Столетнее проклятие - Шэна Эйби

И клан Кинкардинов ради нее ввяжется в смертельный бой.

Маркус обернулся, повелительно махнул рукой своим спутникам. Те поспешно попятились, закрыли за собой дверь, оставляя их одних. За окнами угасал туманный день.

— А теперь кое-что еще, — сказал Маркус. — Мне сообщили, что Уорнер, став бароном, более, чем когда-либо, утвердился в намерении получить твою руку.

Авалон пожала плечами, пряча за внешним безразличием нешуточную тревогу.

— Пустяки, — сказала она.

— Пустяки? — Маркус недоверчиво усмехнулся. — Ты что, не понимаешь? Нет, миледи, это вовсе не пустяки. С новым титулом и новыми землями Уорнер сможет заплатить Церкви столько, что его не моргнув глазом признают твоим законным женихом.

— Но ведь все его бумаги — подделка! Я уверена, что мой отец никогда не согласился бы…

— Я тоже в этом уверен, — холодно перебил Маркус. — Только это не важно. Уорнер сумеет представить достоверные с виду бумаги, а если что-нибудь и не совпадет, кошельки с золотом легко исправят все неточности.

Авалон молча, потрясенно смотрела на него. Химера в ее душе беззвучно рычала, хлеща себя по бокам бестелесным хвостом.

— Церковники наверняка предпочтут поддержать права Уорнера. — Маркус придвинулся к ней; в тусклом свете, сочившемся из окон, его глаза блестели, словно осколки льда. — Скоро они вернутся, что бы забрать тебя.

— Я не выйду за Уорнера, — тихо сказала Авалон.

— Не выйдешь, — согласился он.

Девушка обхватила ладонями виски.

— Мне нужно подумать.

— Думай лучше о том, что завтра наша свадьба.

— Что?!

— Завтра, — холодно и твердо повторил Маркус.

Авалон встала, прямо взглянула в его недобро усмехающееся лицо: теперь она ясно видела, что змея, живущая в его душе, жива и побеждает.

Химера все громче бормотала об опасности. Авалон, чтобы заглушить ее, повысила голос:

— Я уже сказала, милорд, что не выйду за Уорнера, и тебе придется поверить моему слову. Потому что за тебя я тоже не выйду.

— Ошибаешься, — сказал он. — Выйдешь. Они тебя не получат.

— Разумеется, не получат! Я ведь это уже сказала.

Химера перестала рычать и стонать и теперь беззвучно хохотала, все громче и громче. Давний, затаенный страх вспыхнул в Авалон с новой силой.

— Маркус Кинкардин, — громко и внятно проговорила она, — слушай меня внимательно. Как бы Уорнер ни доказывал свои ложные права, он старается напрасно. Я не буду его женой. Этого ты можешь не бояться.

Снова он презрительно и высокомерно изогнул бровь.

— Бояться?! Я и не боюсь, любовь моя. Я и так это знаю. Ты не можешь стать женой Уорнера, потому что ты уже моя жена.

— Я — ничья жена, пойми ты! Слушай…

— Я и так слушаю. Голос моих сородичей. Веление предания нашего клана. А еще, моя леди Авалон, я слушаю музыку звезд. Все эти голоса твердят мне одно и то же.

«Нет!» — хотела крикнуть Авалон, но не смогла, и химера в ее мыслях заговорила вдруг голосом Хэнока:

«Ты принадлежишь проклятию…»

Маркус усмехался, и в этой усмешке не было ни капли тепла.

— Завтра. У меня нет больше времени с тобой нянчиться. Мы и так ждали слишком долго. Завтра проклятию придет конец.

Он не шутит, поняла Авалон. И не призрачная змея вкладывает эти слова в его уста. Это сам Маркус, настоящий Маркус говорит, что она будет его женой.

С пугающей ясностью вспомнила она другие его слова: тем, мол, кто захочет отнять ее, придется прежде убить его, Маркуса. Тогда Авалон решила, что в нем говорит змея, но нет, это был сам Маркус, лэрд, который решил добиться ее во что бы то ни стало, повинуясь то ли собственной страсти, то ли повелению треклятой легенды. Змея лишь поддерживала его в этом стремлении.

И сейчас Маркус вдруг шагнул к ней, рывком притянул к себе.

— Разве ты не хочешь быть моей? — прошептал он, осыпая поцелуями ее лицо. А затем отыскал губами ее рот и поцеловал жадно, властно, грубо.

Авалон не могла оттолкнуть его, да и не пыталась. Маркус сам отстранился, перевел дыхание, не размыкая стальных объятий.

— Авалон… — почти моляще выдохнул он.

И снова голос Хэнока ожег ее, как удар хлыста: «Ты будешь женой моего сына. Что бы ты там ни хотела и ни думала — это все не важно…»

Нет, она не позволит Хэноку победить! Ей и так уже пришлось уступить во многом, но в этом — никогда!

И Авалон, отстранившись, прямо взглянула в лицо Маркусу.

— Я не могу выйти за тебя, — сказала она.

Маркус закрыл глаза, и Авалон ощутила его боль — вдвойне мучительную оттого, что причиной этой боли была она.

— Прости, прости меня, — покаянно прошептала она. — Пойми, я не могу… не могу…

Маркус со свистом втянул воздух сквозь стиснутые зубы. Что-то изменилось в нем: он принял решение. И осторожно отстранил Авалон, легко, почти невесомо держа ее за плечи.

— Ладно, — сказал он. — И ты прости меня. Прости за то, что я вынужден так поступить.

— Как? — вырвалось у нее, и химера наконец смолкла, испуганно притаилась.

— Ступай в свою комнату, Авалон.

— Зачем?

— Ступай и не выходи оттуда до завтрашнего дня. После нашей свадьбы ты снова будешь вольна ходить, где захочешь.

«Беги, прячься, беги!» — отчаянно взвыла химера, и от этого беззвучного вопля у Авалон задрожали руки. Она стиснула кулаки, пытаясь унять предательскую дрожь.

— Ты мне не хозяин, — медленно сказала она, борясь с паническим страхом.

— Ступай, — повторил Маркус веско и угрожающе.

Авалон затравленно оглянулась. Комната, так ее прельстившая поначалу, показалась теперь тесной и душной. Слишком плотно закрыты окна. Слишком много людей за единственной дверью.

Сердце ее билось, как плененная птица, руки дрожали, и эта дрожь уже охватила все тело. Умом Авалон понимала, как нелеп этот страх, но ничего не могла с собой поделать.

— Авалон.

«Он ждет меня, — подумала девушка. — Ждет, что я выйду отсюда вместе с ним, добровольно вернусь в свою темницу, сяду там и буду ждать, когда легенда поглотит меня целиком». Ей вспомнилась кладовая, где ее запирали ребенком: темнота, теснота, страх, бестелесный шепот чудовищ, алчный хохот гоблинов, которые наконец вернулись за ней…

— Нет! — сорвалось с ее губ, и наступила страшная тишина. Авалон пятилась, отступала, покуда не наткнулась на лавку, стоящую у стены.

Тусклый дневной свет погас, и в комнате воцарились сумерки. В их неясном тумане лицо Маркуса казалось неразличимым. Тьма, удушливая тьма клубилась повсюду, подступая к ней со всех сторон, тянула к ней свои чудовищные щупальца…

Маркус шагнул вперед. Авалон увидела лишь громадный, нависавший над ней силуэт.

— Нет! — дрожащим голосом повторила она и, словно защищаясь, вскинула перед собой руки.