Полное собрание стихотворений - Александр Пушкин

К**

Ты богоматерь, нет сомненья,Не та, которая красойПленила только дух святой,Мила ты всем без исключенья;Не та, которая ХристаРодила не спросясь супруга.Есть бог другой земного круга —Ему послушна красота,Он бог Парни, Тибулла, Мура,Им мучусь, им утешен я.Он весь в тебя – ты мать Амура,Ты богородица моя!

<Мордвинову.>

Под хладом старости угрюмо угасалЕдиный из седых орлов Екатерины.В крылах отяжелев, он небо забывалИ Пинда острые вершины.

В то время ты вставал: твой луч его согрел,Он поднял к небесам и крылья и зеницыИ с шумной радостью взыграл и полетелВо сретенье твоей денницы.

М<ордвинов>, не вотще Петров тебя любил,Тобой гордится он и на брегах Коцита.Ты лиру оправдал, ты ввек не изменилНадеждам вещего пиита.

Как славно ты сдержал пророчество его!Сияя доблестью и славой, и наукой,В советах недвижим у места своего,Стоишь ты, новый Долгорукой.

Так, в пенистый поток с вершины гор скатясь,Стоит седой утес, вотще брега трепещут,Вотще грохочет гром и волны, вкруг мутясь,И увиваются, и плещут.

Один, на рамена поднявши мощный труд,Ты зорко бодрствуешь над царскою казноюВдовицы бедный лепт и дань сиб<ирских> рудРавно священны пред тобою.

Стихотворения 1827 г

Во глубине сибирских рудХраните гордое терпенье,Не пропадет ваш скорбный трудИ дум высокое стремленье.

Несчастью верная сестра,Надежда в мрачном подземельеРазбудит бодрость и веселье,Придет желанная пора:

Любовь и дружество до васДойдут сквозь мрачные затворы,Как в ваши каторжные норыДоходит мой свободный глас.

Оковы тяжкие падут,Темницы рухнут – и свободаВас примет радостно у входа,И братья меч вам отдадут.

Соловей и роза

В безмолвии садов, весной, во мгле ночей,Поет над розою восточный соловей.Но роза милая не чувствует, не внемлет,И под влюбленный гимн колеблется и дремлет.Не так ли ты поешь для хладной красоты?Опомнись, о поэт, к чему стремишься ты?Она не слушает, не чувствует поэта;Глядишь, она цветет; взываешь – нет ответа.

Эпиграмма. (из антологии)

Лук звенит, стрела трепещет,И клубясь издох Пифон;И твой лик победой блещет,Бельведерский Аполлон!Кто ж вступился за Пифона,Кто разбил твой истукан?Ты, соперник Аполлона,Бельведерский Митрофан.

Есть роза дивная: онаПред изумленною КиферойЦветет румяна и пышна,Благословенная Венерой.Вотще Киферу и ПафосМертвит дыхание мороза —Блестит между минутных розНеувядаемая роза…

<Ек. Н. Ушаковой.>

Когда бывало в старинуЯвлялся дух иль привиденье,То прогоняло сатануПростое это изреченье:«Аминь, аминь, рассыпься!». В наши дниГораздо менее бесов и привидений;Бог ведает, куда девалися они.

Но ты, мой злой иль добрый генийКогда я вижу пред собойТвой профиль и глаза, и кудри золотые,Когда я слышу голос твойИ речи резвые, живые —Я очарован, я горюИ содрогаюсь пред тобою,И сердцу, полному мечтою,«Аминь, аминь, рассыпься!» говорю.

Княгине З. А. Волконской

Среди рассеянной Москвы,При толках виста и бостона,При бальном лепете молвыТы любишь игры Аполлона.Царица муз и красоты,Рукою нежной держишь тыВолшебный скипетр вдохновений,И над задумчивым челом,Двойным увенчанным венком,И вьется и пылает гений.Певца, плененного тобой,Не отвергай смиренной дани,Внемли с улыбкой голос мой,Как мимоездом КаталаниЦыганке внемлет кочевой.

<Кн. П. П. Вяземскому.>

Душа моя Павел,Держись моих правил:Люби то-то, то-то,Не делай того-то.Кажись, это ясно.Прощай, мой прекрасный.

<Ек. Н. Ушаковой>

В отдалении от васС вами буду неразлучен,Томных уст и томных глазБуду памятью размучен;Изнывая в тишине,Не хочу я быть утешен, —Вы ж вздохнете ль обо мне,Если буду я повешен?

В степи мирской, печальной и безбрежнойТаинственно пробились три ключа:Ключ Юности, ключ быстрый и мятежныйКипит, бежит, сверкая и журча.Кастальской ключ волною вдохновеньяВ степи мирской изгнанников поит.Последний ключ – холодный ключ ЗабвеньяОн слаще всех жар сердца утолит.

