Королева Брунгильда - Брюно Дюмезиль

Что сталось с Брунгильдой в час триумфа нейстрийцев и их союзниковРМожно предположить, что она затаилась во дворце и выжидала лучших времен. Вероятно, она не прекращала интриговать, потому что Хильперик не преминул выдвинуть против нее обвинения в письмах, которые адресовал регенту Австразии Эгидию. В одном из этих посланий содержалась следующая фраза: «Пока корень чего бы то ни было не уничтожат, побег, прорастающий из земли, не засохнет»{374}.[76] Этот садоводческий совет допускал множество толкований. Но читатели, привычные к обилию намеков у франкских эпистолографов, запросто могли увидеть в нем призыв к убийству: по мнению короля Нейстрии, пробургундская партия в Австразии будет искоренена, только когда исчезнет королева. Но Эгидий воздержался от прополки сорняков: даже врагам Брунгильда стала необходимой из-за ее талантов в сфере внешней дипломатии{375}.

Несмотря на эту небольшую накладку, удача отныне как будто улыбалась Хильперику. Австразия, охваченная междоусобной войной, больше не составляла угрозы, а Бургундия, атакованная с двух сторон, была вынуждена перейти к обороне. На международной арене государь Нейстрии тоже стал восприниматься как великий король франков, которого предпочитали в качестве партнера на переговорах византийский император и король вестготов. Хильперик даже возмечтал поступить как Брунгильда, несколько лет назад выдавшая дочь за наследника испанского трона. В 582 г. он направил в Испанию послов, чтобы предложить свою дочь Ригунту второму сыну короля Леовигильда, Реккареду{376}; а ведь к тому времени тот стал назначенным наследником толедского престола{377}.

В довершение счастья Хильперика Фредегонда произвела на свет нового сына, которого назвали Теодорих. 17 апреля 583 г. Хильперик почувствовал себя достаточно сильным, чтобы совершить триумфальный въезд в Париж, старинную столицу Хлодвига, и разместить там свой дворец вопреки правилам о неделимости, действовавшим с 561 г. На следующий день, на Пасху, он велел епископу Рагнемоду под народное ликование окрестить Теодориха{378}.

За пределами королевства Хильперика его радость не слишком спешили разделить. С рождением Теодориха Хильдеберт II и Брунгильда вновь утратили надежду унаследовать Нейстрию. Австразийцев могло встревожить и имя, которое Хильперик выбрал маленькому принцу: ведь Теодорих I был основателем первого королевства восточных франков. Не хотел ли Хильперик показать, давая сыну такое имя, что у него снова появились виды на завоевание Австразии? Эгидий Реймский и его друзья поспешили в Париж, дабы убедиться, что союз сохраняется. Хильперик их в этом заверил и, если верить Григорию Турскому, обвинил перед ними короля Гунтрамна в организации убийства Сигиберта I. На самом деле Хильперик поставил условием сохранения своей дружбы открытую войну с Бургундией. Это не могло вызвать возражений у Эгидия, искавшего возможность подчинить тех, кого он называл «отступниками», то есть Лупа и Динамия, которых Гунтрамн взял под покровительство. Поскольку интересы совпадали, было решено начать наступление на Бургундию, взяв ее в «клещи». Нейстрийцы должны были наступать с запада, австразийцы с севера, а место соединения было назначено под Буржем. Хильперик выступил во главе своих войск и, поскольку не совсем доверял восточным франкам, взял с собой Эгидия и других послов{379}.

Вся затея вскоре обернулась полным провалом. В ходе этой летней кампании 583 г. войска Хильперика были заинтересованы прежде всего в грабежах и самозабвенно им предавались, в том числе и в нейстрийских городах, через которые проходили. Что касается австразийской армии, то она тронулась с места со значительным запозданием. Поскольку в окружении юного Хильдеберта II основные члены властной группировки отсутствовали, то стал слышен голос людей с иными желаниями. К тому же многие австразийские магнаты полагали, что с рождением у Хильперика нового сына необходимость союза с Нейстрией перестала быть очевидной. Раз Хильдеберт II не наследует своему дяде, зачем помогать последнему в его войнах? Отсутствие Эгидия поощряло раздумья, а раздумья побуждали не слишком торопиться на свидание с нейстрийцами.

Австразийцы опоздали настолько и так удачно, что, когда под Буржем наконец появилась бургундская армия короля Гунтрамна, Хильперик и его люди еще оставались без союзников. И бой пришлось принимать им одним. Потерпев тяжелое поражение, король Нейстрии был вынужден отступить, и ему даже пришлось платить Бургундии репарации, чтобы добиться мира{380}.

