Российский колокол, 2015 № 7-8 - Журнал Российский колокол

Под вечер, ужиная, мы с сестрой разговорились. Она забыла о течении времени, а когда опомнилась, было уже за полночь. Узнав о позднем часе, Анна обняла меня крепко-крепко и поцеловала в лоб, словно я – маленький ребенок. Мы оба знали о том, что больше никогда не увидимся, но ни одним словом не упомянули об этом. Она ушла к себе, пожелав спокойной ночи, даже не подозревая, насколько бурной будет она».

«Доброго дня вам. Имя мне – Петр Бэлан, а дело мое – пасти овец по солнечным молдавским лугам. Долгое время мы жили бедно да умирали от холода в старых домах. Сейчас – все иначе, жилища стали каменными, а овцы – счастливыми, потому что у них сейчас – целых два барана, которых подарил мне Селим. Но не об этом мне хотелось бы вам рассказать, а о той ночи, от которой по мне до сих пор бегают мурашки, если это, конечно, не вши, черт их подери.

Возвращался я от своего старого друга по имени Турбинкэ, который двадцать пять лет работал наемником, а теперь обосновался здесь. Мы с ним пропустили по графинчику вина, затем еще по одному и еще, пока питье не кончилось. Лишь тогда мне удалось выскользнуть из рук этого пьяницы и уйти домой. Так вот, иду я по дороге и вдруг спотыкаюсь, причем на ровном месте! Еще прошел пару шагов и опять, по прямой дороге ноги мои перекосились! Что за магия? Спрашиваю я себя так, но подниматься не тороплюсь, решив немножко вздремнуть прямо на земле, благо апрельская ночь ласково согревала мое тело.

Казалось, успел я лишь закрыть глаза, как послышался сильный стук, который разбудил меня. Я открыл глаза, огляделся и… лучше бы я этого не делал. Рядом лежала Анна с размозженной головой, а где-то далеко мелькал силуэт одного мужчины. Мне захотелось побежать за ним, но я решил, что важнее спасти жертву, чем наказывать виновного. Я наклонился к девушке, попытался послушать ее дыхание, но слушать было нечего. Девушка заснула вечным сном. Тогда я, превозмогая страх и ужасное похмелье, отнес ее на руках к Богдану. Удивительно, как он спокойно к этому отнесся! Я даже подумал, что с бодуна ошибся домом. Ни одной слезинки, ни единого отчаянного крика боли не вырвалось из его уст! Он положил свою бездыханную сестру в ее же постель, а сам велел мне следовать за ним.

Вино уже не так опьяняло меня, и я уверенно сопровождал Богдана по домам, в которых жили мужчины. Вконец, он собрал всех и объявил, что его сестра мертва, а убийца – Селим. Все мы знаем, что турок был без ума от нашей красавицы, а от любви до убийства черт сам дорогу проложит. Люди поддержали его. Решили пойти к нему домой, и если он спокойно спит, то Богдан ошибся, а если же нет, то все очевидно.

Дома его не было, даже вещей никаких не осталось. «Значит, Селим убежал от правосудия, как гнусная крыса, напуганная своим же совершенным преступлением». Так объявил брат убитой. Уже светало, услышавшие эту мысль люди становились свирепее. Жажда расправы все сильнее охватывала их.

Чтобы ускорить поиски, они разделились и начали шастать по всем окраинам. Я пошел, опять-таки, за Богданом, который уверенно направлялся в лес.

Когда мы его нашли, Селим ничуть не пытался удрать. Начал он сопротивляться лишь тогда, когда Богдан повалил его на землю и связал. Так мы принесли иноверца в селение, где нас уже поджидала яростная толпа, жаждущая самосуда».

«Вот мы и дошли до момента моей смерти. Не пугайтесь и не надейтесь на чудо, его не произойдет. Я умру подонком и жалким убийцей в тот же день, без права возразить хоть что-то. Хотя это сейчас, после нескольких дней, я могу так спокойно об этом писать. Рука моя уже не дрожит при воспоминаниях этой сцены, а уверенно держит перо.

Хотите – верьте, хотите – нет, но я не убивал ее. Причин у меня не было этого делать, я от всего сердца ее любил. А когда любишь, ведь не убиваешь, верно? Но Богдан не стихал в криках, он обвинил меня во всех смертных грехах, назвал меня негодяем, насильником и, наконец, подлым убийцей. Он сказал, что я пытался овладеть Анной прошлой ночью, а она не подчинилась мне, и тогда я ударил ее камнем в висок.

В его глазах отражалась моя смерть, она была в каждом его слове и движении. И все это жадно сглатывала толпа, которая была в нетерпении познать мою гибель. Люди молча слушали, но я уже чувствовал лютый жар от их кипящей крови.

