Акамие, или Любимая игрушка судьбы - Алекс Гарридо

Так царь сидел, глядя на узорчатые плитки пола, на густой пестрый ворс ковра, на резной косяк... И хотел, и все не мог заговорить. Как будто удавка затянулась на шее.

- Я, я сам, только я...

И снова молчание, а потом тяжкий вздох.

- Сам отдал палачам мою радость, велел тащить ненаглядного за ноги... изранить руки жемчужные, плечи серебряные...

Глава 16

Золотой конь, парящий над серебряной травой, алый кафтан и белый платок - все удаляясь, мчится всадник в сторону гор. А взгляд все не отпускает его, не позволяет удалиться и скрыться из виду. Летит и летит золотая птица, унося на спине алую розу.

Ханнар открывает глаза. Степь вокруг вся струится и переливается серебром - ветер волнует высохшую до белизны траву. Войско движется вдоль линии далеких гор. Поскрипывает и звенит сбруя, стучат копыта, перекликаются всадники.

Давно умчался золотой конь с алым всадником на спине, и нет, и не будет от него вестей. Но однажды - да исполнится воля Высокого Солнца! - приведет из далекой неволи алый всадник жениха для Ханнар. И продолжится род детей Солнца, богов и царей Аттана.

А закроешь глаза - все он мчится, алый всадник, хайард.

Враг.

Где он, ее жених? Сквозь слезы - от ветра, только от ветра! - видится ей алый всадник на золотом коне. Ханнар не вытирает слез. Пусть катятся по щекам. Дней укатилось больше в ожидании и тревоге.. Она только женщина, поруганная невеста из рода Солнечных царей. Она ли в силах отвоевать эти бескрайние степи у могущественного и жестокого царя хайардов?

Всадник летит над травами, воин с бесстрашными веселыми глазами. Ему бы вести ее войско, быть Ханнар защитой и опорой. Как сильны его смуглые руки, смиряющие озорного жеребца, смуглые руки, которыми он никогда не обнимет Ханнар, потому что не он, не он ее жених.

А вышла бы ему навстречу с радостной и покорной улыбкой, подала бы воды - напиться, смыть пыль и пот с разгоряченного лица.

Но ярко и яростно пылает в небе Высокое Солнце, и целое царство за плечами Ханнар. Другой станет ее мужем, чтобы не прервался на земле род богов.

А сказала бы:" Я устала. Прими, сними с плеч эту ношу. Защити меня. Ибо я узнала то, чего многие века не знала ни одна из дочерей Солнца: страх, унижение и бессилие. Охрани, обереги меня, пожалей, утешь слабую и безутешную могучей твоей рукой."

Но не ему, другому скажет Ханнар эти слова. Такова воля Солнца.

"Родные мои," - шепчет Ханнар, подняв лицо к светилу, но замирают на губах слова привета: не их ли воля разлучит Ханнар с любовью?

"Зачем ушла ты, Ахана? Вынесла бы то, что вынесла я - стала бы теперь царицей. А я... я была бы свободна."

Нет справедливости в сердце, и не хочет справедливости Ханнар. Где-то летит над серебряной травой алый всадник, торопя коня, ведет жениха из далекого плена.

- Значит, передо мной - моя царица?

Ханнар качнулась с пятки на носок, смерив Атхафанаму долгим взглядом. Презрительное любопытство только подчеркивалось насмешливым почтением, которое Ханнар, не очень-то и стараясь, изобразила на лице.

- Значит, передо мной та, которая заменила божественную Ахану в твоем сердце и на твоем ложе?

Сочувственная улыбка предназначалась уже Ханису. Тот просто опешил перед шквалом холодной ярости, бушевавшим вокруг Ханнар. Похоже, если бы хайарды и понимали ее слова, это не смутило бы богиню.

Эртхиа знал, что следует делать, когда женщина забывает свое место. Но эта женщина ему еще не принадлежала, и он воздержался от советов, пощипывая юный ус.

