Тамбур - Анна Малышева

«Боже, избавь ты меня от этих исповедей!» — взмолилась Галина, быстро вытирая со лба мелкую испарину.

— Вы сидели за рулем той машины, которая сбила вашу начальницу? — осведомилась она, комкая бумажную салфетку.

— Нет, конечно, нет;! Я даже не умею водить.

— Тогда в чем дело?

— Я…желала ей смерти, — понуро признался ночной безликий голос. — Каждый день думала об этом! Я не злая, поверьте, я никогда и никому… Но она… Таких людей я никогда еще не встречала! Им просто не должно быть места на земле! И вокруг себя она собрала таких же паразитов, давала им свободу творчества, позволяла надо мной издеваться, причем тоже — открыто!

А другие — чем они лучше — все видели и молчали, потому что платят нам хорошо, и работу никто потерять не хочет! Я спрашиваю — есть справедливость или нет?!

— Я сама хотела бы это знать, — заметила Галина. — Но по-моему, вопрос абстрактный.

Она произнесла эти слова машинально. Сказала то, что думала, а для психолога это был непростительный промах. Дело было в том, что на миг перед нею снова возникло лицо Дани — лицо, которого она никогда не видела, но знала по описанию, и слишком отчетливо помнила его голос. Голос человека, доведенного до отчаяния и решившегося пойти до конца.

— У меня такое ощущение, что я убила ее… — простонала девушка. — А еще хуже, что когда я узнала о ее смерти… О, вы сейчас подумаете обо мне совсем плохо… Я обрадовалась и выпила по этому поводу! Но я… я.., просто не могла удержаться!

Снова всхлипывания в трубке. Галина вздохнула и заговорила с твердостью и материнской наставительностью, которая отлично действовала в подобных случаях.

— Желать кому-то смерти — еще не значит убить.

У каждого из нас есть недоброжелатели.

Она вспомнила потное лицо Жабы и криво улыбнулась.

— Вы говорили о комплексе вины. Откуда вы взяли, что он у вас есть? Вам кто-то это сказал?

— Я сама поняла… Читала книги по психологии.

Дело в том, что если случается что-то плохое, я сразу пугаюсь, будто виновата в этом… И что мне больше всего вредит — начинаю оправдываться!

Последовала получасовая исповедь, из которой Галина полностью уяснила для себя все обстоятельства детства абонентки, тяжелые материальные условия ее юности, карьерный путь, надежды и поражения, редкие удачи и частые ошибки… Она не принимала участия в беседе, ограничиваясь нейтральными восклицаниями:

«В самом деле?», «О!», «И что же было дальше?».

Иногда, слушая эти ночные исповеди, она ощущала себя помойным ящиком, в который кто угодно может выкинуть свой опостылевший мусор туалетную бумагу, объедки праздничных обедов, грязное белье, сломанные зубочистки, свидетельства о разводе, брошенных жен, мертвых младенцев, тяжелые воспоминания и мнимые сомнения, которые выдумывают лишь для того, чтобы было с кем поговорить после полуночи.

— Не думайте, что вы в чем-то виноваты, — сказала она, — в конце Концов, с кем не бывает?

— Но мне все равно тяжело…

И снова утомительные объяснения, утешения, «мамочкина ласка». Собеседница уже набивалась ей в подруги — спрашивала, сколько ей лет, есть ли у нее семья, как она выглядит? Галина со сдержанной мягкостью отметала такие вопросы — отвечать на них не полагалось. Такие звонки были ей ненавистны. Она отлично понимала, что ее используют, при этом не забывала, что получает за это деньги, и все в совокупности ее бесило.

«Наверное, я сломалась, — подумала вдруг она. — Такое бывает. Лампочка перегорела. Пора вкручивать новую, да не выйдет — патрон раскрошился. Не гожусь я больше для этой работы. Когда начинала, думала приносить пользу, помогать людям. А теперь все превратилось в механический акт. „Что у вас случилось? Расскажите… А не думаете ли вы, что…“ Господи! Отработанные схемы. И ведь не столько я виновата, сколько они сами. Им нужны схемы, рецепты, панацея от всех бед. А что мне делать? Плюс — есть вещи, которых говорить нельзя. Например, советовать женщине уйти от мужа, который явно вытирает об нее ноги. А почему?! Сохранить семью?! Какую? Для чего? Она могла бы стать счастлива с другим человеком, а я тупо закатываю ее в асфальт и даю добрые советы! Разумеется — ведь позитивность прежде всего!»

Ей удалось распрощаться с абоненткой и повесить трубку. Галина почему-то ощущала себя невероятно злой, хотя, в сущности, ничего особенного в этих звонках не было. «Я просто устала».

* * *

— Алло? Я вас слушаю.

