Дракон из Трокадеро - Клод Изнер

– У вас работает Эмабль Курсон?

– Курсон? Да-да, помню такого! Я нанял его на время проведения Выставки, он показался мне человеком надежным, но вдруг куда-то пропал вместе с костюмом, который я ему выдал. Знаете сколько стоит это барахло, еще сохранившее следы былого величия? Никакое золотое дно не даст столько самородков, чтобы возместить мне потерю этих тряпок!

– Где я могу его найти?

Шевалье Гавейн снял шляпу и завитой парик, явив миру лысый череп, который он вытер все тем же платком.

– Если бы я знал, то пошел бы и хорошенько его взгрел… На этой неделе я собирался оформить его официально… Поль!

К ним подошел парнишка в наряде маркитанта.

– Поль, ты знаешь, где живет этот Курсон, которого ты ко мне привел, а он дал деру в самый разгар сезона?

– Ну… по его словам, он остался без квартиры, потому что старик, у которого он жил, уехал в деревню. Мы с ним не раз вкалывали вместе в отелях и кафе, и когда вы взяли меня…

– Кто он, этот старик? – спросил Виктор.

– Господин Матильд, торговец прохладительными напитками. С трудом сводит концы с концами, таская без разрешения свою тележку под самым носом у легальных торговцев, владеющих монопольным правом утолять жажду. Где он живет, я не знаю.

Виктор бросился на улицу.

– Продавец прохладительных напитков! Тележка! Рикша! Боже праведный, сжалься надо мной, сделай так, чтобы я не опоздал!

Он несся как угорелый, не обращая внимания на прохожих, и даже опрокинул снаряжение общественного писаря, который тут же завопил:

– Вельзевул! Бегемот! На помощь, демоны с цепи сорвались!

Вокруг него стали собираться зеваки, пытаясь узреть порождений ада, но увидели лишь старика – забрызганного чернилами и размахивавшего ручкой перед носом уличных мальчишек, показывавших ему язык.

Небо подсвечивали мириады огней, но, несмотря на это, оно сохраняло свинцово-серый оттенок. Расположенные на Парижской улице заведения с равномерными интервалами изрыгали на улицу кучки людей, которые тут же рассыпались по берегам Сены, где их ждали прогулочные пароходики.

Вконец запыхавшись, Виктор подбежал к входу в театр Лои Фуллер и бросился на штурм двери, но та устояла. Он попытался вышибить ее плечом, набил синяков и тут услышал щелчок замка. Он выбил его? Или дверь открыли изнутри? Не видя перед собой ни зги, Легри осторожно двинулся вперед. Его окутали тьма и одиночество, казавшиеся еще более странными оттого, что вокруг царил мир веселья. Виктору показалось, что на него набросили удушливый саван.

Он чиркнул спичкой в вздрогнул. Затем ощупью направился в зрительный зал, пропитанный запахом пыли и ладана. Легри шел вдоль ряда стульев, загипнотизированный непроглядной тьмой театра, в котором час назад зрители аплодировали японской актрисе и американской танцовщице. Поглаживая спинки, он тщетно вглядывался во мрак. Разглядеть, не спрятался ли кто в оркестровой яме, было невозможно.

Хлопнула дверь. Виктора охватило инстинктивное желание бежать, но он устоял. Рядом кто-то был. Совсем близко. Он чувствовал трепещущее незримое присутствие человека, затаившегося в засаде. Легри припомнил, как ему описывал театр Жозеф. Вход за кулисы располагался справа.

Он зацепился за сиденье, взмахнул руками, хватаясь за пустоту, ладонь его прикоснулась к стене, затем соскользнула на ручку, которую он бесшумно открыл.

Справа различались какие-то тени, вполне возможно, что сценические костюмы, развешанные на вешалках и едва выступащие из тьмы в тусклом отблеске света, источник которого Легри определить не мог. Что-то было не так. Все эти тени, выстроившиеся в ряд, казались более осязаемыми чем простые кимоно. Он обо что-то споткнулся, чуть не растянулся на полу, нагнулся и увидел перед собой четыре ступеньки, ведущие на возвышение, на котором виднелся силуэт стойки с развешанной на ней одеждой. Спичка обожгла пальцы, Виктор чертыхнулся и зажег еще одну.

Он ударился о первую ступеньку, тихо выругался, покачнулся и протянул руку к стойке. За вешалками, бросая ему вызов, вибрировал красновато-коричневый светлячок. Но каждый раз, когда Легри был готов вот-вот определить его точное местоположение, он исчезал. Неужели он стал жертвой иллюзии? Может, он, подобно детям, которых так легко одурачить, тоже пытался поймать солнечный зайчик? Но ведь эта оранжевая запятая была как две капли воды похожа на пламя свечи. Виктор подпрыгнул и обернулся: сначала тишину нарушил шорох, затем послышался хруст. Может, одна из теней переместилась в сторону? Он съежился и попятился, совершенно не ориентируясь в пространстве, будто глаза ему завязали повязкой.

