Глазами надзирателя. Внутри самой суровой тюрьмы мира - Нил Сэмворт
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Еще один парень из их компании, Толстяк, весил 130 кг, а выглядел лет на тридцать, хотя ему было всего восемнадцать, и ездил на Porsche Carrera 4. У них было богатство, престиж, телки, байки… все. Они вскружили головы окружающим, и у них появились подражатели – и многие из этих подростков позже стали опасными преступниками. В ближайшие годы они поступят в Стрэнджуэйс как заключенные категории А.
Отец Дэвида Каплана, известный бандит, умер, и семья спросила, могут ли офицеры отвезти парня на похороны. Его старший брат, отбывавший наказание в тюрьме «Манчестер», тоже собирался поехать. Мы подобрали его – и еще одного офицера – по дороге.
Итак, я снова был в Солфорде. И в этот раз я был прикован наручниками к заключенному. Когда мы прибыли на место, нас тут же окружили около сорока молодых людей, и ситуация снова стала пугающей. Один из них открыл дверцу фургона, и несколько человек забрались внутрь, чтобы пожать руки братьям.
– Здорово, пацаны, как дела? Отлично… – типичные манчестерские гопники, ведущие себя так, словно нас тут нет. Мы были бессильны, и они нам это демонстрировали.
К тому же у меня было дурное предчувстие. Мы вышли из фургона, и мимо как раз проехала черная карета, запряженная двумя кобылами, с гробом внутри. Потом мы познакомились с остальными членами семьи.
Хотя, как я понимаю, родители Дэвида давно разошлись, его мама была там, рыдая, как и подруга Каплана, как и все кузены, тети, дяди и прочие родственники, стоявшие в очереди, чтобы обнять наших заключенных. Когда они прижимали Дэвида к себе, то оказывались прямо у меня перед носом – меня обдавало духами, лосьоном после бритья и слезами. Это было чертовски некомфортно. Сам Дэвид был расстроен, его брат тоже. Да, они были преступниками, но такое открытое горе все равно заставляет вас сочувствовать.
Служба проходила в часовне на кладбище. Мы сели впереди, сразу за матерью. Брат Дэвида и его офицер сидели рядом с нами. Остальные офицеры стояли сзади, мы их не видели. Служба закончилась, и я уже подумал, что мы можем ехать, но нет. Часовня опустела, и старший офицер сказал, что мы идем к могиле. «Черт возьми, – подумал я, – я не хочу быть там». Но мы все же вышли через черный ход. В траурной процессии было около 200 человек, все одеты в черное, и нам пришлось пробираться сквозь толпу. Там было несколько очень больших парней в черных пальто, темных очках, с бородами и всяким таким. Это было похоже на проводы Тони Сопрано[41]. Мы были не только в меньшинстве, но и окружены.
Гроб опустили в могилу, бросили цветы, и я стал оглядываться. Разум шалит в таких страшных ситуациях, но я был убежден, что оружие выставлено на всеобщее обозрение, и уверен, что видел револьвер, засунутый в брюки. Кажется, я видел болторезы, хотя, пожалуй, мне могло просто это почудиться. Мне казалось очевидным, что эти двое планировали смыться. Повсюду валялись трупы, фургона уже не было видно. Я спросил Дэвида, что происходит.
– Ничего, С., – заверил тот меня. Он всегда называл меня просто С.
Он посмотрел на брата, и я тоже. Тот был готов к побегу, это было мне совершенно ясно. Офицер, прикованный к нему наручниками, тот, что из Стрэнджуэйс, выглядел напряженным, и, смею сказать, я тоже побелел. Я никогда не испытывал такого напряжения. Люди ждали сигнала. Тягостное ожидание длиной в несколько минут.
Дэвид снова посмотрел на брата. Парень кивнул, но Дэвид покачал головой. Я как будто покинул собственное тело.
– Пойдем, С., – сказал он.
Когда он обнял свою маму, напряжение частично развеялось. Я взглянул на его брата, который выглядел очень разочарованным, но один не собирался бежать без другого. Мы вернулись к фургону, где другие офицеры читали газету и жевали шоколад – как будто ждали, чтобы забрать нас после игры в бинго.
Похороны номер три были очень печальными. К тому времени я уже работал в медицинском отделении в Стрэнджуэйс, и на этот раз проблема была не в тех, кто нас там ждал, а в сопровождающих офицерах, и главным виновником был несносный придурок из рядов отдела оперативной поддержки в фургоне. И наша маленькая вылазка не увенчалась оглушительным успехом.
– Ох уж этот чертов придурок, – сказал Мистер Эмпатия, офицер, работавший в крыле, когда я подошел к камере. – Он уже два дня колотит в дверь, брыкается и грозится покончить с собой.
Когда я нашел мальчика, он был в часовне с Генри, тюремным капелланом. Ростом около 190 см, кроткий мужчина в очках и с седыми волосами, Генри походил на капитана Бёрдси[42], только не такой обветренный. В тюрьме многие сотрудники сомневаются в пользе от присутствия различных церковных работников, которые – все без исключения – не думают плохо о людях и просто пытаются что-то сделать для них. В крыле К мы видели, что Генри и остальные его коллеги слуг божьих, возможно, мешали окружающим. Но в медицинском отделении он открылся мне с совершенно другой стороны. Генри был фантастическим, настоящим сокровищем, ответственным и добросовестным, и он действительно помогал нам. Сестра Мария, монахиня, сделала то же самое, что и имамы.
В общем, Генри рассказал мне, что произошло. Этот парень сидел в тюрьме уже неделю и должен был отсидеть еще одну. Это был его первый раз в тюрьме, двухнедельный срок, очевидно, это был не такой уж плохой человек. Два дня назад умерла его маленькая дочь, которой было всего шесть месяцев.
Почему его просто не отпустили на похороны – ведь ему оставалось сидеть всего четыре дня?
Когда Генри услышал об этом, он пошел к нему и сказал, что ему нужно еще раз поговорить с начальством. Он так и сделал, но Мистер Эмпатия велел ему отвалить, поэтому заключенный бросил в него стул, за что его и заперли, пока капеллан не узнал. Генри привел его в часовню, чтобы немного успокоить.
Когда я встретил этого парня, то удивился: такой скромный, вежливый и уважительный. Но он был буквально раздавлен. Затем пришел недоумок номер два, еще один офицер, который плохо относился к заключенным. Он сказал, что будет командовать, пока я прикован к заключенному. У нас уже был шофер и еще третий офицер – не знаю, зачем было нужно работать вчетвером. Вряд ли тот парень был Йоркширским потрошителем.
Водитель предупредил нас, что мы попадем в пробку и можем опоздать.
– Плевать, – сказал тот засранец, вообще не способный к сочувствию. – Если мы опоздаем, значит, опоздаем.
