Собрание сочинений в трех томах. Том 2. Село Городище. Федя и Данилка. Алтайская повесть: Повести - Любовь Воронкова

Ребятишки побежали искать Алешу, а Костя пошел к Анатолию Яковлевичу.

Директор и двое юннатов-пчеловодов возились с ульями.

Анатолий Яковлевич, ни о чем не спрашивая, тут же послал за ребятами — позвать всех, кто не ушел в поле. Ждать пришлось недолго. Один за другим школьники прибегали к крыльцу Анатолия Яковлевича. Был как раз обеденный перерыв.

Все ребята, работавшие на прополке, пришли домой и, услышав, что их срочно зовет Анатолий Яковлевич, бросали все свои дела и бежали к нему — Никита Зверев, Семушка, Нюша Саруева, Алеша Репейников, Андрей Колосков, Катя Киргизова. Прибежала и Чечек, испуганная и встревоженная:

— Что случилось? Что случилось? Ведь вчера все было хорошо, что же случилось?

— Ребята, — сказал Анатолий Яковлевич, — кто свободен, бегите в Кологош. Там кролики убежали, надо облаву сделать.

— Как убежали? — удивился Ваня Петухов, который только что помогал Анатолию Яковлевичу ставить улей. — Да ведь там изгородь с человека ростом! Неужели подкопались? Не может быть!

— Нет, не подкопались, — холодно ответил Костя.

— А хоть бы и подкопались! — сказала Ольга Наева. Она тоже прибежала, бросив белье на ручье. Хоть Ольга уже была и не школьница, школьные дела были по-прежнему близки ей. — А хоть бы и подкопались! А сторож на что? — сказала она. — Значит, плохо глядел!

— Вот, на Алешку говорили — кроликов распускает, — подхватил Зверев. — А сами тоже… Алешка, а ты что молчишь?

— Подождите, — сказал Анатолий Яковлевич. — Ты, Костя, говоришь, что не подкопались? Так как же они могли убежать?

Костя молчал, сдвинув брови.

— Никогда не поверю, что Кандыков плохо глядел, — сказал Ваня Петухов. — Тут что-то не так… Может, к тебе кто из ребят прибегал?

— Вчера к нему Чечек ездила, хлеб возила! — крикнула Нюша Саруева. — Может, она нечаянно выпустила…

Все обернулись к Чечек. Чечек отрицательно затрясла головой:

— Что вы! Я не выпустила! Я их никуда не выпустила, только покормила.

— А Чечек разве сознается?

— Почему не сознаться? Она пионерка!

— Ну, что же ты скажешь, Кандыков, — спросил Анатолий Яковлевич, слегка нахмурясь. — Что ты предполагаешь?

— Не знаю, — не поднимая глаз, ответил Костя, — не могу понять.

— Значит, ты будешь отвечать.

— Да, конечно, я буду отвечать.

— Нет, — вдруг крикнула Чечек, — это я буду отвечать! Это я кроликов выпустила!

Ребята зашумели:

— Ну, так и есть!

— Уж Чечек не утерпит, чтобы не набедокурить!

— Только людей под беду подводит!..

— Зачем же ты это сделала, Чечек? — спросил Анатолий Яковлевич.

— Да я нечаянно… — запинаясь, ответила Чечек. — Ну, ушла, а калитку закрыть забыла…

— Стой! — крикнул Петухов. — Это все неправда! Как это ты, Чечек, забыла калитку закрыть, когда там и калитки-то вовсе нет никакой?

— Чечек, говори, как было, — вмешался Андрей Колосков, — не путай. Это некрасиво. А то придется поставить о тебе вопрос на совете отряда.

Чечек растерянно взглянула на Костю:

— Ну, я… ну, я не знаю тогда… Ну, выпустила — и все! Я выпустила — я буду отвечать!.. Костя совсем не виноват, совсем не виноват!

В голосе ее зазвенели слезы, но Чечек не заплакала, только глаза заблестели еще больше.

— Это я буду отвечать, — вдруг сказал Алеша Репейников, который до сих пор сидел молча и только теребил какую-то травинку да краснел.

Ребята ахнули в один голос:

— Еще один!

— Чудеса творятся!..

Костя вдруг внимательно посмотрел на Алешу:

— А, так, значит, это ты кролей навещал? Значит, это ты?

— Я очень об них соскучился… — начал Алеша, виновато приподняв белесые брови. — Ну вот и бегал…

— Ты два раза был? — спросил Костя.

— Два, — удивившись, подтвердил Алеша. — Один раз — дней пять назад, другой раз — вчера. Ты разве заметил?

— А ты думал — нет?

— Я же их только покормил…

— А зачем горбыль отодвинул?

— Ну, заторопился как-то… Я его закрыл. Да, может быть, плохо… Гляжу — вы с Чечек идете от водопада. Я и убежал.

— Ну и наделал глупостей! — сказал Анатолий Яковлевич. — Надо тебе прятаться было? Зачем это? Глупое самолюбие, и больше ничего. А из-за тебя, видишь, сколько людям неприятностей!