Вдруг его что-то ударило под солнечное сплетение. Легри выронил вторую спичку и пошатнулся от удивления и боли. Жилет был влажный и липкий. Виктор ощупал бок, из груди торчала стрела. Он задыхался, сердце колотилось как бешеное. Он стал медленно заваливаться назад. За спиной послышались глухие звуки. Вот они стали приближаться: шаги. Над ним склонилось лицо. Виктор, ослепленный пламенем свечи, заставил себя посмотреть на персонажа, прятавшегося за вешалками.

Лицо улыбалось. Лицо Эмабля Курсона. Он держал в руке изогнутый предмет, затем осторожно положил его к ногам. Виктор сразу же опознал в нем лук.

– Не двигайтесь, господин Легри, в противном случае вы можете потерять слишком много крови.

Эмабль убедился, что стрела была на месте. Виктор закричал. Курсон тут же приложил к ране носовой платок.

– Прижмите, и как можно сильнее. Дышите ровно, нам с вами нужно еще поговорить. Как вы догадались, что это я?

Виктор напрягся, чтобы открыть рот, но жажда и боль были так сильны, что он не знал, сможет ли говорить. И все же ему удалось прошептать:

– Я вспомнил наш разговор в «Оловянном горшке». Вы сказали, что после сообщения о смерти Форестера вместе с другими поднялись к нему в номер… и добавили, что на нем был клетчатый костюм – пиджак и брюки. Ложь. С Форестера сняли брюки и туфли… и в ванной он лежал в одних кальсонах… Вечером слово «брюки» стало мигать у меня в голове красной лампочкой.

– Но я же мог просто ошибиться.

– Нет, вы солгали сознательно. Вы не поднимались вместе с остальными, и у меня тому есть подтверждения. Субъект в рабочих шароварах и фуражке, которому вы якобы приносили завтрак, – чистой воды вымысел.

– Вы полагаете, господин Легри? Я в этом не уверен. Я продумал все тщательно, но все равно совершил ошибку…

Виктор задыхался, его одолевало желание уснуть, потерять сознание, оказаться как можно дальше от этого кошмара. Голос Эмабля доносился до него как сквозь вату:

– Я несколько раз заходил в лавку Бискорне, торгующую перьями. Просто так, от нечего делать. Откуда мне было знать, что меня выдаст фуражка… Не вертитесь, господин Легри, потеря крови будет для вас роковой, достаточно выдернуть эту стрелу и…

Слащавый Эмабль Курсон надел на себя маску сострадания, тем более отвратительную от того, что глаза его источали ненависть, граничившую с радостью.

Виктор закрыл глаза. Перед его мысленным взором встали два размытых силуэта, усиленно жестикулировавшие, умолявшие не покидать их. Ради любви к Таша и Алисе он был обязан оставаться в сознании и противостоять соблазну впасть в летаргию.

– Чтобы прийти к столь блестящему выводу, вам понадобилось время, господин Легри! Я воспользовался предоставленной вами задержкой, и теперь она щедро оплачена. Очень трудно заподозрить в скромном официанте умелого убийцу.

– Кто вы в действительности?

– Призрак.

Виктор почувствовал, что силы его покидают, и прибег к известному мнемотехническому приему, позволяющему сохранить голову холодной: стал повторять таблицу умножения.

– Почему? – спросил он, выталкивая из себя воздух.

– Хотите до всего докопаться, да?

– Где мои друзья?

– Вопрос не по теме, господин Легри. Неужели вы не хотите, чтобы я продолжил свой рассказ? Убийство Форестера было импровизацией. Сначала я оставил фуражку на кровати, чтобы все подумали, будто она принадлежит какому-нибудь посетителю. Но потом передал улику лакею и сообщил ему, где собираюсь прятаться. Из всех доступных мне алиби это было лучшим. Я прекрасно понимал, что сей кретин проболтается и что флики явятся меня допрашивать, но даже не предполагал, что эта чертова фуражка выведет вас на мой след. Когда покушение на вас закончилось неудачей, я решил раствориться в толпе зевак, съехавшихся на Выставку, и стал продавцом прохладительных напитков. Это дало мне возможность передвигаться, не привлекая к себе внимания. Затем превратился в рикшу – работа грязная, но ведь, не принеся себя в жертву, в рай не попадешь. Между нами говоря, ваш партнер – сущий идиот, он ничуть меня не заподозрил, хотя я следовал за ним буквально по пятам. Вы доставили мне много хлопот, но я не таю на вас зла и даже, странным образом, сожалею, что вынужден вас убить.