Хищная книга - Мариус Брилл

— Хочешь стать птицеводом? Начнем с яиц.

Питер ничего не понимал.

Мерсия схватила его за плечи и резко ударила коленкой в пах. Если бы глаза действительно могли выпрыгивать из орбит, у Питера они поставили бы мировой рекорд. Но из них только хлынули слезы, оросившие следы побоев на щеках. Перегноуз, непроизвольно издав неприличные звуки не только задницей, но и ртом, схватился за драгоценные тестикулы. В своих конвульсиях он смутно слышал устроенную Мерсии овацию.

В конце концов Питер сумел проморгаться и снова встать. Нет, это уже слишком. Они зашли слишком далеко. Он залез в глубокие внутренние карманы куртки и вытащил два дуэльных пистолета, которые «позаимствовал» у себя в аукционном зале, когда упрочил свой статус настоящего шпиона. С громким щелчком взведя курки, он держал по пистолету в каждой руке, вытянув их вперед, как разбойник с большой дороги, и направив стволы в лицо Мерсии. Он взял верх.

— Никогда, — выдохнул он.

— Больше, — сказал он, переводя дух.

— Не смей, — он выпустил воздух.

— Меня бить, — прохрипел он.

Есть, конечно, бары, где можно достать пистолет, и никто и глазом не моргнет, ведь это необходимая амуниция в большинстве кабаков поблизости от Майлэнд-роуд. В иных барах подобная выходка заставит всю клиентуру мгновенно нырнуть под столы, чтобы спрятаться. Есть, однако, и такие бары, в том числе «Бродяга буша», где обнажать ствол до крайности неразумно, так как здесь просто обязан найтись кто-то, у кого пушка больше и кто не утерпит вам это продемонстрировать. И в самом деле, дюжий мужик, стоявший позади и чуть справа от Мерсии, выхватил легкий пистолет-пулемет «стэн», взяв Перегноуза на мушку:

— Ты нас за кого, козел, держишь?

Прежде чем Перегноуз сообразил, какой, собственно, ответ можно дать на подобный вопрос, худенький юноша позади него извлек из кармана куртки «кольт» сорок пятого калибра.

— Что-о? — сказал он, достаточно неопределенно поводя револьвером то в сторону Перегноуза, то в сторону дюжего. — Что-о?

— Это еще что такое?! — прогремел голос хозяйки. Все взоры обратились к ней. Она стояла за стойкой, поблескивая двумя стволами старенькой «беретты». — Это у кого тут еще стволы?!

В ответ по бару прокатилась волна щелчков, потому что практически каждый счел себя обязанным показать, чем вооружен. На свет разом вынырнули сорок семь стволов разных моделей и калибров, и все были обращены в центр сцены, на Перегноуза. По-прежнему направляя свои слегка дрожащие пистолеты на Мерсию, Перегноуз стрелял глазками, нервно обозревая возникшую вокруг него стену метких стрелков. В такой момент в мультфильмах кто-то должен случайно кашлянуть. Разумеется, в мультфильме жертва будет изрешечена пулями, но останется стоять, изображая ломтик швейцарского сыра. Затем в мультфильме жертва выпьет стаканчик, и жидкость польется изо всех дырок. Забавные вещи приходят в голову, когда внезапно сталкиваешься с угрозой мучительной смерти. В черном кружочке каждого направленного на него дула Питер видел одно слово — «абзац». Целая вселенная маленьких черных кружочков, и из каждого может вылететь смертоносная пуля.

Точнее, из каждого, кроме двух дуэльных пистолетов в руках самого Питера, ведь боеприпасы для них не выпускались с тыща восемьсот семьдесят четвертого года. Питер вдруг понял, что такое настоящее бессилие. Ему до слез захотелось, чтобы в руках у него были пистолеты, у которых из дула при выстреле выкатывается ярлычок с надписью «ба-бах». Что-нибудь такое же безобидное, как маленький «пук», над которым можно самому же и посмеяться.

Вертикаль страсти

Теория заговора

В самом деле, не кто иной, как дочь французского короля Мария де Шампань, пришла в такой дикий восторг от этой фантастически неправдоподобной шутки, что, пока ее муж в дальних краях рубился с язычниками, завела смеха ради самый настоящий «Любовный двор», заказывала стихи и даже целую книгу о правилах любви. Ее личным вкладом стало правило номер один: «Замужество не освобождает вас от уз любви», дополняющее ее любимое изречение «Брак и Любовь несовместимы».

Во времена, когда брак зачастую сводился к договору о земельной собственности, а приданое служило предметом долгого торга, тот факт, что любовь и брак отнюдь не связаны друг с другом столь же прочно, как телега с лошадью, был общеизвестной истиной. И все-таки для многих крестоносцев, которые по возвращении с войны заставали своих некогда покорных жен согнувшимися от хохота в три погибели, это должно было выглядеть так, словно душевнобольные захватили власть в сумасшедшем доме. Но при этом нельзя было не заметить, что слабые женщины, которых раньше страшно было оставить на хозяйстве — смогут ли они железной рукой усмирять взбунтовавшихся крестьян? — оказывается, сумели в отсутствие мужчин установить свое безраздельное господство, причем не силой меча, а силой чувства.

Историки называют это изобретение «рыцарской любовью» и считают его просто литературной условностью, источником для создания нового повествовательного жанра, в котором появляются идеальные герой и героиня, рыцарь и его дама сердца И хотя на протяжении веков эти романтические образы действительно служили прототипами для героев в нашей литературе, а затем и в кино — для искателя приключений и принцессы, ковбоя и фермерской дочки, боевого летчика и связистки, — задумаемся лучше о том, как сильно они повлияли на испытываемые нами чувства; мы переняли от них все их стремления и полностью усвоили их мораль.

Это всегда была не просто выдумка, но для государственной власти она всегда была удобна именно как выдумка Вся глубина влияния этого «рыцарского романа» проявится, если мы посмотрим на крестьян той эпохи. Простолюдины оставили мало следов на страницах истории; однако в «любовь», о которой при дворе говорили с лукавой иронией, они, не имея образования, похоже, поверили от чистого сердца Они и впрямь очень серьезно отнеслись к этой идейке. Что хорошо для господина, хорошо и для его слуги. И теперь для них родился новый страх, в котором им предстояло жить. Страх не найти свою любовь, тогда как любовь в жизни — главное.

У французов, на мой взгляд, до сих пор возникают трудности с пониманием иронии. Английское чувство юмора, наша способность посмеяться над несправедливостью жизни, уберегли нас от революций, республиканства и диктата философов с грязными ногтями. Этих любителей, отхватив весомый исследовательский грант, курить в кафе одну сигарету без фильтра за другой и рассказывать нам, что реальности не существует, — кто, кроме французов, может воспринимать их всерьез?