Незнакомец - Кэйитиро Хирано

«Если б у него спросили, любит ли он народ, решительно не знал бы, как на это ответить. Он любил и не любил народ так же, как и вообще людей. Разумеется, как добрый человек, он больше любил, чем не любил людей, а потому и народ. Но любить или не любить народ, как что-то особенное, он не мог, потому что не только жил с народом, не только все его интересы были связаны с народом, но он считал и самого себя частью народа, не видел в себе и народе никаких особенных качеств и недостатков и не мог противопоставлять себя народу».

Кроме того, Кидо чувствовал себя некомфортно, когда люди, которые, как ему казалось, мыслили так же, как и он, влезали в проблемы дзайнити. Он вспомнил слова Левина о своем старшем брате Кознышеве: «Точно так же, как он любил и хвалил деревенскую жизнь в противоположность той, которой он не любил, точно так же и народ любил он в противоположность тому классу людей, которого он не любил, и точно так же он знал народ как что-то противоположное вообще людям».

Кидо вообще ненавидел саму идею выделять любые категории людей, поэтому ему не нравилась и категория, в которую пытались объединить всех этнических корейцев в Японии. Разумеется, среди японских корейцев были и хорошие, и плохие люди, а у хороших людей были недостатки, а у плохих — достоинства, пусть он даже и не знал о них.

Кидо казалось, что еще одна реплика, адресованная Левиным брату, прекрасно иллюстрирует его сомнения: «…и Сергей Иванович, и многие другие деятели для общего блага не сердцем были приведены к этой любви к общему благу, но умом рассудили, что заниматься этим хорошо, и только потому занимались этим».

Однако разве не по этой же причине его жена с недоверием относилась к его заботе «об общественном благе»?

Столкнувшись с этим противоречием, Кидо еще некоторое время размышлял о нем, обхватив колени руками.

Разумеется, вопрос был непростым, ведь сам Кидо являлся дзайнити. Но он вырос как японец, поэтому до сих пор не был уверен в том, какое отношение к нему имеют проблемы корейских кварталов. Кидо было сложно представить, что когда-нибудь в его сердце проклюнутся ростки сопричастности к другим японским корейцам, как у Левина, который после дня изнурительной работы с крестьянами в ту невыразимо прекрасную ночь почувствовал в себе искреннюю любовь к «прекрасному общему труду».

Кидо устал от размышлений и почти машинально включил телевизор. На экране появилась студия, в которой ведущие довольно открыто, что было редкостью для телевидения последних лет, осуждали ксенофобию, вспоминая события давнего прошлого — корейскую резню после Великого землетрясения в Канто.

Это землетрясение произошло девяносто лет назад, в 1923 году. Хотя от мысли, что до столетия с момента этой трагедии еще десять лет, Кидо почему-то стало неприятно.

Все говорили о будущем землетрясении в Нанкайском желобе и крупномасштабном землетрясении в столичном округе как о доказанном факте. Кто-то возвещал, что оно положит Японии конец, но когда это произойдет, не знал никто. В районе, где они жили, были опасения не только по поводу обрушения зданий, но и ущерба от возможного цунами. Вероятно, находясь дома на девятом этаже, они могли бы спастись, но Кидо иногда думал: а что, если в этот момент они окажутся с Сотой в парке «Ямасита»? Вряд ли им хватит времени убежать.

Наверное, после такого землетрясения будут огромные разрушения в городе. А вдруг через десять лет, как раз когда исполнится сто лет после Великого землетрясения Канто, и правда появятся идиоты, которые всерьез поверят лозунгам «Смерть корейцам!», пусть сейчас это скорее напоминает хайп или антистресс. Но ведь эти люди, движимые страхом, могут прийти к Кидо и его семье, чтобы убить их.

И тогда уже будет неважно, что он адвокат, отец, любитель музыки или просто хороший человек, — все это станет неважным. Хотя, вероятно, все это как свидетельство его удачливости в жизни будет еще больше разжигать их ненависть.

Горько усмехнувшись силе собственного воображения, Кидо попытался стереть эти мысли, но, несмотря на все попытки улыбнуться, напряженные губы лишь дрожали. Ему попадались на глаза материалы о Великом землетрясении в Канто, одних только задокументированных в суде случаев убийства корейцев было пятьдесят три, а, по данным Министерства юстиции Японии того времени, число погибших составило двести тридцать три человека. Было несколько теорий произошедшего, но, скорее всего, количество умерших было в два раза больше. К тому же погибли и китайцы. Их убивали так зверски, что от одного описания подкатывала тошнота и невольно возникал вопрос: зачем они это делали?

Представив такое количество жестоко убитых, он кожей почувствовал холод людей, лишенных жизни. Он чувствовал, что эти люди — его соотечественники. Он вспомнил, когда скоропостижно скончался его товарищ, с которым они в свое время проходили вместе юридическую практику, и после поминок он возвращался на синкансэне домой, тогда его охватило чувство глубокой тревоги. Это давление, которое пыталось разрушить территорию его «я», без чьего-либо разрешения занявшее ее с самого рождения. Сейчас он, как один из дзайнити, тоже испытывает чувства жертвы. Но в то же самое время, являясь гражданином Японии, он должен взять на себя историческую ответственность виновника.

Стали показывать рекламу, и Кидо выключил телевизор. Он еще раз обдумал свои недавние мысли и заметил, что в чем-то ошибся.

То, что среди дзайнити есть самые разные люди, было фактом. Однако причина, по которой Мисудзу присоединилась к контрдемонстрациям, заключалась не в идеализации ее представления о них, а потому, что в настоящее время им угрожали. В самой Японии много пошло по странному пути, и ведь именно Кидо тогда сказал ей: «Разве не должны это сделать сами японцы, ведь это проблема их собственной страны?» Хотя именно он, как японец, должен был мчаться на место событий, чтобы дать отпор.

Размышляя об этом, Кидо почувствовал, что ему снова нехорошо, он лег лицом вниз, изо всех сил стараясь больше не думать.

Пытаясь отвлечься, он вспомнил день посещения художественного музея с Мисудзу. Ему захотелось еще раз с ней встретиться.

Через несколько минут в гостиную вернулась Каори.

— Зачем ты ему это показал? — строго спросила она.

После ее командировки в Кансай в конце года начались праздники — Рождество, Новый год, и им приходилось общаться на виду у всех, Соты и родителей, что немного улучшило их отношения. Но, увидев ее строгий взгляд, Кидо сразу же представил, какой последует разговор. Поэтому постарался придать голосу беспечную интонацию:

— Я смотрел новости, когда он пришел сюда.

— Нужно было сразу же