Сладкий грех - Никола Корник

У него было два шрама. Лотта уже видела их прежде. Один — неглубокий порез на ребрах, другой — опасно глубокий рубец от удара саблей, заживавший, должно быть, не одну неделю. Даже теперь кожа вокруг раны выглядела сморщенной и неровной. Лотта не прикасалась к ней, понимая, что рана еще слишком свежа и может болеть.

Эван открыл глаза и взглянул прямо на нее. Под отсветами желания в его глазах она увидела что-то еще, настолько уязвимое, что ее сердце защемило.

— Это в сражении при Басеко, в котором я едва не погиб, — сказал он.

— Простите меня. У вас бывают ночные кошмары? — поколебавшись, спросила она.

Синий огонь в его глазах разгорался все ярче.

— Временами.

Лотта поцеловала его с мягкостью и состраданием, и он с жадностью ей ответил. Ее сознание начало мутиться. Лотта чувствовала силу его желания обладать ею. Об этом кричало его тело, поднимавшееся навстречу ей, вытягивающееся на шелковых привязях, сдерживающих его порыв. Оно безумно жаждало соединения, в то время как их губы сливались в поцелуе.

— Освободите меня, — шептали его губы.

— Нет, — отвечала Лотта, с улыбкой отодвигаясь назад. — Еще одна попытка, Эван, но помните, что я не столь мягкосердечна.

Эван выругался. Испарина выступила у него на лбу. Лихорадочный блеск в глазах усилил их яркую синеву.

— Тогда прикоснитесь ко мне.

— Лишь когда буду готова.

Она мучила его, испытывая те же муки сама. Глубинная сладкая боль желания гнездилась где-то внизу живота, как туго сжатая пружина. Лотта сгорала от желания почувствовать его внутри себя, но им обоим стоило еще подождать. Она провела руками по его коже, любовно впитывая в себя ее жар, шершавость волос на животе ниже пупка. Наконец, она прильнула губами к его члену, лизнув языком самый кончик. Он застонал глухо и сдавленно. Она взяла и попробовала его, скользящим движением провела по нему ртом, словно проверяя твердость, захваченная его запахами и вкусом, уловила стон наслаждения, лихорадочный жар желания, бившийся внутри.

Лотта подняла голову. Эван замер в последней попытке сдержать себя. Его мощное тело настолько напряглось в тисках желания, что казалось, он готов взорваться. Лотта вновь села сверху, широко расставив бедра. Потом плавно соскользнула вниз, так что его член оказался между ее упругими грудями. Он ощутил их волнующую мягкость, принявшую его в свою колыбель, и мощный глубокий толчок потряс его. Он громко застонал.

Осторожно скользя вперед и назад, она мягко сдавливала его член между грудями, дотрагиваясь затвердевшими сосками до его живота. У Эвана перехватило дыхание, лицо стало яростным от раздирающего плоть желания.

— Не сейчас, — прошептала Лотта, замедляя движения до мягких и легких толчков. — Не заканчивайте, пока я не дам разрешения.

Новый стон вырвался из его груди, и новая попытка освободиться от пут.

— Умоляю, женщина, кто научил тебя такому хладнокровному разврату?

— Я же говорила, практиковалась. Я всегда была прилежной ученицей.

Теперь она приподнялась и изогнулась над распростертым телом, позволив его восставшей плоти коснуться ее лона и отпрянув, как только он сделал движение вперед, чтобы войти глубже. Она увидела в его глазах вспышку разочарования и почувствовала, как сильно напряжено его тело. И тогда позволила ему глубоко войти внутрь ее, двигаясь навстречу его телу в одном ритме, снова и снова, слыша, как он громко закричал, опять и опять. Желание, освобождение и злость — все сплавилось в одно острое ощущение, которое снесло их обоих на самый край, за которым — тьма…

Очень медленно к Лотте возвращалось осознание реального мира — тихой комнаты, освещенной трепещущими языками пламени свечей. В роще за домом заухал филин. Дом был наполнен сонными звуками поскрипывающего дерева и какими-то тихими шорохами. Она взглянула на Эвана, который лежал неподвижно, с закрытыми глазами. Его дыхание все еще было прерывистым. Шелк продолжал сковывать его запястья. Лотта потянулась развязать узлы.

— Эван?

Что-то насторожило ее, когда шелк начал проскальзывать сквозь пальцы, отпуская пленника на свободу.

Он перевернулся так внезапно, что Лотта невольно вскрикнула. Его руки обвили ее, и он, склонив голову, прильнул к ее груди, обхватив соски ртом. Наслаждение томительным потоком хлынуло в ее тело, заставив закричать от потрясения и восторга. Его рот ласкал ее, и чувства тонули в сладчайшем отзвуке недавнего блаженства.

Эван подвинулся к ней ближе, осыпая поцелуями ее волосы.

— Вы злитесь на меня? — шепнула Лотта, касаясь ладонью его щеки. Трепетный свет пламени отбрасывал на кожу мягкие тени от его густых колючих ресниц. Сердце Лотты потрясенно замерло в груди. Странно, что такая мелочь, незначительная деталь, нарушила зыбкое равновесие, увлекая за край пропасти в любовную бездну. И уже бесполезно это отрицать. У нее было желание сохранить дистанцию, оградить себя. То, что она сделала, желая сломать оборону Эвана, привело к разрушению ее собственной защиты.

— Невероятно зол.

Видимо, что-то изменилось между ними. Лотта чувствовала это. В голосе Эвана звучал беззлобный юмор.

— Я покажу вам, насколько зол, лишь бы только у меня остались силы, — сказал он. — Но это, — продолжал он другим тоном, — не сравнимо ни с чем, что я испытывал прежде.

Он притянул ее ближе к себе, и Лотта устроилась щекой на его груди, прислушиваясь к тому, как меняется его дыхание и он засыпает. Ей вспомнилась первая ночь в Лондоне. Такая нежность была в том, как он привлек ее к себе. Здесь, в его объятиях, она поддалась искушающей иллюзии любви и взаимности. Сомнений не осталось, она полюбила. В ее сердце плескалось счастье, такое полное и безусловное. И сразу же разлетелся, как дым, страх перед будущим. Сейчас она жила счастливым мгновением. А утро потерь и сожалений еще придет, и не раз.

Когда Эван проснулся, постель уже была холодна и пуста. Лотты рядом не было. Он сел, прогоняя последние теплые отсветы сна из своего сознания. Непонятно отчего он чувствовал себя потерянным и одиноким. Удивительно, до чего ему хотелось, чтобы Лотта была сейчас рядом. Он никогда и ни в ком не нуждался. Ее вероломство и предательство взбесили его именно потому, что он нуждался в ней. Эван не хотел, чтобы она обманывала его, испытывая боль при мысли о том, что враги подкупили ее. Ее страсть к деньгам оказалась сильнее преданности ему.

Такие чувства к Лотте очень беспокоили Эвана, он опасался зависимости.

Он повел плечами, словно отгоняя непрошеные мысли, выбрался из уютного тепла постели и подошел к умывальнику, стоящему в противоположном углу комнаты, умывался из кувшина, поеживаясь от жалящего холода колодезной воды. Все тело изнывало от незнакомых ощущений, не болело, нет, просто утратило напряженность, в которой пребывало почти постоянно, обретя наконец расслабленность удовлетворения. В голове не было никаких мыслей, кроме одной — куда ушла Лотта? Наверняка она где-то неподалеку. Ей просто некуда идти. Вопреки ее дерзким словам и столь же дерзкому поведению прошлой ночью, она полностью зависит от крыши над головой и денег, которые он дает.