Ханис почти испуганно смотрел на нее. Он просто не ожидал вспышки необъяснимого гнева со стороны девушки, в послании умолявшей его о помощи. И она не была ему достаточно близкой родственницей, чтобы оборвать ее по-родственному резко.

Атхафанама одна поняла, что к чему. Она безмолвно упала бы на колени перед любым родственником-мужчиной, но незамужняя сестра мужа в ее глазах и человеком-то не была.

Рыжей девке-переростку не понраву пришелся выбор брата? Атхафанама внимательно осмотрела соперницу от носков сапог до пышных кудрей надо лбом. Соперница...

Атхафанама вспомнила: рыжая взбесилась оттого, что брат женился на другой.

С покровительственной улыбкой она кивнула сестре мужа. Не соперница Атхафанаме эта верблюдица косматая, слишком худая и высокая, чтобы когда-нибудь выйти замуж в стране, где девушки не носят покрывала. Рассмотрев ее со всех сторон - кто к ней посватается?!

И взгляд, и надменная улыбка Атхафанамы говорили: "Если есть в Аттане царица, так это - я"

Смерив ее взглядом еще раз, Ханнар с полвздоха покусала губу - и тоже улыбнулась, открыто и торжествующе. Отбросив с груди толстые косы, она, высоко держа узкий нежный подбородок, повернула лицо к хайарду.

- Благодарю тебя, Эртхиа ан-Эртхабадр. Ты сдержал слово: привел в Аттан царя. Теперь мой черед. Приданое мое - войско, которое окружает эту юрту. Берешь меня в жены?

Ханис втайне вздохнул с облегчением: обещание, данное другу, казалось невозможно выполнить, но Ханнар сама отдавала себя Эртхиа в возмещение за Атхафанаму.

Маленькая хайардская царевна во все глаза смотрела на брата. Так эту верблюдицу он просил у Ханиса, он, которого не дождалась прекраснейшая и знатнейшая в Хайре невеста?

Ханнар, высоко изогнув золотистую бровь, сверху вниз глядела на жениха. И он, помня только о том, что этот вопрос с Ханисом уже решен, важно, без тени сомнения, заявил:

- Беру тебя в жены, девушка.

Метнув в сторону Атхафанамы уничтожающий взгляд, Ханнар шагнула к Эртхиа.

Они смотрели друг на друга немного растерянно: оба не знали, что им делать теперь. Свадебные обряды Хайра слишком сложны и громоздки, а детям Солнца вовсе нет нужды в обрядах: брат и сестра рождены друг для друга, зачем соединять то, что от природы неразделимо?

Ханис соединил их руки, как недавно Эртхиа вложил руку Атхафанамы в его руку.

Две свадьбы справляли в тот же вечер, устроив пир вокруг костров, как принято у кочевников удо. У степнячек в переметных сумах нашлась пара нарядных накидок, которыми покрыли головы невестам. Жесткие от шитья, покрывала казались маленькими шатрами, в которых уютно угнездились Ханнар и Атхафанама, каждая рядом со своим женихом.

Вынув из седельной сумки дарну, Эртхиа хотел было воспеть красоту обеих невест. Но увидел, что Ханнар подали изогнутую, как длинный лук арфу, - и уступил ей черед.

Откинув косы вместе с покрывалом за плечи, Ханнар прислонила дугу арфы к плечу, благоговейно коснулась струн светлыми пальцами. Блики от языков пламени, струясь, пробегали по струнам, а следом двигались пальцы Ханнар.

Звуки, каждый отдельно, падали и повисали в воздухе, медленно отплывая по одному, или сбиваясь в звонкие гроздья. Под стать этим звукам и голос Ханнар, глубокий, сильный, изливался из самой груди. И как будто сталкивались бронзовые шары, так пели вместе арфа и Ханнар.