Сумеречный сказ - Кайса Локин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
В ту пору Олесе шестнадцать лет минуло. Лес домом родным служил, и ничто уже в нём её не манило. Тропинки она все истоптала, ручьи за версту слышала, меж деревьев не терялась — словом, очерствело всё. Знала девушка с ранних лет, что рядом деревня стояла, а посетить её нельзя было — мать бранилась шибко.
Одначе любопытство сложно унять, а посему, набравшись смелости, сбежала Олеся в поселение. Изумилась знатно: все кругом в сарафанах да кафтанах гуляли, сапогами и лаптями сверкали. Дома добротные, ставни резные, заборы крепкие да хозяйство шумное — ключом жизнь била. А люди точно муравьи бегали да всё при делах, при заботах. От восторга девичьи очи разбегались: не понимала Олеся, как могла Майя предпочесть убогую землянку с дырявой лоханью в самой глуши леса добротному дому с баней и землёй плодородной.
Стала прогуливаться по округе Олеся, с восхищением на жизнь мирскую глядя. Заметила она, как на поляне чуть в стороне от деревни девушки да юноши хоровод водить стали. Смеялись они, за руки крепко держались, резвились и бегали друг от друга. Видя радость чужую, поспешила Олеся к ним тут же, но стоило только к хороводу подойти, как отшатнулись от неё все.
С презрением на девицу тотчас уставились и заголосили:
— Ты кто такая?
— Оборванка какая-то.
— Гляньте-ка, у неё сарафан весь оборван да грязный, а в волосах ветки. А руки-то! Все в земле.
— А ну прекратите! — прикрикнул на друзей молодец статный — точно главный средь них. — Запугали совсем девку. Разве можно так?
Приблизился он вплотную к Олесе и подбородок ей сжал легонько.
— Прости ты нас, красавица. Не видали мы прежде столь огненных волос да глаз зелёных, вот и позавидовали подруги мои, браниться удумали, — румянец на щеках девичьих заиграл. — Но скажи нам, голубка, откуда же ты к нам пожаловала?
Олеся взгляд потупила и прошептала:
— Из лесу.
Тут же оханье да аханье в гул слились, злобно на неё все уставились, кулаки сжали и в кольцо зажимать стали.
— Так, стало быть, та брюхатая ведьма разродилась-таки! — загоготал главный. — Хватай её, парни, покажем девке, какие мы ладные!
Крики, плевки, пинки да кулаки — всё разом повалилось на Олесю, что сгорбилась на земле сидя. Ей драли волосы, рвали сарафан, кидали траву в лицо, а она лишь пыталась отмахнуться, но всё напрасно. Гогот чужой на голову давил, слёзы лицо обжигали, а обида всё сильней и сильней пылала, в гнев переходя.
Чей-то удар в ногу стал последней каплей. Закричала Олеся яростно, и тут же с рук её пламя сорвалось. Змеёй огонь извивался и точно всех обидчиков достигал: теперь они стонали и умоляли в кругу жарком и пылающем.
— Пощади!
— Прости нас!
Одначе не желала Олеся внимать их мольбам и слезам. Месть душу одурманила. Так дело тёмное точно свершилось бы, если бы вдруг не исчезли все силы враз и не упала бы ведьма без чувств.
Очнулась Олеся уже на родной лавке дома. Губы пересохли, жар тело ломил. Мать сидела рядом и растирала камни в ступе, неразборчиво заклинание шепча.
— Как я… как я здесь оказалась? — еле выдавила Олеся.
— Пей, — Майя протянула ей миску, от которой шёл тошнотворный аромат. — Я тебя принесла.
Олеся непонимающе взглянула: мать никогда не выходила из лесу. Однако объясняться та не думала. Дождавшись, когда дочь примет отвар, Майя встала и хотела уйти, как вдруг Олеся схватила её. Рука девицы была горяча, как печка.
— Что со мной, матушка?
— Спи, — грубо отрезала Майя и вышла из дома.
Она ошибалась: в дочери тоже сила жила. Страшнее и могущественнее её собственной, а самое главное — сокрушительнее. В селении родительском только у самых сильных колдунов огонь внутри дышал, а тут у дитя с кровью смешанной такой дар имелся. Хотела сначала Майя удачу там попытать да дочь к родичам отвести, но одёрнула себя — проклятие над ними всё ещё висело, чуяла его ведьма.
— Ты не можешь её прятать вечность, — заскрипел леший совсем рядом.
Обернулась Майя, страх пересилив, крикнула:
— На кой чёрт тебе, старый, огненная ведьма в лесу? Не смей даже думать и подходить к ней, иначе всю округу погублю, гниль пущу.
Засмеялся леший.
— Ты на ногах стоишь еле-еле, а коль ветерок порывистый подует, так и поляжешь вовсе. Все силы свои потратила, чтоб дочь с поляны вынести. Долго ль ты ещё протянешь?
Похолодело всё внутри Майи. Знала она, что слаба и долгие-долгие годы восстанавливаться будет, ведь не было больше сердца в груди, которое питало и к жизни возвращало. Зашумела листва — скрылся леший. Вздохнула облегчённо Майя, к стенке прислонилась и слезу смахнула. Поклялась она, что отныне глаз с дочери не спустит и не позволит лесу её душу забрать.
Однако как бы ни старалась Майя, но судьба проворней оказалась. Олеся, не привыкшая к пристальному вниманию, всё порывалась сбежать из-под надзора. Так и случилось однажды, когда ночь чёрная и глухая на округу спустилась. В потёмках, точно мышь, выбралась из дома Олеся. Мать с той поры запрещала ей колдовать, но огонь всякий раз порывался с пальцев вспорхнуть.
Ныне сидела Олеся на земельке в дальней стороне от землянки и веточки сухие поджигала. То вместе вспыхнут, то по очереди замелькают — улыбка с лика не сходила.
— А если лес весь от забавы твоей загорится?
Встрепенулась Олеся и от страха слова вымолвить не могла. На неё из чащи смотрели два глаза алых, а тени не скрывали уродливое тело лешего.
— Неужто язык проглотила? — усмехнулся он.
— Я… я… я слежу за огнём, дальше не пойдёт, — еле пробормотала ведьма.
— Точно? — кивок. — А кто научил тебя силушкой управлять?
Молчала девица и врать не желала.
— Так я и думал, — приблизился леший. — А без учения твой дар опасен, ведь всю округу спалить можешь.
— А вы меня научите? — загорелись глазки Олеси надеждой.
— Куда уж мне, — вздохнул, причитая, леший. — Нет-нет, тебе надо бы к остальным колдунам и ведьмам.
— А есть и другие? — изумилась девица.
— Конечно. Неужто тебе мать не рассказала ничего?
Потупила
