки раздвижного балконного окна. Ветер ударил в лицо, окатил тело ледяной волной с белым крошевом. Женщина отшатнулась, вцепившись пальцами в пластиковые перемычки.

— Страшно? Ли-иза! — крикнул Сверчков, но тут же перешел на безопасное шипение: — Ты видишь, как они боятся? Как им страшно умирать! Но тебе, детка моя маленькая, было страшнее, омерзительнее… — по трясущимся пухлым щекам Анатолия Сергеевича текли слезы. Но это лишь придавало его хватке силы. Он сдавил гроло Стрижова, прихватив воротник его рубашки. Виктория, дрожащая, на полусогнутых засиневших ногах, повернула к мужу мученически скривленное лицо.

— Толя… — прохрипела она.

— Стоять! Открой окно! — Сверчков оскалился. Шприц в его руках ходил ходуном, из него вытекла капля. Почувствовав на шее влагу, Стрижов с ужасом застонал: — Ви-иктория Влади-иииа…

Михайлова чуть раздвинула створки и стала оседать, обессиленная, клацая зубами, на корточки.

— А ты, подонок, говори ей, что презираешь, что знать ее не хочешь! Что она старая и глупая сука, взбесившаяся с жиру и от буйной развратной фантазии. Ну?! Отпущу немедля, если скажешь правду! А нет — так помирай как Ромэо.

Сверчков захихикал:

— Хорошенькую мы тут пьеску разыгрываем, правда?

— Скажи, Олег, все скажи, что он просит, — просипела Михайлова.

— Д-д-д-да, — выбивая дробь зубами, затряс головой Стрижов. — Это чистая правда. Я ведь совсем не люблю вашу жену. Не люблю! Она… принуждала… Сулила… И Маргоше жить там будет хорошо. Я только из-за Маргоши…

— Ой, молодец, — погладил по головке зятя Сверчков и вытянув губы трубочкой, затряс щеками, едва не приговария одобрительное для младенцев «у-тю-тю».

— Вставай, подонок! — дернул он вдруг Олега за шкирку, и, выпустив из шприца фонтанчиком всю отраву, вручил его Стрижову, как бесценный дар. — На! Заработал. Только не мусори нам тут с… МОЕЙ женой. Вот это ты не в бровь, а в глаз. Выброси в мусоропровод, понял?

Стрижов с трудом поднялся и, подталкиваемый Сверчковым, покачиваясь, пошел к двери. Анатолий Сергеевич проследил в глазок, чтоб Олег выбросил шприц и зашел в лифт, а потом кинулся в комнату в надежде, что увидит поверженную, колотящуюся от страха и унижения жену на диване или в кресле. Но Виктория находилась все там же, на балконном подоконнике. Она сидела, иссиня-белая, со скачущим подбородком, поджав ноги, в проеме раздвинутого окна. Только сейчас Сверчков почувствовал, какой холод заполнил их квартиру.

— Вика! У тебя же воспаление легких будет! Скорее, детка, слезай и в ванную. Осторожно, Вика!

Оборотень покинул Анатолия Сергеевича. Он вновь превратился в суетливого заботливого Толю, который пытался обхватить, защитить, спасти свою ненаглядную жену.

Виктория вдруг резко оттолкнула мужа.

— За все приходится платить, — прошептала она и попыталась подняться.

— Викусь, ну все. Давай руки. Давай, иди, — Сверчков вцепился в ее талию.

— Оставьте вы все нас с Лизой! — завопила вдруг Михайлова и с невесть откуда взявшейся силой ударила ребром ладони мужа по носу. Ослепленный резкой болью, Анатолий Сергеевич схватился за лицо руками, и в этот миг Виктория, резко поднявшись и напружинившись, как для прыжка с вышки, кинулась спиной в пропасть…

— Вы толкнули свою жену?! Отвечайте, Анатолий Сергеевич, вы толкнули жену, как предполагает Стрижов?! — Епифанов, набычившись и уперев локти в колени, сидел и выкрикивал вопросы, адресуясь Сверчкову, будто впавшему в забытье.

— Нет-нет, что вы. Это она меня оттолкнула, — мягко улыбнулся Анатолий Сергеевич.

Неожиданно Сверчков, ссутулившись, поднялся, и, выхватив из широкого кармана рубахи маленький шпиц, скакнул к Стрижову. Карзанов, утративший во время откровений Сверчкова бдительность, лишь хлопнул в воздухе руками. Историк вскочил, надсадно крикнув, но места для маневра явно недоставало, чтобы Олег мог увернуться от смертоносного стального жала. Валентин, оказавшийся на пути убийцы, поднял, будто защищаясь, руки и втянул голову. Епифанов и Загорайло явно не успевали на долю секунды, чтоб перехватить руку Анатолия Сергеевича. И лишь Быстров, впечатавший ботинок под колено безумцу, сумел сбить его с ног: тот рухнул между стулом Карзановой и креслом Валентина. Он успел нажать на стержень шприца. Отрава выплеснулась на пол, к ноге Галины, которая с воплем отдернулась от мокрого пятна.