Пария - Грэхэм Мастертон

Весь дом провонял плесенью. Воздух был таким затхлым, будто окна не открывались лет двадцать. Однако повсюду слышался какой-то шум, скрип, стук, как будто невидимые люди переходили из комнаты в комнату, открывая и закрывая двери. Хотя здесь не было никого, кроме старого Эвелита, его приемной внучки и индейца-слуги, весь этот шум свидетельствовал о присутствии бесчисленных невидимых обитателей. Однажды мне даже показалось, что я слышу мужской смех.

Индеец провел нас по коридору с полом из лакированных досок в прихожую, скупо обставленную антикварной мебелью времен Микеланджело. Здесь стоял прекрасный глобус, над камином же висела на редкость бездарно намалеванная картина, представляющая пять или шесть котов с короткой шерстью, на глаз - американской породы.

- Мистер Эвелит вскоре примет вас, - заявил индеец и вышел.

- Ну вот мы и внутри, - заявил Эдвард. - Это уже большое достижение.

- Но это еще не значит, что нам будет позволено сунуть нос в библиотеку, - напомнил я ему.

- Этот индеец чуть страшноват, - признался Форрест. - Выглядит - так совершенно не по-индейски. Такие лица, как у него, я видел лишь на фотографиях 1860 года.

С минуту мы обменивались нервными замечаниями. Потом дверь отворилась, и вошла девушка. Мы все трое встали при ее появлении, совсем как крестьяне на деревенской свадьбе, и хором проблеяли:

- Добрый день, мисс.

Она стояла у двери, опираясь рукой на ручку, и молчала, неприязненно оценивая нас взглядом. Она была невысокой, самое большее - метр шестьдесят, у нее было худое лицо с резкими чертами, большие темные глаза и прямые, длинные, черные и блестящие волосы, спускавшиеся до середины спины. Одета она была в черное льняное платье, скроенное крайне просто, однако я сразу заметил, что под ним на ней ничего не было, обута же она была в черные блестящие туфельки с остроконечными носами на исключительно высоком каблуке.

- Мистер Эвелит просил, чтобы я провела вас в библиотеку, заговорила она с бостонским акцентом, проглатывая окончания слов. Эдвард посмотрел на меня, подняв бровь. В этой девушке решительно чувствовался класс. Но что она делала здесь, в этой безлюдной местности, вместе со старым эксцентричным отшельником и индейцем, одетым, как Уильям Рандольф Херст [Уильям Рандольф Херст (1863-1951) - магнат прессы США]. Особенно, если не была внучкой Эвелита?

Девушка исчезла, и нам пришлось ускорить шаг, чтобы догнать ее в соседней комнате. Она провела нас через холл, постукивая каблучками по деревянному полу, а когда она проходила мимо какого-то неприкрытого ставнями окна и серый дневной свет осветил тонкий материал ее платья, я убедился, что мое первое впечатление было верным. Я различил даже родинку на ее правой ягодице. Я понял, что Форрест тоже это заметил, так как он громко хмыкнул.

Наконец мы вошли в библиотеку. Это была длинная обширная комната, занимающая, наверно, половину этажа. На дальнем ее конце находилось огромное витражное окно. Через янтарно-зеленые стекла пробивались разноцветные полосы света, освещая стоящие рядами тысячи томов, оправленных в кожу, толстые рулоны картин и гравюр.

Посередине, за широким дубовым столом, заваленным открытыми книгами, сидел седовласый старец. Лицо у него было как у обезьяны, сморщенное от старости и отсутствия солнца, но в нем все еще можно было узнать Эвелита те же удлиненные черты, что и на его портрете внизу, и такие же тяжелые веки, отличительная черта всех его предков.

Он читал, пользуясь увеличительным стеклом. Когда мы вошли, он отложил лупу, снял очки и присмотрелся к нам взглядом дальнозоркого. На нем была поношенная, но чистая белая рубашка, черная шерстяная куртка и черные перчатки без пальцев. Я подумал, что он страшно похож на рассерженного ворона.

- Сначала прошу вас представиться, - сухо сказал он. - Я редко позволяю, чтобы посетители мешали мне работать, поэтому хотел бы знать, с кем имею честь.

- Меня зовут Джон Трентон, я торговец сувенирами из Грейнитхед. Это Эдвард Уордвелл и Форрест Броу, оба из музея Пибоди.

Дуглас Эвелит со свистом втянул воздух одной ноздрей и опять одел очки.

- Разве нужно было приходить втроем, чтобы показать мне какой-то пенал?

Я положил письменный прибор Генри Геррика на стол.

- Это прекрасная вещь, мистер Эвелит. Я думал, что вы хотя бы захотите взглянуть на нее.

- И только затем вы сюда приехали? Разве это была главная причина?

Я поднял взгляд. Девушка в черном отодвинулась от нас и стояла, опираясь спиной о книжную полку. Она внимательно наблюдала за нами, почти так же бдительно и жадно, как и доберман снаружи. Я не знал, хочет ли она изнасиловать всех нас или только перегрызть нам горло, но я выразительно ощущал на себе ее сосредоточенный, жадный взгляд. В полумраке ее черное платье снова стало непрозрачным, но я знал, что под ним ничего нет, и эта мысль была удивительно возбуждающей, а также крайне опасной.

- Вы правы, мистер Эвелит, - сказал Эдвард. - Да, мы и впрямь приехали не за тем, чтобы показать вам этот письменный прибор, хотя это действительно очень ценная историческая реликвия, и мы надеемся, что вы с удовольствием полюбуетесь им. Истинная причина нашего визита - то, что нам просто необходимо воспользоваться вашей библиотекой.

Старый Эвелит втянул воздух сквозь зубы и ничего не ответил.

- Дело в том, мистер Эвелит, - продолжал Эдвард, - что мы столкнулись с крайне трудной исторической проблемой. В Музее Пибоди есть много книг, карт и так далее, но этих материалов явно недостаточно, чтобы разрешить эту проблему. Я надеюсь... мы все надеемся, что мы найдем решение здесь.

Наступило долгое молчание, после чего Дуглас Эвелит оттолкнул кресло, встал и медленно, задумчиво обогнул стол, опираясь на него рукой, чтобы удержать равновесие.

- Вы отдаете себе отчет в том, что это исключительная наглость? спросил он.

- Это никакая не наглость, мистер Эвелит, - вмешался я. - Сотни, даже тысячи человеческих существ находится в опасности. Угроза нависла даже над душами.

Дуглас Эвелит чопорно поднял голову и бросил на меня один быстрый взгляд.

- Душами, молодой человек?

- Да, сэр. Душами.

- Ну, ну, - сказал он. Он подошел к письменному прибору и коснулся инициалов на крышке сухими, как мел, кончиками пальцев. - Ну, ну, действительно прекрасная вещь. Вы утверждаете, она принадлежала Генри Геррику?

- Генри Геррику-старшему. Двенадцатый судья в процессах над салемскими ведьмами.

- Гм. Пытаетесь меня подкупить очень дорогим даром, чтобы попасть в мою библиотеку. Сколько вы за это хотите?

- Ни цента, сэр.

- Ни цента? Вы сошли с ума?

- Нет, мистер Эвелит, не сошел. Я сказал, что не хочу денег. Я только хочу получить доступ в вашу библиотеку.