Золотой империал - Андрей Ерпылев

— Потому-то мы так резво и сорвались с места. Шестеренки машины нашего ведомства проворачиваются медленно, но верно. Кто-то неизвестный не только знает закрытые телефонные номера, но и называет пусть неправильный, но построенный по той же системе, что и реальный, позывной. Как бы вы поступили, капитан, в данной ситуации?

— Вы так легко об этом говорите? Да там уже наверняка трясут все семейство Савиных!

— Ну, положим, пока не трясут. Я думаю, еще сутки-другие в нашем распоряжении имеются. Если не пройдет вариант с хазой Колуна...

В этот момент на другой стороне улицы раздался противный скрип тормозов и тут же — визгливый голос:

— Вот ты где, чертовка! Проститутка, дрянь! Шлюха подзаборная!

— Что это? — Чебриков удивленно попытался взглянуть поверх голов столпившихся горожан. — Интересно...

— Не вмешивайтесь, ротмистр! — Николай, чувствуя смутное беспокойство, попробовал удержать графа за рукав, но тот, словно не замечая помехи, ледоколом раздвигал толпу, направляясь к месту происшествия.

Александрову ничего не оставалось, как следовать в кильватере.

— Я весь город уже объездил, а ты!.. Стерва! Да ты на коленях будешь ползать, штиблеты мои целовать, чтобы я!.. — разносилось по всей улице.

Последние зеваки, закрывавшие обзор, наконец расступились, и путешественники оказались в эпицентре событий.

У тротуара косо приткнулся огромный, сверкающий черным лаком автомобиль незнакомой Николаю марки, при одном взгляде на который в голове начинало крутиться полузнакомое определение «лимузин», перемежающееся почему-то таким знакомым словом «членовоз». Рядом с блистающим четырехколесным монстром возвышался здоровенный красномордый детина в белом костюме, распахнутый на груди пиджак которого (или не пиджак?) демонстрировал всем окружающим толстенную золотую цепочку поперек муарового нежно-бирюзового жилета. Здоровяк грубо сжимал локоть невысокой хрупкой брюнетки, гордо и вызывающе глядевшей обидчику прямо в глаза. Левая щека женщины пылала ярким румянцем, неестественно выглядевшим на бледном лице. В тот момент, когда ротмистр и Николай пробились на простор, детина как раз заносил руку для повторного удара.

— Постойте, милейший, — раздалось рядом с Александровым, и он отчетливо понял, что, будучи не в силах совладать со своей рыцарской натурой, граф пошел на обострение ситуации и конфликта не избежать... — Бить по лицу женщину — En voila des manie-res! (Это дурные манеры! (Франц)).

— А ты кто еще такой? — Громила вперил в Чебрикова мутный взгляд поросячьих глазок из-под белесых кустистых бровей. — Хахаль ейный, что ли? Еще один?

— Меня зовут граф Чебриков, Петр Андреевич, милейший.

— Ха-ха, граф! Ну и что же? А я, к твоему сведению, барон. Батяня покойный постарались, понимаешь... Барон Моришенков, слыхал, может?..

По толпе зевак пронесся ропот. Ротмистр оглянулся на замерших людей, очевидно хорошо знавших самодура, и развел руками:

— Ну... Это совершенно меняет дело... — После чего развернулся и влепил барону пощечину, больше смахивающую на затрещину. — Разрешим нашу проблему, как люди благородные... барон.

Солнце уже клонилось к далекой зубчатой стене леса, своими косыми лучами превратив реденький березняк в какое-то подобие зебры: ярко освещенные участки чередовались с почти темными, отчего многие из присутствующих казались карикатурно урезанными. Секундант барона, например (суетливый полный господин в пенсне, напоминавший Николаю Пьера Безухова в исполнении Бондарчука из знаменитого фильма «Война и мир»), состоял из одной верхней половины, начинавшейся чуть ниже часовой цепочки, а доктор Ярославцев, срочно выдернутый из своего кабинета, наоборот, — только из клетчатых брюк и сверкающих штиблет.

Старинные длинноствольные пистолеты уже были проверены и вручены дуэлянтам. Стреляться было решено на двадцати шагах, так как оскорбление было нанесено серьезное. Предстояло отмерить дистанцию.

— Слушайте, господин... э-э... — Толстячок в пенсне деликатно взял под локоток Николая. — Не имею чести знать ваше...

— Александров, — представился милиционер, чувствуя себя не в своей тарелке и уточнил, чтобы не, возникало вопросов: — Капитан Александров.

— Очень рад, — почему-то обрадовался очкарик. — Помещик Лихонос-Нарбетов, столбовой дворянин, если вам будет угодно-с... Послушайте, капитан, — зашептал помещик после того, как они с Александровым обменялись рукопожатием. — Я не настолько силен в дуэльном кодексе, как вы, военные, но даже я понимаю, что сейчас будет не честный поединок, а натуральное смертоубийство! Двадцать шагов! Это же почти в упор! Особенно если отмерять буду я...

