Россия солдатская - Василий Алексеев

— Так и есть: все сожрали! — сказал командир расчета, поднимаясь с земли.

— Надо было тебе идти вместе с ними, — наставительно сказал старшина.

Командир расчета только злобно посмотрел на него, ничего не ответил и нервно зашагал по берегу.

Вечером Григорий получил свои 50 грамм мяса.

— Это они, сволочи! — сказал Петька, равнодушно засовывая в рот всю порцию. — Не меньше как целую банку старшина при дележе зажилил. Я-то ведь знаю, скольке их было — меня не проведешь!

Глава пятнадцатая.

РАЗВЯЗКА

Политрук вызвал Григория к себе в блиндаж. На этот раз он помещался не в бутылкообразной дыре, а в настоящем блиндаже, вырытом и укрепленном солдатами для политрука и командира роты.

— Вот что, товарищ Сапожников, — начал запинаясь политрук, — я знаю вас как грамотного и дисциплинированного бойца. Из центра приехали крупные политические работники и хотят поговорить с фронтовиками…

— Пойдешь вечером с политруком на политсобрание, — перебил командир роты, — и смотри, чтобы доставить его туда и обратно, а то я наших бойцов знаю: чуть обстрел, так в разные стороны! Нет, чтоб о командирах позаботиться.

— Вы, товарищ Сапожников, постарайтесь побриться и почистить шинель, Поищите, кстати, пояс, — добавил политрук вкрадчиво.

— Плащ-палатку русского образца возьмешь у меня, — буркнул командир роты, — а то все трофейных понабрали, от немцев вас не отличишь!

Когда стемнело, Григорий и политрук начали пробираться в тыл. Стрельба почти прекратилась, но что- то необычно тревожное чувствовалось вдоль всего фронта. Чаще обыкновенного раздавались отдельные выстрелы, чаще обыкновенного взлетали осветительные ракеты над немецкой передовой. Когда желтоватый свет ракет загорался близко, политрук неуклюже падал в грязь и тянул за собой Григория.

— Нечего зря рисковать, — говорил каждый раз политрук вставая, когда ракета гасла, — а то немецкие снайперы вперед выползают: раз и готово!

Отойдя с полкилометра, остановились перекурить. Для перекурки политрук выбрал блиндаж, вырытый под разбитым немецким танком, как раз между двух мощных гусениц. Подходя к танку, Григорий заметил при блеске далеких ракет труп немца в нескольких шагах от развороченной прямым попаданием боевой машины.

— Запомни это место, — приостановился политрук, — чтоб не сбиться на обратном пути. Когда дойдем до танка, то сразу в овраг, в сторону реки.

Григорий огляделся. Там, где должна была быть немецкая передовая, чистое небо сохранило красноватый свет угасшей зари, похожий на шрам только что зажившей раны. На фоне этой полосы торчало несколько расщепленных стволов — остатки рощи у какого-то стертого с лица земли жилья. Вспыхнула далекая ракета, и рука политрука потянула Григория в темное отверстие под танком.

— Давай покурим и посмотрим карту.

В голосе начальника не осталось ни тени требовательности, ни малейшего оттенка приказания, только страх одиночества и смерти. В непроглядной тьме вспыхнул фонарик и толстые, в грязных прожилках, пальцы положили планшет с картой на полевую сумку.

— Вот смотри.

Поперек зеленой карты шли красная и черная ломаные линии. Рука политрука дрогнула.

— Готовят контрнаступление. Только ребятам пока не говори. Перебросили новую дивизию, самую что ни на есть заядлую.

— СС-овцев? — спросил Григорий.

— Что-то вроде… Грос… Грос Дойчланд, — с трудом выговорил политрук. — По-русски перевести: Великая Германия.

— Неужели наступает долгожданный момент? — подумал Григорий.

Политрук истолковал молчание Григория, как страх.

— Ты не бойся, — сказал он официальным тоном, — немцы уже не те, что в 41-ом году! И дивизию эту уже два раза разбивали, одно название осталось.