— Надо бы идти! — напомнил Костя. — Пока недалеко убежали…

Ребята повскакали:

— Пошли, ребята! Пошли! Мы их сейчас окружим — и всё!

— Ребята, хлеб берите, проголодаемся!

— И картошку!

— Картошка у Кости есть — сварим!..

Чечек не сразу поняла, что произошло. Алешка бегал на заимку?..

Она незаметно подошла к Косте:

— Ты знал, что Алешка на заимку бегал?

— Нет, я знал, что кто-то был… Но не знал, что Алешка.

— И никто не знал?

— Нет, никто.

— Тогда, значит, он глупый: сам про себя рассказал!

— Значит, и ты глупая: на себя наговорила чего не было!

— Я? Ишь ты! Я-то не глупая. Я хотела, чтобы лучше пусть мне будет плохо, а не тебе… Вот еще! Это только ты говоришь, что я никакой не друг…

— Ну, ты друг, это я вижу. Но и Алешка, значит, тебе тоже друг — не хотел, чтобы ты за его вину отвечала… Понимаешь ты хоть что-нибудь, бурундук?

— Хо! Алешка — мне друг!

— Почему же нет? Значит, друг.

— Это Алешка-то?

— Конечно. И настоящий пионер… Ты вот на свободе обдумай все это хорошенько. А сейчас пошли. Некогда!.. Ребята вон уже побежали.

— А я тоже с вами пойду! — закричала Чечек. — Только к твоей матушке за хлебушком сбегаю.

Но едва Чечек спустилась по школьной лесенке на дорогу, как маленькая соседская Анюта закричала ей, махая рукой:

— Эй, Чечек, Чечек, беги скорее! Там за тобой Яжнай приехал!

Машина, великолепный пятитонный бензовоз, шла в Усть-Кан. Ровным ходом летела она по тракту, ровным гудом гудел ее мощный и безупречный мотор. Она легко, без малейших усилий брала подъемы, непринужденно огибала выступы скал, осторожно, словно разумное существо, спускалась на крутых поворотах и, вылетев на отлогий склон, мчалась, будто ликуя, будто любуясь своей силой, своим бесшумным ходом.

В широкой кабине, на коричневом кожаном сиденье, рядом с шофером сидели Яжнай и Чечек. Яжнай разговаривал с шофером. Шофер рассказывал о своих поездках, о дорожных приключениях. Яжнай рассказывал о техникуме, о городе Барнауле, о своих занятиях.

Чечек не слушала их разговоров. Счастливая и притихшая, она не отрываясь глядела по сторонам, широко открыв свои черные глаза. Как хорошо мчаться на таком вот железном коне по гладкой дороге! На таком коне, у которого сердце не устает, но кажется, что этот конь летит на могучих крыльях и хоть на край света будет мчаться — не задохнется и не запалится! Как хорошо! Мчишься, а горы огромными, громоздкими вереницами идут тебе навстречу, пропускают тебя и остаются позади. А навстречу — еще горы и еще горы: высокие и крутые, острые и округлые, поросшие сосной и березой…

Дорога шла по берегу Катуни, пробегала по краю обрыва, над кипучей широкой водой. Иногда река вдруг разбегалась на два рукава, а потом сливалась, оставляя посередине островок. И Чечек казалось, что деревья на этом острове дрожат от страха, глядя на стремительно бегущую воду, которая окружает их.

Чечек видела скалы, поднимающиеся прямо из воды, угрюмые, поросшие соснами, и голые скалистые обрывы… Когда шоссе уходило от реки, то река издали казалась совсем белой среди дремучих гор. Потом оно снова подходило к самому берегу, и видно было, как кипит вода вокруг черных огромных камней. И тогда Чечек хватала Яжная за рукав и кричала:

— Яжнай, гляди! Это, наверно, здесь Сартак-Пай мост строил!

— Нет, это не здесь, — каждый раз отвечал Яжнай. — То место ближе к Чемалу.

О Сартак-Пае много рассказывала Чечек ее бабушка Тарынчак. Вот какой богатырь был этот Сартак-Пай! Это он освободил из-под камней все алтайские реки, проложил им дорогу среди крутых, неподатливых гор. А Катунь-реку вывел на свет его сын Адучи. Сартак-Пай послал его на Белуху за Катунью, а сам указательным пальцем вел другую реку — голубую реку Челушман. Пока Сартак-Пай ждал своего сына Адучи, под палец его натекло большое озеро — Алтын-Коль. Потом прибежал Адучи, привел Катунь. А Сартак-Пай повел ей навстречу реку Бию. И слил их вместе и послал далеко на север, к Ледовитому океану…

Ох, и богатырь же был этот Сартак-Пай! Он мог разбить скалу надвое, мог схватить молнию. Но задумал один раз построить мост через Катунь и начал класть камень на камень, камень на камень… Достроил мост до середины, а мост и рухнул! Рассердился Сартак-Пай и бросил все эти камни в Катунь. Так они и сейчас лежат там, черные камни, а вокруг них кружится и бурлит бешеная белая вода…

Длинный светлый деревянный мост показался вдали. Шоссе сворачивало на этот мост.