Рассвет на закате - Марджори Иток

Элинор открыла дверь и с наслаждением вступила в благословенное тепло. Ее ноги и уши заледенели. Сердце отчаянно билось в груди.

«Немолодым дамам не следует совершать такого рода путешествия», — иронично подумала она и уселась на бентвудовский стул, чтобы выровнять дыхание. Она запыхалась, а снег, попавший на ее голову, начал таять, и холодные капли побежали по ее волосам и носу. Элинор оставила промокшие туфли у входа и теперь с досадой на них смотрела. Они прекрасно подходили для походов в оперу, но совершенно не были рассчитаны на холода. Ей следовало в первую очередь приехать домой и переодеться.

Оставив в покое туфли, она принялась массировать замерзшие ступни ледяной рукой, но не смогла согреть их. Будет лучше, если она поднимется к себе, переоденется в сухую одежду и после позвонит в магазин. А то Бен будет волноваться.

Она устало прошла через холл, и, хотя она думала, что там будет темнее из-за снега, налипшего на оконные стекла, оказалось, что люстра горит во всю мощь.

Ну и ну! Наверное, Джилл не взяла на себя труд выключить свет.

Еще лучше, что она скоро скажет Джилл единственные слова. Это — «до свидания».

Шлепая по холодному кафелю, она подошла к телефону и набрала номер магазина.

Молчание. Она еще раз набрала номер. Без результата. Проклятье! Линии отключились.

Она вспомнила, что, когда выпадал сильный снег, оставалась связь только в суде, потому что там кабель был проложен под землей.

Ей необходимо поскорей идти, потому что Бен может и полицию поднять на ноги и будут ее искать в каждом сугробе.

Она поднялась по лестнице, включила свет в своей комнате, задернула шторы, и еловые ветви превратились в танцующих призраков на фоне тусклых отблесков уличных фонарей. Сидя на краю постели, Элинор стянула мокрые чулки и надела толстые лыжные носки, брюки, толстый вязаный пуловер и зимние сапоги.

«Может быть, — подумала она, — я больше не вернусь сюда сегодня».

Они часто ночевали в магазине, потому что когда начиналась реставрация мебели, то надо было наносить новый слой лака каждые три часа или плохая погода влияла на работу печи, а от перепада температур могла пострадать старая мебель и так далее. На складе стояла отличная удобная кровать, была целая куча пледов и одеял.

Наконец ее дыхание выровнялось, а тело согрелось, и Элинор положила пальто поближе к печи, чтобы оно просохло, а сама надела теплую куртку с капюшоном. Ну что же, она почти готова отправляться, вот только ночную рубашку оставила в ванной, где утром принимала душ.

Пройдя в холл, она обнаружила, что здесь тоже горит свет. И конечно же, его никто не гасил в течение всего дня. Черт возьми!

Оставив сумку у двери, она подумала: «Что же еще я забыла?»

Она окинула спальню внимательным взглядом, перебирая в уме необходимые вещи, как, например, чистое белье, одежда на завтра, коробка с косметикой — немолодой даме лучше иметь при себе коробку с косметикой, запасные туфли и халат.

Все здесь. Но что-то она забыла. Что-то запало в ее подсознании, словно легкая паутина. Что же это такое?

Она в напряжении замерла. Тилли! Ее не было на ночном столике. Да кому в мире может понадобиться пурпурная корова? Она знала, кому — Джилл.

Джилл, которая пренебрежительно отозвалась о стуле «королева Анна», которая не поняла прелести белтеровского дивана, которая насмехалась над Луи Тиффани — только Джилл могла понравиться пурпурная корова.

Но корова не принадлежит ей, хотя она и имеет повод подумать обратное. Корова принадлежала Элинор. А что если Джилл пришло в голову скрыться с бедной Тилли? Этого не может быть.

Элинор решила пойти в комнату Джилл и, пройдя через холл, распахнула дверь.

Она совершила ошибку. Надо прежде думать. Но было слишком поздно.

Свет из холла упал на кровать в стиле ампир, и все стало совершенно ясно. Когда Тони Мондейн говорил о том, что они с Джилл намерены бурно отпраздновать сделку, он не уточнял, каким образом они будут это делать.

Она увидела два совершенно обнаженных тела, сплетенные руки и ноги. При ее появлении Джилл взвизгнула от испуга, а Тони взревел:

— Какого черта…

Свет, который омыл каждый изгиб, каждую линию обнаженных тел, выхватил из темноты красную глазурь керамической коровы.

— Мне кажется, это мое, — сказала приветливо Элинор.

Сунув Тилли под мышку, она пошла назад, приостановившись у двери, чтобы бесшумно закрыть ее за собой.

Последнее, что она увидела, был открытый рот Джилл, словно у рыбы, вытащенной из воды, и застывшее лицо Тони Мондейна.

