Монгольская империя Чингизидов. Чингисхан и его преемники - Александр Доманин

Но вернемся в Монголию, где Чингисхан продолжал претворять в жизнь свой план подготовки к большой войне с цзиньским Китаем. В том же 1207 году другая крупная монгольская армия была брошена на тангутское государство Си-Ся. Неясно, кто руководил этим большим походом — возможно, то был и сам Чингисхан. Набег этот, в целом, оказался довольно успешным (заметим, что это была, по сути, первая война против большого оседлого государства, так как карательный набег 1205 года едва ли можно принимать в расчет) — было захвачено много скота, особенно верблюдов, которых монголы высоко ценили за силу и неприхотливость. В то же время, Чингисхан понимал, что поставленные перед этим походом цели не достигнуты. Склонить тангутов к покорности не удалось, ни одной из многочисленных крепостей с хранимыми там богатствами не было захвачено. Эффект оказался ненамного большим, чем от карательной акции двухлетней давности. Но теперь новый урок пошел впрок монголам.

Осенью 1209 года после серьезной подготовки Чингисхан начинает новую войну с Тангутом. На этот раз в походе принимали участие и мастера осадного дела, да и сам хан был твердо намерен довести дело до конца. В результате был взят большой город Ургай (современный Нинся), а крупную крепость Имэнь, преграждавшую путь к столице Си-ся, монголы сумели блокировать. В двух полевых сражениях была наголову разбита тангутская армия, а ее лучшие полководцы попали в плен. Монголы попытались взять и сильно укрепленную столицу тангутов Чжунсин, но неискушенность в осадном деле сыграла с ними злую шутку. С помощью специально сооруженных дамб (несомненно, тут активно использовался хашар) они попытались отвести от тангутской столицы речные воды. Но плохо построенные дамбы прорвало, и вода залила всю равнину вокруг города. В результате монголам пришлось снять осаду и отступить. Однако сильно напуганный успехами и настойчивостью захватчиков тангутский правитель униженно просил мира. Он отдал в жены Чингисхану свою дочь, согласился стать данником и союзником монголов. Так, вслед за северной, решилась и южная проблема.

В том же 1209 году произошло еще одно важное событие, которое едва ли прогнозировалось Чингисханом, но очень хорошо совпало с его программой действий. В Уйгурии по приказу идикута был убит наместник кара-киданьского гурхана Шукам. Это явно стало следствием тяжелых поражений, понесенных кара-киданями в войне с державой хорезмшахов. Кара-кидани не смогли удержать под своей властью большие торговые города Бухару и Самарканд, являвшиеся важными опорными пунктами уйгурских купцов. Ала ад-Дин Мухаммед, естественно, сделал ставку на своих, мусульманских, купцов, которые были главными конкурентами уйгуров в транзитной торговле. В этих условиях идикут немедленно предпочел переменить ориентацию с западной на восточную. Поэтому, когда Чингисхан после гибели наместника Шукама направил в Уйгурию двух послов с целью прояснения ситуации, те были приняты с большим почетом и уважением. Переговоры с монгольскими послами, видимо, окончательно убедили идикута заявить о покорности Чингисхану. Вскоре он отправляет к каану монголов своих полномочных представителей, которые объявляют Чингисхану радостную весть, что Уйгурия готова покориться новому владыке и добровольно войти в состав Монгольской державы.

Вначале Чингисхан отнесся к этому неожиданному подарку с некоторым, вполне обоснованным, недоверием. Желая убедиться в том, что его не водят за нос, монгольский владыка потребовал, чтобы идикут лично прибыл в его ставку со всей полагающейся данью. Этот обмен послами и посланиями затянулся из-за тангутской войны и вполне оправданных колебаний идикута перед столь решительным поступком. Только через год, ближе к осени 1210 года, он прибыл к Чингисхану и по всей форме признал себя рабом великого владыки. Не забыв, правда, при этом намекнуть, что, чем больше будет благосклонность к нему хана, тем большей будет и покорность. Купцы остаются купцами, даже одевшись в мантии правителей! Мудрый Чингисхан все отлично понял, провозгласил идикута своим пятым сыном, выдал за него собственную дочь и, тем самым, прочно привязал к своей колеснице богатейшую и культурную Уйгурию. Причем трудно сказать, кто больше выиграл от этого объединения. Чингисхан получал массу грамотных людей для различных управленческих нужд и возможность быстрой реализации захваченных в набегах богатств, что в преддверии войны с Цзинь было весьма немаловажным. Уйгуры же получали совершенно уникальные возможности для обогащения и карьерного роста в возникающей огромной империи.

Портрет Чингисхана в окружении его детей и внуков. Китайская миниатюра XIV в.

