Российский колокол, 2015 № 7-8 - Журнал Российский колокол

На следующий день, выйдя из своего маленького жилища, я отыскал старика и вместе с ним собрал всех людей на одном пшеничном поле, что рядом с селением. Благо, уставшие люди были не против чуть отдохнуть и пришли быстро да слушали внимательно. Начал я с того, что посчитал собравшихся, чтобы узнать, с кем имею дело. Получилось у меня вот что:

– 34 мужчины в возрасте от 16 до 45 лет, способные держать меч и взбираться на коня

– 12 стариков и старух, которые доживают свое

– 49 женщин, способных к рождению

– 55 детей, и у каждого есть крыша над головой и еда на обед

– 16 больных и немощных, которым Аллах оставил от силы пару месяцев.

Итого получилось 166 человек. Я сказал, что очень рад тому, что теперь живу здесь, хотя и сильно преувеличил. Не знаю, что перевел тот старик, но на лицах присутствующих не произошло никаких изменений. Тогда я решил, что непременно выучу их язык, да как можно быстрее.

После этого я взял с собой старика, и мы пошли смотреть овец. Стадо было маленьким, и пастух сказал, что ему нужны два барана. Я записал эту просьбу и пообещал ее выполнить. Затем мы остановились у колодца, и одна молодая, но сильно сгорбившаяся женщина пожаловалась на грязную воду. Я обязался найти новые питьевые источники. К концу дня, показывая мне посев, старик указал на один амбар, построенный прямо в поле. Он был полон зерна, и в нем неистово шастали крысы. Я спросил его, почему пшеницу не продать куда-то или обменять в городе. Оказалось, им не разрешают приносить зерно в город местные бояре, у которых тоже полно этого добра для продажи.

Тот день помог мне убедиться в том, что судьба этих людей целиком и полностью зависит от меня».

«Мы с сестрой жили и работали вместе, без чьей-либо помощи уже полтора года. Нам удалось собрать вполне неплохой урожай и мы отдали его на хранение в нашу общую житницу. Оттуда брали зерно всю зиму, а весной его уже съедали крысы, и нам приходилось есть оставшихся кур. Помню день, когда Селим впервые зашел в наш дом, в начале апреля. Была Страстная Пятница, но Анна накормила его мясом, и он сказал, что мы хоть и живем бедно, но питаемся отменно. Откуда ему было знать, что курица та была последняя, а на Пасху мы с ней голодали? Он не знал.

Та весна многое изменила в нашей жизни. Благодаря этому турку мы действительно зажили лучше и стали, быть может, чуточку счастливей. Теперь у нас была свежая холодная вода, много лошадей и овец. Он помог нам подняться с колен, за это я ему благодарен. Но его взгляды в сторону моей сестры были очень смелыми, и это мне не особо нравилось.

К моему сожалению, Анна тоже с лаской смотрела на Селима, хотя думала, что я такой дурак и этого не замечаю. Честно говоря, я уже начал побаиваться того, что она может стать женой иноверца. Сильнее же я боялся только того, что ей это может понравиться, и она будет получать наслаждение от такой жизни. Но я, стиснув зубы, молчал, ведь дальше мимолетных взглядов они не пошли».

«Чтобы произвести впечатление на людей, я на следующий же день поехал в город и купил там двух баранов. Затем я потратил свои последние сбережения на четырех молодых лошадей. Их я отдавал по очереди каждому, а баранов подарил пастуху. Тот весь день кричал от счастья, обнял и расцеловал меня. Его грустные дойны сменились радостными песнями, благодаря которым все селение узнало о пастушьем счастье. И та девушка тоже, видимо, узнала о моем подарке, а произвести впечатление на нее было мое главное сокровенное желание.

Как-то раз я пришел к ним домой, под предлогом будущей дружбы с ее братом. Весь вечер я пытался связать два нормальных слова на их языке, но у меня, видимо, не особо получалось. Они улыбались и кормили меня. И да, я был прав, когда говорил, что питаются они очень хорошо.

Анна (так ее звали) вела себя очень осторожно, в отличие от меня. Она то и дело отводила взгляд, но я чувствовал, что тоже ей небезразличен. Пока Богдан, ее брат, рассказывал мне грустную историю своего пропавшего батьки, я успел разглядеть ту, от которой был без ума. Но решил, что сначала подниму на ноги деревню, а уж затем займусь собственной семьей. Я представлял даже, как попрошу руки Анны на глазах всего поселка, и она скажет мне «да». Лишь при таком раскладе я смог бы почувствовать себя настоящим победителем.

