Шёпот Зуверфов (СИ) - Рем Манулов

Тук-тук. Алан пришёл к ней спустя три дня. Подмышкой он держал крохотную коробку. Радостно улыбнувшись, паренёк помахал Джулии и, подойдя к заветному оконцу, просунул в него посылку.

— Кто там? — спросила Джулия. Её бил озноб: она с детства недолюбливала грызунов.

— Пара крысятков — детёныши крыс. И три мыши. Пока хватит?

— Очень надеюсь, — забирая коробку, нервно улыбнулась Джулия.

— Ещё я принёс это, — Алан протянул Джулии тонкую книгу в красном переплёте, — «Добрые повести Алона Хая». Мне их дядя читал, перед сном.

— Чтение мне сейчас не повредит, — призналась Джули, — спасибо.

— Пора. Приду через три дня, когда смена будет глупая. Мимо них проскользнуть — раз плюнуть. Зевают. А там, другие, не пустят. Всё видят. Как совы.

— Как совы, — зачем-то повторила Джулия и вяло улыбнулась.

Банный день в Третьем Секторе проходил необычно. Из четырёх углов камеры начинал струиться зеленоватый дымок — усыпляющий газ. Пациент-заключённый моментально вырубался, и пока он спит, группа из нескольких человек погружала его сонное тело в импровизированную переносную пластмассовую ванну-бочку, отмывала и возвращала на спальное место голым. Чистая роба лежала рядом, накрахмаленная и аккуратно сложенная. Подобные процедуры проходили в 3-ем Секторе каждый пятнадцатый день и вызывали у Джулии отвращение и тихий гнев. Куда проще вывести больного из камеры, проводить в душевую и дать каких-то десять минут, чтобы второй соскрёб с себя всю гадкую скопившуюся коросту. Номер с газом был чем-то вроде пытки, вызова, желанием добить. Джулия не сомневалась, комплекс «заботливых» мероприятий мигом сокращает численность ртов. Проще пристрелить, считала Джулия. Но, по всей видимости, в руководстве психиатрической больницы засели опытные мучители, гурманы, смакующие человеческую горечь и страдание.

Джулия открыла коробку так, как делала это, будучи маленькой в канун ночи Обновлённого Цикла. Вместо подарков показались длинные усища, острые морды и кривые, мерзкие резцы. Девушка поставила коробку на пол, затем опрокинула её, грызуны рассыпались по полу и понеслись кто куда, выискивая свободный безопасный угол. Но таких в камере Фокстрот не оказалось. Джулия вытащила из-под матраца ножницы, хорошенько замахнулась, прицелившись в серо-белого крысёныша, и нанесла удар. Сбрызнула кровь, маленькое тельце дёрнулось в конвульсиях и замерло. Джулия ощутила тепло, лёгкое и почти неуловимое. Она видела как тонкие струйки серой дымки, взявшиеся ниоткуда, окутали труп крысы и проникли в него. Тут же Джулия ощутила слабый прилив энергии. Нечто схожее, но усиленное в сотню раз, она испытала, убив Амалию Скотт Браун. Джулия набросилась на второго крысёнка, проткнув ему брюхо, и взялась за мышей. Покончив с грызунами, Джулия чувствовала себя прекрасно. Как после неплохого, но короткого секса или горячего душа. Вытерев лезвие ножниц, она вернула их под жёстскую больничную подстилку.

Алан приносил разную живность чуть ли не каждую неделю. Слежка за ними велась, сомнений не было. Но почему-то никто так и не вмешался в её кошмарный ритуал. Как бы то ни было, но после жертвоприношений Джулия снова улыбалась, кошмары и невыносимые приступы прекратились. Культ смерти стал для неё откровением, которое она старательно поддерживала, с азартом истребляя мелких паразитов, пробравшихся когда-то в больничные коридоры Нуттглехарта. Пару раз Алан притаскивал кошек и единожды щенка таксы. Джулия отказалась от них, отчитала парня, попросив больше никогда не трогать «нормальных, обычных животных».