«Я даже не извинилась, — подумала Элинор, спускаясь по ступенькам. — Где мои манеры?»

Пока она шла до кухонной двери, она смеялась.

Она пробежала, пыхтя и сопя, полпути до магазина, пока до нее не дошло, что она так и не взяла свою ночную рубашку.

Ну ладно, она все-таки возвратила пурпурную корову.

Глава 23

Когда ее путешествие к городской площади фактически закончилось, уже миновало шесть часов. Уличные фонари, осыпанные снегом, напоминали засахаренные леденцы, а часы на здании городского суда походили на бледную луну, которая еле светила сквозь плотную белую завесу.

Словно неустрашимый исследователь Арктики, Элинор упорно прокладывала тропу в густом снегу, опустив голову и волоча сумку. С другой стороны, под мышкой она держала Тилли.

Послышался глухой рокот за спиной: это оказался полицейский автомобиль. Дон высунул голову из окошка:

— Эй, Элли, вас подвезти?

Она покачала головой, стряхивая снежинки:

— Нет, спасибо. Я всего лишь иду в магазин. И останусь там.

— А то я подвез бы вас. Похоже, все скоро занесет.

— Телефонная связь прервана?

— Конечно. А вы что, ждете звонка?

— Нет, но это досадно.

— А вы как думали! — угрюмо проронил он и медленно поехал дальше.

Элинор достала ключи, открыла парадную дверь и вошла внутрь магазина.

В задней комнате горел свет, отбрасывая неясные тени на плетеный диванчик, стоявший на месте белтеровского.

— Эй! Я уже пришла! — громко сказала Элинор. Она скинула сапоги, стряхнув с них снег, и в нос ей ударили запахи жареного цыпленка и свежего кофе.

Появился Бен, его тень четко вырисовывалась на фоне освещенного дверного проема.

— Какого черта, где вас носило?

— Я шла пешком.

— Пешком она шла!

— А вы на улицу давно выходили? На машине почти не проехать. И телефон не работает.

— Знаю. Я пытался до вас дозвониться. — Он встретил Элинор на полпути, взял сумку и мокрые сапоги и взглянул на пурпурную корову в ее руке. — А это что?

— Не что, а кто, — сказала Элинор. Когда они оказались в теплой заставленной мебелью рабочей комнате, она протянула перед собой керамическую корову и сказала: — Это Тилли. Тилли, познакомься с Беном и Мэри Энн. А вон там, спрятавшись за цыплячью ножку, сидит муж Мэри Энн, Леонард.

Леонард помахал цыплячьей ногой и воскликнул:

— Привет!

— Ты прямо как ребенок, — сказала Мэри Энн, обращаясь к мужу. Она раскрывала пачку салфеток. — Он не мог больше ждать. Просто умирал с голоду. Привет, Тилли! Ты милашка!

— Она еще завоюет ваши сердца.

— Надеюсь, что нет, — сказал Бен, придвигая кресло к праздничному столу. После тридцати лет работы с Джулией Бен не собирался менять свои вкусы. — Давайте начинать. Я в это время уже заканчиваю ужин.

Еда была приготовлена, как для пикника, но настоящим «гвоздем программы» стали шоколадный торт из трех коржей и превосходное шампанское.

— И как это вы догадались, — сказала Элинор, смахивая со свитера крошки, — что я намерена восполнить потерю веса, сброшенного мной в больнице?

— Приятно видеть, что вы кушаете с аппетитом, — твердо заявила Мэри Энн. — И правильно делаете. А вот мужчинам почему-то нравится глодать цыплячьи кости. Вы намерены остаться здесь на ночь, Элли? Может, Леонард отвезет вас домой?

— Я остаюсь, — сказала Элинор. — А вам лучше ехать. Столько снега намело. Спасибо за обед и за подарки. — Мэри Энн одобрительно взглянула в сторону флакона духов «Эвиан» и шелкового шарфа. Ее мама всегда говорила, что получить хороший шарф — всегда кстати. — Бен, поехали с нами. Мы вас подбросим до дому.

— Спасибо. Идите разогревать мотор, — ответил Бен. — Мне нужно кое-что вручить Элинор лично.

После того как Мэри Энн с мужем вышли на заледенелую улицу, он протянул руку к ящику уэлшевского буфета. Элинор, которая сидела на китайском садовом табурете, увидела, как Бен вынимает что-то, обернутое коричневой бумагой.

— Сюда-то мы ее и спрятали, — сказал он, посмеиваясь. — Ну, вот и подарок.

Элинор в замешательстве сказала:

— Спрятали? Почему, Бен?

Бен пожал плечами. Какое это имеет значение теперь?

— Слишком много чертовски любопытной публики, — сказал он, ничего не поясняя. — Вот. Открывайте. — И почти робко добавил: — Это от Джулии и от меня.