В трех с половиной километрах от фронта, в полуразрушенной избе окна были наглухо закрыты деревянными ставнями. Внутри ни лавок, ни икон, маленький наскоро сколоченный столик, три стула, по углам сено. Большая карта не помещалась на столике и свешивалась с двух сторон, как скатерть. На карте стояла маленькая керосиновая лампочка с закоптелым стеклом. Кругом стола разместились три политработника: один холеный с ромбом в петлице, похожий на чекиста, другой грубый, армейского вида, с тремя шпалами, третий длинноносый, с шапкой рыжих кудрей, еще совсем молодой офицер с двумя шпалами. Вдоль стен расположились политработники и солдаты полка. Было очень тихо. Непривычно далекими казались выстрелы на передовой. Григорий чувствовал, что какой-то гнет спал с его сердца и оно стало биться ровнее. На первой линии, где стоят стрелки, жизнь измеряется днями, часто часами и минутами. У батальонных минометчиков неделями. В нескольких километрах от фронта — месяцами. Помимо спокойствия в избе поражает сухость пола и мягкость сена. Тепло. Григорий вдруг вспомнил, что пожилой, армейского вида военный с тремя шпалами — комиссар дивизии, стало быть приехали только двое. Глаза комиссара дивизии следили с одинаковым вниманием за своими и за гостями. В то же время в обветренном скуластом лице Григорий не заметил подобострастия. — Комиссар, конечно, старый опытный партиец, как я и думал в первый раз, — решил Григорий.

— Ну, наши кажется собрались, можно и начинать, — рот дивизионного комиссара изобразил подобие улыбки.

Военный с ромбом кивнул молодому офицеру и тот заговорил гладко, уверенно, звучным баритоном. Голос, как и весь облик офицера, был холеный и самодовольный, без фронтовой сипоты. Докладчик говорил о том, что немцы начинают выдыхаться, что у них на восточном фронте меньше дивизий, чем в 41-ом году, кроме того, все дивизии потрепаны и не менее трети их составляют итальянцы, румыны и венгры. Многонациональность армии — одно из слабых мест немцев. Последнее соображение Григорию показалось основательным. Его вообще поразила лаконичность доклада и отсутствие штампованных фраз. Отталкивал только высокомерный тон докладчика. Охарактеризовав положение в армии противника, офицер заговорил о непрерывном росте патриотизма в советской армии, о налаживающейся работе тыла и близости решительного перелома. Кто-то из слушателей громко храпнул. Баритон политработника даже не дрогнул. Вопросов докладчику никто не задавал. Кончив доклад, он спокойно обвел глазами аудиторию, первый раз за все время доклада, и собрал лежавшие перед ним заметки. Военный с ромбом одобрил его ласковым взглядом. Оба гостя встали, очевидно, торопясь на следующее подобное же собрание. Комиссар дивизии проводил их до двёри и повернулся к вскочившим слушателям:

— Можете расходиться по своим подразделениям, — бросил он кратко и скрылся за дверью.

— Видишь, скоро перелом будет, — неуверенно начал политрук, выходя за Григорием на улицу. — Ты завтра обязательно пройди по блиндажам и расскажи бойцам вкратце то, что слышал.

— Вот трус! — подумал Григорий, — из блиндажа в блиндаж пройти боится.

— А даст нам «Великая Германия» возможность завтра беседы проводить? — пошутил Григорий.

— Ты смотри, это я только тебе рассказал, другим ни слова!

Силуэт политрука двигался в темноте съеженный, спотыкающийся и жалкий. Когда поднялись на бугор, с которого были видны немецкие позиции, на Григория снова навалился невидимый гнет. Шедший впереди политрук вдруг остановился.

— Не сбились ли мы с дороги? — услышал Григорий испуганный голос.

Действительно, овраг слева куда-то исчез.

— Чорт его знает! В 1914 году, говорят, сплошные окопы были, — ворчал политрук, — а теперь могил нароют, да еще в шахматном порядке: не поймешь, часть расположена или поле пустое?

— Надо поискать танк, — посоветовал Григорий, он как раз и стоял гам, где овраг кончался.

— Я постою, а ты походи.

Григорий пошел в сторону, осторожно ощупывая ногами землю. Что-то мягкое попало под йогу, наверное труп, Григорий присел на корточки и зажег спичку. Это был он, немец, убитый недалеко от тапка. Неровный свет осветил на мгновение строгий профиль и вьющиеся волосы, испачканные грязью. Лицо трупа было спокойно и безразлично. — Представитель тевтонской расы… Кто он, враг или освободитель? Странное чувство поднялось в душе Григория. Достукались! — подумал он со злобой. — Завоевали свободу! Приходится надеяться на помощь и великодушие национального врага.

— Что ты там, куришь что ли? И зачем свет зажигать? — закричал истерически политрук.

— Танк нашел, — ответил Григорий, вставая на ноги.

На другой день осколком убило Кима. Случилось это без Григория, когда Ким с другими подносчиками ходил за минами. Зарыли его в воронке от снаряда, как зарывали всех погибших на фронте. Первый о смерти Кима Григорию рассказал командир взвода. Он пришел к окопу Григория и присел на корточки, как всегда спокойный и тихий.

— Пришел, Сапожников, тебе неприятную новость сообщить: Кима убили.