— …

— Простите? — переспросила Галина. Собеседник едва шептал, она не различила ни слова. — Нельзя ли погромче?

К таким звонкам она всегда относилась особенно внимательно. Если человек шепчет — он либо тяжело болен, либо боится свидетелей. А тут уж личные проблемы в сторону — нужно помогать.

— Я боюсь…

Голос был еле слышен, но Галина сразу распознала в нем страх. Серьезный страх, и серьезную ситуацию, требующую вмешательства. Она машинально взглянула на таблицу с экстренными номерами: медицинской помощи, органов власти, милиции, службы спасения, юридической консультации…

— Чего вы боитесь? Алло? Я здесь!

— Меня заставляют лгать, а я не понимаю, зачем, — прошелестел голос. Галина откинулась на спинку кресла и прикрыла глаза. Нашарила на столе пачку сигарет и яростно сжала ее в кулаке — не осталось ни одной! Швырнула в экран немого телевизора скомканный картон.

— А вы не могли бы объяснить подробнее? — спокойно спросила она. — Чего именно вы все-таки боитесь? Кто вас заставляет лгать? И как вы сами думаете — зачем?

— Я не могу, — ответил голос. Галина уже приспособилась к его шепчущей манере и теперь не напрягала слух. — Понимаете, это вроде пустяки, но мне все равно страшно.

— Так чего вы все-таки, боитесь? И что это за пустяки? Простите, но нельзя ли говорить громче?

После паузы голос ответил, что говорить громче никак нельзя. Она боится разбудить… Из этой фразы Галина уяснила себе, что звонившая — женщина. Судя по тембру — скорее молодая девушка. А судя по громкости — ее могут подслушивать. Уж контролировать — во всяком случае.

— Меня заставляют говорить всем, что я была там, где… В общем, не была, — сбивчиво шептал голос. — И делала то, чего не делала…

— А зачем?

— Я не знаю. Только мне страшно.

Теперь в голосе слышалось отчаяние. Звонившая едва не плакала, но изо всех сил сдерживалась — в трубке металось ее тяжелое дыхание. Галина выпрямилась в кресле. Она уловила главное — голос говорил правду.

Такие моменты она никогда не пропускала. Возможно, из-за них до сих пор и тянула эту лямку.

— Понимаете, у меня из-за этого появляются всякие мысли, — сдавленно произнесла девушка. Теперь Галина была абсолютно уверена в том, что клиентка очень молода. И к тому же несчастна. И уж точно — чего-то боится. — Я бы никогда не позвонила, но мне так плохо…

— Да-да, — Галина прослушала минутную тишину и ласково добавила:

— Я здесь. Я слушаю вас. Вы хотя бы приблизительно можете сказать, что случилось?

Дальше меня это не пойдет, можете быть уверены!

— Я… Сама не знаю, что случилось. — Голос почти пропал. — Никогда такого не было, чтобы меня заставляли врать… А теперь я запуталась…

В трубке внезапно раздались резкие гудки. Соединение прервали.

— Ненавижу такие разговоры! — Галина положила трубку и повернулась к телевизору. Холеное лицо дикторши, которая с ласковой улыбкой вещала о погоде на завтра, вызвало у нее омерзение. Она была слишком похожа на нее — те же благожелательные гримаски, тот же спокойный голос, в котором отчетливо звучало одно:

«Все будет хорошо!» Хотя завтра (уже сегодня) ничего, кроме мокрого снега, не предвиделось.

… — Алло! — рявкнула она и тут же, прокашлявшись, сменила тон на более мягкий:

— Слушаю вас!

Это был постоянный клиент — он возлюбил Галину и телефон доверия всем сердцем и, похоже, умудрился совершенно подменить свою реальную жизнь этим эфемерным субпродуктом, который к тому же предоставляли бесплатно. Мужчина выражался невероятно вязко, никогда не мог сказать, чего он хочет и чем недоволен, зато, если Галина пыталась (из последних сил) направить разговор хоть в какое-то русло, начинал жаловаться на то, что к нему невнимательны, и грозил обратиться к начальству. Каждый раз женщина давала ему телефон начальства, чтобы тот пожаловался, и с той же регулярностью он по нему не звонил. В сущности, они были почти друзьями. Галина любила его за то, что в какой-то момент можно было перестать слушать, и смотреть телевизор — даже с включенным звуком. Он любил, Галину за то, что она его слушает и никогда не грубит, как его жена.

«Вообще-то я ее отлично понимаю. Не псих, но и не подарок Но поговорить-то с ним можно! Иногда людям так мало нужно! Можно ведь и не слушать!»

Она переложила трубку к другому уху:

— Ну и что же вы решили?

— А поедем на Новый год на дачу, — отозвался тот. — Это я так решил, но жена, понимаете, она…