История Венецианской республики - Джон Норвич

Пизани был среди бежавших. В случившемся была не только его вина. Он приказал одному из своих капитанов, Николо Кверини, на 12 галерах охранять вход в гавань. Именно небрежение Кверини к службе (а некоторые считают это предательством) стало причиной поражения. Но поражение было несомненным: гораздо большим, чем в Босфоре, самым большим за всю историю республики. По возвращении в Венецию и Пизани, и Кверини были призваны к суду, приговорены к большим штрафам и лишены полномочий. Но если Кверини их лишили только на 6 лет, несчастный Пизани больше никогда не смог командовать ни на суше, ни на море.

Смерть, как писал Петрарка архидиакону Генуи, была благосклонна к Андреа Дандоло, «она уберегла его от зрелища его поверженной страны и гораздо более жестоких посланий, чем те, что пришлось написать ему мне». На самом деле, дож умер за два месяца до поражения в Портолуньо, 7 сентября 1354 года, и был положен в пышный готический саркофаг в баптистерии Сан Марко. Он стал последним венецианским правителем, похороненным в соборе.[147] Его смерть в 47 лет была двойной трагедией. Европа потеряла выдающегося ученого-гуманиста столетия, а в Венеции на пост дожа выбрали старика, которому предстоял год бесчестья и смерть на эшафоте.

Марино Фальеро был представителем одной из самых старых благородных фамилий Венеции, давшей республике уже двух дожей. В свои 76 лет он все еще вел активную общественную жизнь, будучи послом Венеции при папском дворе в Авиньоне. Этот пост он считал кульминацией своей жизни, посвященной различной государственной службе, но тут прибыли посланники с известием об его избрании. Еще в 1312 году его имя встречается в хрониках в связи с избранием дожа Соранцо, а между 1315 и 1327 годами — как участника Совета десяти. Возможно, он имел отношение к ликвидации Баймонте Тьеполо. В свое время он командовал флотом на Черном море, занимал должность старейшины (savio) в нескольких комиссиях, управлял в качестве подесты Кьоджей, Падуей и Тревизо. А всего за два года до избрания он выступал делегатом от республики, когда Карл IV разбирал очередную претензию венгров на Далмацию. Во время этой миссии Карл посвятил его в рыцари за старания и отдал ему во владение Валь Марино, у подножья Альп. За время своей деятельности Марино Фальеро прославился тем, что был скор на гнев и на прощение. В 1339 году на должности подесты Тревизо он прилюдно дал пощечину епископу, опоздавшему на шествие. Как показали последующие события, с возрастом его нрав не переменился.

Летописцы со вкусом описывают дурные предзнаменования по его приезде в Венецию. Кроме всего прочего, как говорят, всю первую неделю октября город был окутан плотным облаком тумана, такого густого, что «Бучинторо», везший нового дожа из Кьоджи, не смог подойти к Моло. Фальеро со свитой пришлось пересаживаться на маленькие плоскодонные лодки — piatte, бытовавшие до изобретения гондолы. Но даже и тогда они пропустили пристань у Понте делла Палья (Соломенного моста) и высадились в конечном итоге на Пьяццетту, так что дожу пришлось подойти ко Дворцу со стороны двух колонн, а это традиционное место казни злодеев.

Не прошло и месяца со дня его восшествия на трон и провозглашения торжественного обещания (promissione), ограничивавшего его власть, как пришли вести с Пелопоннеса, и над только что начавшимся правлением сгустились тучи. Но даже такая катастрофа, как Портолуньо, не могла омрачить венецианцам церковного праздника, и в начале 1355 года, в последний четверг перед Великим постом, они праздновали жирный четверг — Giovedi Grasso. Согласно народным традициям, вокруг Пьяццы и Пьяццетты ловили свиней в память о том, как мощи святого Марка перевозили, укрыв от неверных свининой. Устраивали акробатические представления, чисто венецианского свойства — так называемые Forze di Ercole («геркулесовы упражнения»), когда группа людей взбиралась друг другу на плечи, образуя живые пирамиды, или Volo del Turco («турецкий полет»), когда по канату соскальзывали с головокружительной высоты колокольни на Пьяццетту.