— Но в чём разница? — не понимал Алан. — Чем крыса отличается от пса?

— Собаки не переносят хворь, — ответила Джулия и пригрозила обидой, если Алан не закончит глупые расспросы.

С приходом сезона цветения Алан приходил реже.

— Я чем-то обидела тебя? — как-то раз спросила Джули, когда парнишка принёс ей очередные дары.

— Нет, — замялся Алан, — просто мне запрещают. Оказывается, они знали, что я хожу к тебе и что ношу их, — Алан посмотрел на закрытый короб с очередной порцией грызунов.

— Конечно, они знали, — подтвердила Джулия, — но не мешали. Важно только это.

— Директор Стивенс пригрозил мне исключением, если я снова приду к тебе. Так и сказал, сунешься ещё раз к этой ненормальной — вылетишь вон!

— Надо же, — шикнула Джулия, — будто вокруг них ошиваются все в своём уме! Ублюдки, чтоб их!

— Прощай, — скуксился Алан и поджал верхнюю губу, — я люблю тебя.

— И я тебя, — мягко сказала Джулия, коснулась губами безымянного и среднего пальца, сложила их вместе и, протянув свою руку в тоннель для передачи баланды, коснулась ими губ темнокожего парнишки. — Я буду скучать.

Алан ушёл. Их разговоры прекратились, Джулии стало невыносимо одиноко. Иногда спасали «добрые повести». Джулия много упражнялась. Ежедневные изнурительные тренировки высасывали все силы, она с удовольствием забывалась и крепко засыпала. «Но кто теперь станет приносить мне грызунов?» — пронеслось в её мыслях. «Никто! Ты осталась одна! Совсем одна!» — ответила пустота. «Не слушай страх. Мы с тобой», — прошептало что-то близкое, почти родное, но одновременно чуждое и ещё неосознанное.

Загорелась телепанель. Очередной сеанс бестолкового психологического тренинга. Шёл бы он ко всем чертям!

— Джулия Фокстрот?

Вместо симпатичного, набившего оскомину брюнета на экране появился старый доктор с плешью, именно тот, который допрашивал её в первый день. На нём были квадратные безвкусные очки, серая с сединой бородка и мерзкая, пахабная ухмылка. Джулии стало не по себе, захотелось прочистить и так пустой кишечник. Кстати, не кормили уже слишком давно. Не пора бы уже?

— Джулия Фокстрот? — повторил доктор, и ухмылка приняла пугающие масштабы.

— Ты слепой что ли?!

— Мало ли, — протянул он, — вы оглохли или потеряли рассудок.

— Хер вам!

— Лаконично. Итак, можем начинать.

Коридор за стеклом вспыхнул красным светом, какой загорается во время аварии или тревоги, и погас. Вспыхнул снова. И опять затух.

— После третьего сигнала начнётся «Большой бой». Слыхали о таком? Разъясню для новичков. Знаете ли вы, чем Третий Сектор прославился в народной молве? Верно, россказнями. Жуткие истории. Фантазии некоторых людей я искренне завидую. Но сам я обделён. Итак, каждый год во время Сезона Цветения мы проводим игры. «Большой бой» просеивает ряды, убирая тех, кто неизлечим или отчаялся. Играем до трёх смертей. Одна кончина — яркий красный свет! После третьей загорается последний сигнал — и пора всем спать! — ухмылка превратилась в нечто, похожее на оскал шизофреника. — А знаете в чём сложность, новички? Третий Сектор — это чёртов лабиринт, выстроенный здесь кучу лет назад для чумных и прокажённых. Представьте, они слонялись из угла в угол, натыкаясь друг на друга, и медленно умирали. Но бывало, что в компанию к отчаявшимся спускали и вполне себе здоровых особей, которые подобно твоим крысам Фокстрот, метались в агонии, отлично зная свой конец! Мы гуманнее. Три смерти. И так семь раз. Всего двадцать одна смерть. Шестьдесят восемь душ. Так что шансов не так уж мало. У вас будут зрители, помните об этом. Поэтому будьте добры, не портите впечатление! И самое важное! Наиболее кровожадная и жизнелюбивая особь получит шанс начать новую жизнь в ином качестве! Да-да! Потому дерзайте!