ЗАВОЕВАНИЕ НЕЗАВИСИМОСТИ (583–584)

Захват власти в Австразии

Поражение Хильперика, которому способствовали происки австразийских пробургундских группировок, значительно ослабило позиции регента Эгидия. Обратившись в бегство после сражения при Бурже, он сумел найти убежище в рядах армии Хильдеберта II, которая все еще неспешно продвигалась на соединение с нейстрийскими силами. Ночью в австразийском лагере раздались крики: «Пусть убираются с глаз короля те, которые продают его королевство, отдают его города под власть другого и отдают его народ под власть другого господина!» Эгидий и его друзья без труда поняли, что это поносят их. Опасаясь за свои жизни, они оседлали коней и укрылись в Реймсе. Григорий Турский иронически уверяет, что епископ Эгидий в скачке потерял сапог, но был так напуган, что не обеспокоился о нем, пока не обрел безопасность за стенами своего города{381}.

Конечно, утверждать, что это возмущение организовала Брунгильда, нельзя. Но кто еще из тех, кто оставался в Австразии, мог руководить пробургундской партией? Гогон был мертв, герцог Луп бежал, а ректор Динамий бунтовал в Марселе. Только королева еще могла пробуждать надежды у тех, кто ненавидел Хильперика. Брунгильда располагала несколькими друзьями, которые вскоре стали ее ближайшими советниками. Так, можно назвать имя епископа Магнериха Трирского: ученик Ницетия и корреспондент Фортуната, этот прелат был один из немногих друзей Гогона, которые в Австразии смогли сохранить свое место после 581 г. Королева обладала также достаточной ловкостью, чтобы включить в новую правящую группировку нескольких «верных» Эгидия, согласившихся поменять лагерь. Среди них как будто угадывается и герцог Гундульф, родственник Григория Туре кого{382}.

Когда король Гунтрамн узнал о дворцовом перевороте в Австразии, он понял, что Брунгильда — объективно его союзница и что ему следует ей помочь: в начале 584 г. Бургундия вернула Хильдеберту II половину налоговых доходов с Марселя{383}, что, вероятно, позволило Брунгильде укрепить свою популярность у подданных, предоставив ей новые финансовые возможности.

Ведь победила именно Брунгильда. Как новая регентша она захватила реальную королевскую власть, особенно в сфере юстиции. Так, в 584 г. она вызвала на королевский суд, в котором председательствовала, аббата по имени Лупенций. Тот возглавлял монастырь святого Привата в отдаленном диоцезе Жаволь (ныне Манд), и граф города, некий Иннокентий, обвинил его в оскорблении величества за то, что тот произнес оскорбительные слова по адресу королевы. Конечно, хотелось бы знать, какие, но Григорий Турский осмотрительно об этом умалчивает. Тем не менее показательно, что в 584 г. авторитет Брунгильды признавался не только на главных землях Австразии, но и в таком южном владении, как Жеводан.

В ходе процесса Брунгильда оправдала аббата, сняв с него обвинение. Но на обратном пути граф Иннокентий вновь арестовал Лупенция и посадил его в заключение в королевский дворец в Понтионе. Аббат святого Привата был еще раз освобожден, возможно, по приказу Брунгильды. Тем не менее граф Жаволя проявил упорство и воспользовался проездом через Эну, чтобы тайно убить Лупенция{384}. Григорий Турский не желает более ничего говорить об этом деле. Очевидно, между двумя этими людьми возникла личная ссора; граф попытался убрать соперника, прибегнув к помощи королевского правосудия, но не добился своего и в конце концов отомстил сам. Перед нами обычный способ разрешения конфликта. Со своей стороны, Брунгильда попыталась исполнить свой королевский миротворческий долг, восстановив согласие между врагами. Тем не менее, когда граф Иннокентий убил аббата, она не наказала его и предпочла закрыть глаза на случившееся. Сила меровингского государства заключалась в том, что оно сознавало пределы своих возможностей.

Если этого Иннокентия, весьма виновного, не побеспокоили, — значит, несомненно были основания его щадить. В конце концов, граф Жаволя привел своего врага на суд королевы, и это значило, что он признает легитимность ее регентства. А ведь Брунгильде в ее южных марках были нужны люди, признающие ее власть, даже если они игнорируют решения ее суда. Не приходится по-настоящему удивляться, что через несколько месяцев граф Иннокентий вновь появляется в наших источниках. Действительно, в Родезе священник Трансобад — в свое время клиент Гогона — вновь выдвинул свою кандидатуру в епископы после смерти епископа Феодосия. Но Брунгильда снова отказала Трансобаду и велела избрать новым епископом Родезским графа Жаволя{385}. Этот выбор, пусть сомнительный с моральной стороны и спорный с канонической, был ловким. Королева закрыла глаза на преступление Иннокентия, и тот взамен мог только сохранять ей верность. А преданность оставалась главным критерием выбора прелата, занимающего пост на границе Австразии с Бургундией и Нейстрией.