Николай взглянул на короткие толстенькие ноги Лихонос-Нарбетова и вынужден был согласиться.

— Отмерьте вы, капитан! Ваши шаги наверняка в полтора раза длиннее моих.

Пока Николай отмерял требуемую дистанцию и отмечал ее воткнутой в дерн саблей совершенно случайно оказавшегося здесь гусарского поручика (бывшего пьяного вдрызг, но не в состоянии упустить столь увлекательного зрелища), а также тростями зрителей, ротмистр, придирчиво изучая свой пистолет, поощрял его взглядами искоса.

Когда дуэлянты наконец были расставлены на свои места и Лихонос-Нарбетов уже прокашливался, дабы провозгласить необходимые в таких случаях слова, Чебриков остановил его жестом и подозвал Александрова.

— Может быть, отложите эту затею, граф, — волнуясь начал Николай, подбежав к нему. — К чему все это? Из-за совершенно незнакомой женщины... Я уже обсудил с помещиком...

— Не суетитесь, капитан, — оборвал его на полуслове Петр Андреевич. — Жребий уже брошен. Обещайте мне только, что в случае... Ну, в общем, доведите дело до конца, Николай Ильич.

— Неужели нельзя было обойтись без гусарства, граф?! — в сердцах воскликнул Александров. — Дело то...

— Увы, нет. И мне жаль, капитан, что вы этого не поняли. Надеюсь, пока не поняли... Ступайте на свое место.

Через минуту помещик Лихонос, волнуясь, проговорил срывающимся голосом:

— Господа, последнее слово за вами. Нельзя ли все-таки уладить дело миром?

Моришенков, лузгающий в горсть семечки, держа пистолет под мышкой, как зонтик, отрицательно покачал головой и, сплюнув, тщательно отряхнул ладони:

— Чего уж тут улаживать-то...

— Я также не вижу причин, господа, — сообщил собравшимся ротмистр, одергивая одежду и опуская руку с пистолетом вдоль бедра.

Щеки и губы помещика, человека, видимо, добродушного и жалостливого, задрожали, и он выдавил, срываясь на фальцет:

— Тогда сходитесь!

Противники медленно двинулись каждый со своей стороны к барьеру, отмеченному столь разнородными предметами, поднимая на ходу оружие. Первый выстрел был за бароном, игравшим здесь роль оскорбленной стороны.

Шаг, еще шаг...

Николай непроизвольно закрыл глаза: не мог он вот так спокойно смотреть на то, как один человек холодно и расчетливо убивает другого, — все его милицейское нутро вопило, не желая соглашаться с этим. Но мгновения текли, и, когда грянул выстрел, веки сами собой поднялись.

— Промах, господа! — Гусарский поручик, едва держась на ногах, пьяно зааплодировал.

Ротмистр был на ногах и, мало того, слегка изогнув тонкие губы в гримасе, мало напоминающей усмешку, продолжал двигаться навстречу противнику, опустившему дымящийся пистолет и ставшему неожиданно мертвенно-бледным.

Еще шаг... Ну!

Ноги барона Моришенкова внезапно подломились, и он, опустившись на колени и неуверенно качнувшись туда-сюда, вдруг рухнул ничком, неловко выбросив в сторону руку с вывернувшимся из ладони пистолетом.

Так и не спустивший курок Чебриков в растерянности остановился, подняв ствол вверх, а к упавшему уже неслись со всех сторон, немилосердно толкая при этом замершего на месте Николая.

Через несколько секунд, показавшихся часами, врач оторвался от лежащего лицом в траве барона и громко сообщил во всеуслышание:

— Евлампий Прокопьевич скончался, господа... Апоплексия! — И добавил вполголоса, не поднимаясь с колен и протирая чистым платочком очки в металлической оправе: — От судьбы не уйдешь...

— Ну что там?

Николай, лежа рядом с Чебриковым, наблюдавшим через свой чудо-бинокль за домом, в котором только недавно погасли огни и прекратилась, судя по доносившимся до затаившихся путешественников отзвукам, развеселая гулянка, сгорал от нетерпения.

План ротмистра, поначалу показавшийся совершеннейшей дичью, постепенно захватывал его все более и более. А что: если полностью подтвердилось предположение о присутствии в данном доме все той же банды Колуна (правда, без Кавардовского), то почему бы не существовать и подземному ходу? А там и ворот в уже настоящий мир Империи?

Остальных в трагические события минувшего дня решили не посвящать. Налет на бандитскую «хазу» был намечен на полночь, но Троица внесла свои коррективы, заставив перенести начало операции больше чем на три часа.