Вспыхнул обжигающий свет, заградительное стекло испарилось, и коридор потух. Наступила кромешная тьма, в которой не было ничего кроме липкого страха. Джулия шагнула вперёд. Тусклый фонарь меркнул, подсветив озлобленные морды ревущих тварей — пациенты Третьего Сектора. Люди, превращённые в монстров. Сердце Джулии заколотилось, она наощупь добралась до койки, вынула спрятанные ножницы и вжалась в самый дальний угол. Приближалось множество шагов, тяжёлых, уверенных и слишком частых, будто семенил ребёнок. Кто-то подобрался совсем близко и прошмыгнул мимо камеры Джулии. Она не разглядела его, но услышала и почувствовала лёгкое волнение воздуха. Сверкнуло красным, уведомляя о первой жертве. Джулия сжала ножницы и старалась не дышать. Никто не должен почувствовать её присутствие. Отличная тактика, решила Джулия. Снова промчалась чья-то тучная мерзопакостная туша. В ноздри ударило смрадом, подступила пустая тошнота. Джулия стала привыкать к темноте, ей показалось, что она уже разбирает контуры своей камеры, видит коридор и даже очертания ТВ-панели. Вдалеке раздались крики, визг и остервенелый хохот. Но второй сигнал медлил. Грузное, хриплое дыхание. Джулия вперилась в темноту и разобрала высоченную сутулую фигуру с длинными волосами. Он или она медлило, стояло на месте, будто почуяло добычу.

— Хде ты? — прохрипело ОНО. — Кыс, кыс, кыс.

Второй сигнал загорелся ярко и абсолютно не вовремя. Взгляды Джулии и космача встретились, и на его изуродованном кривом лице проступило бешеное желание, почти страсть — страсть разрывать, кромсать, калечить. Красный потух, но сутулый урод уже знал, куда двигаться. С кряхтением и всхлипами он переносил ногу за ногой, тяжело ступая по кафельному полу. Джулия вжалась в холодный кирпич и выставила ножницы вперёд. «Успокойся, возьми себя в руки, — мысленно шептала Фокстрот, — ты убивала. И людей, и мышей. Ты сможешь! Справишься!». Косматый махнул своей лапой где-то в паре сантиметров от носа Джулии. Вдруг неожиданная сила толкнула её, будто разом выплеснули бочку адреналина. Темноты не стало. Джулия видела, как днём, будто в солнечных лучах или при ярком свете прожектора. Она не могла объяснить, что случилось с её глазами, но времени на размышления не оставалось. Всё потом. Рука со сжатыми ножницами твёрдо устремилась вверх, остриём лезвия в горло космача. Ножницы вонзились в его кожу, с натиском прошли дальше, врезавшись в глотку, язык, горло. Урод заревел, попятился и, рухнув на пол, ухватился за шею, пытаясь остановить хлеставшую кровь. Джулия вскочила, сиганула к орущему и, усевшись на него верхом, принялась яростно молотить костяшками кулаков по его страшной кривой морде. После очередного удара она вытянула окровавленные ножницы и всадила их в один, а затем и в другой глаз космача. Загорелся третий, последний сигнал, — на сегодня «Большой бой» завершился. Отовсюду заструился зелёный газ, застав Джулию на обмякшей туше. Только тени не дремали. Они по обыкновению набросились на новое подношение, заглядывая во все уголки мясистого тела и слизывая частички уходящей жизненной силы. Зуверф куражился, впитывая дрянной материал, наполненный безумством и отчаянием. Частичку перенятого Зуверфы всегда отдают носителю. И с годами каждая малая толика капает на дно души, стекая впоследствии в огромный, бездонный океан, порождающий истинное чудовище.