Интересно, что пример идикута оказался заразительным. В том же 1210 году в ставку Чингисхана с подобным же предложением явился еще один правитель. Это был Арслан, хан карлуков, многочисленного кочевого народа Семиречья, до этого также входившего в орбиту кара-киданьского влияния. Результатом стало включение тридцатитысячной армии карлуков в состав монгольского войска на правах «ассоциированного члена». Такое солидное пополнение накануне большой войны оказалось вовсе не лишним.

Так к началу 1211 года Чингисханом были решены все основные внешнеполитические задачи. Военно-дипломатическая подготовка к намеченной войне с Китаем блестяще завершилась. Была обеспечена безопасность границ, обретены стратегические союзники, значительно усилена армия — и в количественном, и в качественном отношении. И наоборот, цзиньский Китай накануне войны оказался в полной дипломатической изоляции, окруженный одними врагами (не стоит забывать и об извечном его враге — южнокитайской Сунской династии). Но рассказ об этом важном пятилетии монгольской истории был бы неполным без изложения одного крупнейшего внутриполитического события тех лет. Речь идет о выступлении в Монголии шамана Теб-Тенгри и подавлении последней серьезной оппозиции безграничной ханской власти.

Довольно подробно об этом событии повествуется в «Сокровенном Сказании». Год, когда оно случилось, не упомянут, но, скорее всего, дело происходило в 1209 году, накануне тангутской войны. «Сокровенное Сказание» не вскрывает также и истинных причин противостояния светской и духовной властей, сводя все, как это часто бывает, к чисто личностным взаимоотношениям. Между тем, суть дела, разумеется, лежала значительно глубже, нежели это представлялось автору тайной монгольской истории.

Верховный жрец монголов Теб-Тенгри был сыном одного из виднейших соратников Чингисхана, уже известного нам Мунлика-эчиге, и являлся, по-видимому, личностью незаурядной, чрезвычайно волевым и, безусловно, умным человеком. Его настоящее имя было Кокочу, и путь его к высшей духовной власти оказался тернистым. С помощью различных упражнений он развил в себе уникальные способности — например, мог долгое время голым находиться на жестоком морозе без особого ущерба для себя — и у темной кочевнической массы пользовался огромным авторитетом как человек, близкий к богам. Сохранилось и предание, что Кокочу заранее предсказал приход Темучина к верховной власти у монголов. Все это, наряду с выдающимися заслугами отца, делало его чрезвычайно влиятельной фигурой в степи. По своему политическому весу он уступал, пожалуй, лишь самому Чингисхану. А несколько удачных предсказаний и советов возвели Кокочу и в первые ряды приближенных хана, что давало ему уже не только духовную, но и значительную светскую власть. Однако такая впечатляющая карьера, видимо, вскружила ему голову.

Гордый и умный жрец посчитал себя равным Чингисхану, а возможно, лелеял мечту стать «серым кардиналом» — реальным правителем империи при каане, который полностью находился бы под его влиянием. В истории известно немало случаев такого рода: вспомним хотя бы кардинала Ришелье и Людовика XIII; а в общем, «имя им легион». И вполне вероятно, что с другим кааном, кем-нибудь вроде недалекого Хутулы, у Кокочу все прошло бы без сучка, без задоринки. Но не ему было тягаться с такой исключительной личностью, как Чингисхан.

Хотя сам замысел Теб-Тенгри был неплох. Для начала он решил посеять рознь в самой семье Чингисхана, опоре его трона, знаменитом «Алтан уруге». К тому же в семейных взаимоотношениях и без того не все было гладко, достаточно вспомнить эпопею «блудного сына» Джочи-Хасара. С него-то, как с самой уязвимой фигуры, и решил начать Кокочу.

Все началось со случайной или спровоцированной ссоры между Джочи-Хасаром и сыновьями Мунлика. Как ни крепок был могучий Хасар, но семеро хонхотанских братьев, во главе с Кокочу, хорошенько побили его, наставив синяков и шишек. Обиженный Джочи-Хасар побежал жаловаться старшему брату, однако Чингисхан только посмеялся над ним — вот, мол, слывешь непобедимым воином, а сам и в простой драке оказался побежденным. Вспыльчивый Хасар не стерпел еще одного унижения и ушел в слезах, зарекшись обращаться с чем-либо к брату. Этой размолвкой братьев воспользовался Теб-Тенгри, который стал нашептывать Чингисхану, что Хасар стремится отнять у брата верховную власть. При этом шаман ссылался на непререкаемый авторитет самого Тенгри — Великого Неба. Чингисхан поверил наговору и поехал разбираться. Хасара схватили и подвергли допросу. Спасла его примчавшаяся на подмогу мать, Оэлун, не преминувшая напомнить Чингисхану и о давнем убийстве Бектэра, соучастником которого был тот же Хасар. Напомнила она и о немалых заслугах Джочи-Хасара. Пристыженный Чингисхан отпустил брата, но вскоре втайне от матери отобрал у него большую часть пожалованных ранее людей и кочевий.