Всю оставшуюся весну мы занимались строительством, а я, по совместительству, учил их язык, который поддался удивительно легко, и уже к концу мая у меня получалось разговаривать с односельчанами. Тогда же мы отворили двери небольшой пекарни, чтобы использовать излишек зерна и продавать его. На открытие пришли все жители деревни, я произнес небольшую речь, в которой обещал людям, что это только начало».

«Знаете, этот турецкий парень зашевелил всех жителей нашего маленького села. Мы нашли лавку в городе, куда ежедневно поставляли свежий хлеб. На заработанные деньги построили несколько крепких домов, коих к осени набралось целых десять, а уже к следующему лету нам удалось полностью изменить облик поселка. Все 32 дома были воздвигнуты из белого камня, а рядом с ними, на том самом поле, где прошлой весной нас впервые собрал Селим, мы соорудили круглую площадь. Она принимала все наши песни и танцы по праздникам, которых было все больше.

Все трудились вместе, быстро и дружно. Урожай 1493 года оказался невероятно богатым. Нам пришлось купить еще десяток лошадей и пять повозок, чтобы успевать отвозить испеченный хлеб. Я нашел покупателей в Килии, где была засуха, и каждую неделю возил им по целой повозке калачей. Благодаря этому о нашем селе быстро узнали по всему княжеству, да и на востоке тоже о нас были наслышаны. Поговаривали даже, что сам хан Крыма хочет нашего хлеба для своего войска.

Мы с Селимом быстро подружились, он нам стал как родной. Поэтому никто его мнения и не спрашивал, когда начали постройку маленькой церкви. К счастью, иноверец понимающе отнесся и не стал нам мешать, а наоборот, помог в ее возведении.

Так прошло два года с его появления в наших краях. Он нас всех будто разбудил ото сна, который мешал нам стать богаче, а значит – счастливей.

На Пасху пришлось и открытие Храма Господня. Святой отец позвал людей на обед, который превратился в ужин, а затем и в поздние веселые пляски. Всем было безудержно весело, кроме меня, ведь я никак не мог найти свою сестру. А когда я узнал, что с ней пропал и Селим, так и вовсе испугался, как бы они чего не натворили».

«Она шла одна по улице, направляясь в сторону всеобщих гуляний. Ее парящая походка, нежные белые руки и огромные черные глаза окончательно затуманили мой разум. Было темно, я подошел к ней, посмотрел на ее милое личико. Анна улыбнулась, а когда я взял ее на руки, даже засмеялась. Так мы дошли до леса, где я ее усадил в траву, встал на колени перед ней и объяснился в любви, как мог. Чтобы добавить своим словам весу, я упомянул все успехи, которых здесь добился. Она слушала внимательно, но все время улыбалась и хлопала ресницами, да так, что я подумал, что девушка несерьезна. Сомнения мои ей удалось развеять, искренне поведав, что долго ждала этого, что испытывает те же чувства. А чтобы добавить и своим словам весу, она прильнула к моим губам, и мы сошлись в поцелуе. Все-таки женщины прекрасны!

Так мы сидели с ней до поздней ночи, рассказывая свои истории, смеясь и обнимаясь. Но тут, во всей этой идиллической обстановке, послышался дальний голос, который все приближался к нам. Это был Богдан, который обыскался сестры. Анна быстро поднялась с земли и заговорила быстро, почти задыхаясь. Она объяснила, что здесь нам счастья не будет, что мне, мусульманину, никто не даст права жениться на ней, люди будут смотреть искоса, а брат захочет убить их. Я, хотя и не верил в то, что Богдан может нас прикончить, с остальным был полностью согласен, а значит, мы решили убежать. «Завтра, в полночь, здесь же!» «Договорились!». Она поцеловала меня и убежала, радостно смеясь и напевая, забыв, что где-то совсем рядом ее ищет собственный брат.

А я прилег на траву и, то ли от усталости, то ли от счастья, задремал. Но все мои сновидения кружились вокруг нашего будущего счастья, словно чайки над синим, безбрежным морем моего детства».

«Утро понедельника после Пасхальных празднеств выдалось теплое и светлое. Солнечные лучи ручьями текли по лицу моей сестры, но она никак не могла проснуться. Я сидел у ее изголовья, но разбудить никак не решался, с такой искренней улыбкой она спала.

Я успел увидеть Анну с Селимом вчера ночью, поэтому знал причину этой безудержной сонной радости. Более того, я слышал их разговор о побеге. Но говорить с ней не стал об этом, вообще вел себя как обычно, в отличие от Анны, которая, весь день что-то напевая, старалась насытиться как можно больше последним проведенным здесь днем. Мне было грустно от этого, но мешать я им не хотел. Главное, чтобы уехали раз и навсегда, а то мне, однажды увидев Селима, придется вонзить негодяю нож в сердце.