Арион

Нас было много на челне;Иные парус напрягали,Другие дружно упиралиВ глубь мощны веслы. В тишинеНа руль склонясь, наш кормщик умныйВ молчаньи правил грузный чолн;А я – беспечной веры полн —Пловцам я пел… Вдруг лоно волнИзмял с налету вихорь шумный …Погиб и кормщик и пловец! —Лишь я, таинственный певец,На берег выброшен грозою,Я гимны прежние поюИ ризу влажную моюСушу на солнце под скалою.

Ангел

В дверях эдема ангел нежныйГлавой поникшею сиял,А демон мрачный и мятежныйНад адской бездною летал.

Дух отрицанья, дух сомненьяНа духа чистого взиралИ жар невольный умиленьяВпервые смутно познавал.

"Прости, он рек, тебя я видел,И ты недаром мне сиял:Не всё я в небе ненавидел,Не всё я в мире презирал".

Какая ночь! Мороз трескучий,На небе ни единой тучи;Как шитый полог, синий сводПестреет частыми звездами.В домах всё темно. У воротЗатворы с тяжкими замками.Везде покоится народ;Утих и шум, и крик торговый;Лишь только лает страж дворовыйДа цепью звонкою гремит.

И вся Москва покойно спит,Забыв волнение боязни.А площадь в сумраке ночномСтоит, полна вчерашней казни.Мучений свежий след кругом:Где труп, разрубленный с размаха,Где столп, где вилы; там котлы.Остывшей полные смолы;Здесь опрокинутая плаха;Торчат железные зубцы,С костями груды пепла тлеют,На кольях, скорчась, мертвецыОцепенелые чернеют…[Недавно кровь со всех сторонСтруею тощей снег багрила,]И подымался томный стон,Но смерть коснулась к ним, как сонСвою добычу захватила.Кто там? Чей конь во весь опорПо грозной площади несется?Чей свист, чей громкий разговорВо мраке ночи раздается?Кто сей? – Кромешник удалой.Спешит, летит он на свиданье,В его груди кипит желанье.Он говорит: "Мой конь лихой,Мой верный конь! лети стрелой!Скорей, скорей!.." Но конь ретивыйВдруг размахнул плетеной гривойИ стал. Во мгле между столповНа перекладине дубовойКачался труп. Ездок суровыйПод ним промчаться был готов.Но борзый конь под плетью бьется,Храпит, и фыркает, и рветсяНазад. "Куда? мой конь лихой!Чего боишься? Что с тобой?Не мы ли здесь вчера скакали,Не мы ли яростно топтали,Усердной местию горя,Лихих изменников царя?Не их ли кровию омытыТвои булатные копыты!Теперь ужель их не узнал?Мой борзый конь, мой конь удалый.Несись, лети!.." И конь усталыйВ столбы проскакал.

Весна, весна, пора любви,Как тяжко мне твое явленье,Какое томное волненьеВ моей душе, в моей крови…Как чуждо сердцу наслажденье…Всё, что ликует и блестит,[Наводит] скуку и томленье.

—

Отдайте мне метель и вьюгуИ зимний долгой мрак ночей.

<Кипренскому.>

Любимец моды легкокрылой,Хоть не британец, не француз,Ты вновь создал, волшебник милый,Меня, питомца чистых Муз, —И я смеюся над могилой,Ушед на век от смертных уз.

Себя как в зеркале я вижу,Но это зеркало мне льстит.Оно гласит, что не унижуПристрастья важных Аонид.Так Риму, Дрездену, ПарижуИзвестен впредь мой будет вид.

Акафист Екатерине Николаевне Карамзиной

Земли достигнув наконец,От бурь спасенный провиденьем.Святой владычице пловецСвой дар несет с благоговеньем.Так посвящаю с умиленьемПростой, увядший мой венецТебе, высокое светилоВ эфирной тишине небес,Тебе, сияющей так милоДля наших набожных очес.

Поэт

Пока не требует поэтаК священной жертве Аполлон,В заботах суетного светаОн малодушно погружен;Молчит его святая лира;Душа вкушает хладный сон,И меж детей ничтожных мира,Быть может, всех ничтожней он.

Но лишь божественный глаголДо слуха чуткого коснется,Душа поэта встрепенется,Как пробудившийся орел.Тоскует он в забавах мира,Людской чуждается молвы,К ногам народного кумираНе клонит гордой головы;Бежит он, дикой и суровый,И звуков и смятенья полн,На берега пустынных волн,В широкошумные дубровы…

Близ мест, где царствует Венеция златая,Один, ночной гребец, гондолой управляя,При свете Веспера по взморию плывет,Ринальда, Годфреда, Эрминию поет.Он любит песнь свою, поет он для забавы,Без дальных умыслов; не ведает ни славы,Ни страха, ни надежд, и тихой музы полн,Умеет услаждать свой путь над бездной волн.На море жизненном, где бури так жестокоПреследуют во мгле мой парус одинокой,Как он, без отзыва утешно я поюИ тайные стихи обдумывать люблю.

Из Alfieri.[47]