Я, связанный у столба, который сам же установил, кричал что-то в свою защиту, пытался высвободиться, но тщетно. Тогда, под радостный гул собравшихся, меня освободили. Я не успел никуда убежать, и десятки людей набросились на меня с кулаками. Старики, женщины, дети, мужики – все топтали мою плоть, плевались и бранились. За несколько минут все мое тело превратилось в окровавленный кусок человеческого мяса, который все чувствовал, но защищаться был не в силах.

А потом… потом я испустил дух, но не помню точно этого мгновения, как не помню и дня, в котором родился. Я покинул тело, отошел чуть назад и смотрел на то, как меня бьют люди, которым я построил дома, подарил лошадей и баранов, дал возможность не просто работать, но и зарабатывать. Но не эта неблагодарность меня страшила, а то, что за два года они стали моей большой семьей. А значит, меня убили мои братья и сестры».

«Знаете, когда собирается толпа, то они хуже самых паршивых овец, мне ли не знать об этом. И да, я был одной из них. Помню, после того как мы поняли, что Селим не дышит, я отошел назад и посмотрел вдаль. Там, на холме, а не среди нас, стоял Богдан. Я не видел его лица, но мне почему-то показалось, что он рыдает.

Убить человека – это величайший грех, который только может совершить человек. Но когда это дел рук целой толпы, грех этот делится на всех и его как бы и нет. Поэтому, закопав тело в поле, мы быстро забыли о содеянном.

Вдоволь наплакавшись на похоронах Анны, люди зажили обычной жизнью, которую вели и прежде. Даже Богдан, казалось, старался все поскорее забыть. Его примеру последовали остальные и уже в один из вечеров той недели песни у костра оповестили всех о вновь обретенном покое. Ни один не вспоминал Селима, ни даже Анну, будто их и не было.

Кстати, я вам совсем забыл сказать, что тоже умер. Но еще свежи в моей памяти луга и поля, зимой белые, весной зеленые, летом желтые, осенью золотистые, а потом черные. На них я провел все свои сорок лет, они – это моя жизнь. Да, скудная. Да, в одной и той же деревне, ведь кроме нее я так ничего и не увидел. Но жилось мне в гармонии с природой, с животными, я вдыхал этот чистый воздух, я видел, слышал и разговаривал с живыми людьми. Ну разве это не чудо, спрошу я вас? Так что умирать было не страшно, мне здесь все-таки понравилось».

«Приветствую тебя, читатель мой. Я – наместник Аккермана, обладатель ключей от крепости – могучий Осман-паша. Жил я здесь почти десять лет, только успел по-настоящему привыкнуть к местной еде, женщинам, вере и обычаям, как мне приказано было возвращаться в Стамбул для более высокой должности. Эту нужно было передать настоятелю одной маленькой деревни, что поблизости, молодому Селиму, который добился небывалых успехов в управлении одним селением. Я, нисколько не сомневаясь, сел на коня, взял с собой двух стражей и поехал туда, чтобы лично порадовать парня.

Скоро лошадь привела меня к той деревне. Я остановился на холме поблизости, чтобы разглядеть место. И, о ужас! Увиденное напугало даже меня, опытного вояку. Все село вцепилось в Селима и било его, пока тот не помер. А после этого они его закопали и ушли как ни в чем ни бывало. Что за народ?

На том же холме, рядом со мной, стоял один парень, видимо, тоже из этой деревни. Он плакал, и сквозь эти слезы я понял, насколько сильно он страдает, поэтому не стал ни о чем расспрашивать. Мы развернулись и ушли, потому что нас было только трое против целой деревни, но мы были полны решимости вернуться и отомстить.

Несколько дней я не мог отойти от увиденного. К вечеру воскресения, после азана, я собрал перед крепостью весь гарнизон из тысячи человек. Я объяснил им, что их нового пашу жестоко убили местные. По глазам солдат было видно, что они разъярены и жаждут крови. Все-таки какое неимоверное влияние оказывают слова командующего на подопечных! Мы не стали атаковать ночью, а подождали дня, чтобы погибающие видели воочию свою смерть.

После моей команды о наступлении пеший отряд ринулся в деревню. Селяне не успевали даже вскрикнуть, не то чтобы убежать, как получали ятаганами по ногам да рукам. Мужики бросились защищаться, но головы их падали, словно орехи во время сильного ветра. А ветер наш был безудержным и жестоким, словно кара свыше!

Когда их маленькая площадь превратилась в лужу крови, я увидел на ней того парня, который вчера плакал на холме, дерущегося с двумя нашими подданными. Я попытался было спасти бедолагу, потому что он не участвовал во вчерашних ужасах, и ринулся их разнимать. Крикнув своим остановиться, я встал между солдатами и ним. Мои воины послушались и опустили оружие, а он воспользовался этим и вонзил мне огромные ржавые вилы прямо в живот. Падая на красную землю и скукоживаясь от боли, я увидел, как голова смельчака упала с его тела после удара ятагана бойца и приземлилась рядом с моей. Никогда не думал, что мой убийца погибнет рядом со мной. Никогда не думал, что буду единственным из всего тысячного отряда, который умрет в той атаке».