Когда закончились народные празднества, дож устроил во дворце обычный пир. Вот тут-то, по всеобщему мнению, и начались неприятности. Среди гостей находился молодой человек. Позднее сложилась безосновательная легенда, что это был будущий дож, Микеле Стено. Этот человек спьяну начал нескромно привлекать к себе внимание одной из служанок жены дожа. Фальеро велел его вышвырнуть, но перед тем, как покинуть дворец, буян умудрился проникнуть в зал Большого совета и оставить на троне надпись:

Марин Фальеро жену-красавицуСодержит, а другие тешатся.[148]

Таким образом предполагалось уязвить дожа, но его ярость была еще сильнее, чем настрой кварантии. Вместо того чтобы произнести несколько суровых слов, принять во внимание возраст юноши и хорошую его репутацию, слегка наказать, заставить принести извинения и отпустить восвояси, сварливый старик разбушевался со всей нетерпимостью старого человека к нахальному и дерзкому новому поколению. Но его власть ограничивалась рамками клятвы, и он развернул привычные ему интриги среди правящей касты, чтобы осуществить свою месть. Он требовал, чтобы приняли закон, защищающий его честь и достоинство и карающий тех, кто на них посягнул. Если закон против них будет бессилен, он обещал заняться обидчиками сам.

Еще несколько случаев укрепили его в этом решении. Двое очень почтенных граждан, один — капитан корабля, другой — некто Стефано Гьяцца по прозвищу Гизелло, начальник Арсенала, представили, независимо друг от друга, жалобы на то, что они были оскорблены публично и телесно молодыми аристократами. Тогда дож, видимо, забывший, как он сам ударил епископа Тревизо, посочувствовал им, но указал на сложность дела и напомнил, что даже он сам претерпел оскорбление от подобных людей. Гизелло мрачно пробормотал: «Опасных тварей нужно связать. Если на них нет управы, их надо уничтожить».

Так у Фальеро появился союзник, и весьма могучий. Служители Арсенала были хорошо обученной и надежной провоенной организацией с давними традициями личной преданности дожу, поставлявшей ему телохранителей на все торжественные шествия. Так возник заговор. Ночью 15 апреля в городе должны были спровоцировать беспорядки, пустив слух о приближении генуэзского военного флота. Население высыпало бы на пьяццу Сан-Марко, где член правящей фамилии, Бертуччо Фальеро, ожидал бы с вооруженным отрядом арсеналотти, выделенных для охраны дожа, и убивал бы всех молодых аристократов, какие попадались на глаза. Марино Фальеро предстояло объявить князем Венеции и утвердить этот титул.

История знает бесчисленные примеры: аристократов, восставших против своего класса и возглавивших народное движение. Однако мало кто это проделывал на исходе восьмого десятка, и к тому же находясь в положении главы государства. В таких обстоятельствах мотивом не могут служить амбиции и личные интересы. Похоже, Фальеро двигала просто ненависть и злоба, желание одним всепобеждающим усилием отогнать наступающую старость. Вполне могло быть, что Гизелло и его подручные, видя это, воспользовались положением и сделали старого дожа своей марионеткой. Если так, то дож был не вдохновителем заговора, а скорее его жертвой. Но трудно сочувствовать человеку, который, обладая высшей властью, пытается силой, самым кровавым и жестоким образом уничтожить правительство, а в конечном счете — класс, его породивший. К счастью для Венеции, он добился только собственного падения.

Два заговора против республики видел уже XIV век. Оба они провалились из-за неспособности заговорщиков держать рот на замке. И вот — снова та же история! Один из заговорщиков, торговец мехами из Бергамо по имени Бельтраме, предупредил богатого клиента, чтобы тот не выходил на улицу 15 апреля. Клиент пошел прямиком к дожу и в простоте душевной передал ему предупреждение. Однако реакция Фальеро вызвала у него подозрения и желание донести предупреждение до других, более склонных к вниманию ушей. В квартале моряков Кастелло, возле Арсенала, главного центра беспорядков, некто Марко Нигро получил сходное предупреждение. Можно подумать, что и еще кто-то, включая и самого дожа, был не так молчалив, как полагалось, поскольку Совет десяти получил сообщения по меньшей мере из двух, а может, из трех или более источников. Совет действовал со своей обычной оперативностью. Первую же встречу провели тайно в монастыре Сан Сальваторе, чтобы выяснить, замешан ли в этом лично дож. Вскоре, когда проверили факты, был собран Большой совет во дворце. Присутствовали синьория, прокуроры (avogadore), кварантия, синьоры ди нотте, главы сестьере и пятеро мировых судей (cinque della pace), но примечательно, что на совет не позвали двух человек с фамилией Фальеро. Один их них был avogadore, а другой — член Совета десяти.