Пленники Сабуровой дачи - Ирина Сергеевна Потанина

— Так брат же, — Анна Яковлевна улыбнулась с нежностью и отвела глаза. — На братов не ябедничают. Да вы не волнуйтесь! — Она сама вдруг страшно разволновалась и вся задрожала. — И не браните его сильно! Он придет. Я точно знаю. Или ко мне, или домой в больницу. Он дорогу знает. Погуляет чуть-чуть и вернется. Он мальчик ответственный.

— А где он может гулять? — терпеливо поинтересовался Коля, мысленно сердясь на коллегу — видит же, что гражданка путанно говорит, зачем сбивает грозными вопросами.

— Гулять, конечно, может, где угодно, но думаю, он животных смотреть пошел. Он с детства животных очень любит. Я даже деньги ему на билет в зоопарк дала. Ну и что? Не каждый день же братов умерших встречаешь. Один раз можно. А после зоопарка он наверняка в Госпром пойдет, обезьянок кормить.

— Что? Каких обезьянок? — тут Горленко и сам не удержался от лишних эмоций. — Там вроде в Госпроме не работает сейчас никто.

— Да разве ж, коли бы работали, я их бы обезьянками звала? Вы думаете, я совсем дурная, да? — Анна Яковлевна обиженно отвернулась. Пришлось долго успокаивать ее, заверять в безобидности намерений, извиняться. Наконец она объяснила. Вернее, думала, что объясняет:

— Весь город знает. Немцы, когда пришли, зоопарк открыли, но смотреть там было не на что. Животным плохо было под немцами. У них ведь душа тонкая, они любую лють чуют. И вот однажды собрались Гектор, Розка и Дези — три наши самые отважные макаки, — прорвали сетку и ушли жить в Госпром. В шкафу одного из кабинетов домик себе оборудовали. С выбитыми стеклами, конечно, холодно, но у макак же шерсть густая. Так всю оккупацию в Госпроме и прятались. Сколько немцы на них облавы ни делали — все безрезультатно. Один раз полицай даже ранил Дези, но девочка ее выходила.

— Какая девочка? — вырвалось у ошарашенного Коли.

— Так Розка же! Обезьянки — они люди, причем еще побольше, чем мы все. Они своих в беде не бросают. Хотя наши люди тоже молодцы. Ходили подкармливать макак два года. Заботились.

Коля почувствовал, как у него отвисает челюсть. Вспомнились сразу все рассказы об ужасном голоде, царившем в Харькове. О домашних животных, пущенных в расход, чтобы хоть чем-то накормить детей. Желание позаботиться об обезьянках в Госпроме выглядело на этом фоне полнейшей нелепицей.

— Не обращай внимания! — вмешался Опанас, даже не скрывая от хозяйки свой скепсис. — Это глупая и зловредная байка. Ее пустили в Харькове недавно, уже после моей реэвакуации. Пустили жулики и бандиты, чтобы заманивать людей в овраг, что на пути к Госпрому, и в само заброшенное здание. Заманивать и там обирать. Кто посердобольней и кормить макак идет, у того еду отбирают. Кто просто поглазеть — рискует без штанов остаться: бандиты ничем не брезгуют. Впрочем, в последнее время все чаще и еду, и одежду и вообще все, что при человеке имеется, отбирают. Разденут, и будь здоров. Мы поначалу патруль туда засылали, а потом плюнули. Бандиты нашим ребятам на глаза не попадаются. А пострадавших все равно пруд пруди. За каждым глупцом, любым слухам верящим, не уследишь.

— Ерунда какая, — насупился Коля. — Знаем, где банды, а поймать не можем? Ну, хорошо, а публикации с опровержениями слухов делали? Или там на живца бандитов ловить пытались?

— Всех не переловишь, — вздохнул Опанас. — И с публикациями тоже не сложилось. Выдать такое в печати — значит обозначить проблему и отчитываться потом о мерах борьбы, сам понимаешь. А у нас людей не хватает. Беседы с населением проводятся, но им, видишь, — он кивнул на Анну Яковлевну, — все до лампочки. Вот вы, — на этот раз он обратился к пугливой собеседнице довольно ласково, — наверняка слышали, что историю про обезьян в Госпроме распространяют бандиты, чтобы заманивать олухов в злачные места?

— А как же! — обрадовалась она. — Слышала конечно. И Ваське, когда всю эту историю рассказывала, так и сказала: не ходи, опасно это. Но он мальчик добрый и храбрый. И очень животных любит. Тем более решил идти. Раз там бандиты, то люди, небось, идти боятся, значит, обезьянок никто не кормит. А у нас неожиданные яблоки…

Опанас демонстративно развел руками — сам, мол, видишь. Вот они — плоды работы с населением.

— Он потому винтовку товарищу Коржу и не отдал, — добавила Анна Яковлевна с гордостью. — Хотя я умоляла: иди отнеси, а потом уже все остальное. Но нет. Сам из-за винтовки ни свет ни заря примчался и сам же ее не отдал. Но товарищ Корж тоже виноват. Васька к нему ведь сначала пошел, но там дома никого не было. А потом уже я ему про свое житье-бытье и про обезьянок рассказала. Тут он и решил, что винтовку потом отдаст. Для защиты обезьянок от бандитов, как ему подумалось, оружие сейчас нужнее.

— С этого момента, пожалуйста, сосредоточьтесь и расскажите все ясно и подробно! — Тут уже оба гостя закричали почти хором.

Оказалось, таинственное «наслучалось» Анны Яковлевны означало следующее: в Сабурке Васька, как всегда с утра, пошел прогуляться по своим любимым тропкам и… нашел армейскую винтовку.

— До этого, — продолжала хозяйка, — Васька слышал разговор какого-то главнейшего врача с нашим соседом, товарищем Коржом, потому знал, что эту самую винтовку очень ищут. И из-за ее пропажи могут сильно всех отругать. И главнейшего врача, и товарища Коржа. А Васька очень их любит. Ну он и смекнул, что оружие надо срочно отдать. Врача в такое время искать бессмысленно — обходы по больным. Да и отвлекаться он не станет — будет сердиться, что не дают людей лечить. Поэтому Васька решил не ждать, а бежать сразу к товарищу Коржу. Обрадовать его и заодно меня обнять.

— И вы, как только он к вам пришел, сразу ему сказали идти кормить обезьян? — не выдержал Коля.

— Чего это сразу? — обиделась Анна Яковлевна. — Он отдохнул с дороги. Весь день болтали и всю ночь — как в детстве. Хотя, конечно, я, как яблоки увидела, так сразу и подумала про Розку с Гектором и Дези. У нас вся улица про них гудит. Я и сама бы к ним пошла, но слишком слаба еще для дальнего пути. Болею я, — она жалобно вздохнула, но тут же взяла себя в руки. — Но сейчас время такое — все болеют. И Васька тоже. Но просто он привычный. Он с детства, поэтому ему не страшно.

— Послушайте, я вас не понимаю, — забыв о всяких тактике и такте, не унимался Коля. — Вы сами говорите, что брата любите. И знаете,