Тамбур - Анна Малышева

Анна МАЛЫШЕВА

ТАМБУР

ПРОЛОГ

Ночью подземные переходы метро начинают пугать всерьез. Можно испугаться кого угодно — нищего со столь зловещим лицом, что ему впору промышлять на большой дороге, а не просить Христа ради, опухшей бомжихи, которая невразумительно и вместе с тем агрессивно требует милостыню, продавца грошовых игрушек, который назойливо предлагает свой товар… Пугает не он сам, не его товар — уродливые собачки, заводные солдаты с автоматами, которые стреляют цветными огоньками. Пугает то, что вокруг него. То, что намертво въелось в сальную кафельную стену за его спиной, в плитки под его ногами. То, что и является истинным цветом ночи — не черным, а тускло-серым. Цветом голода, цветом отверженных, цветом преступления.

И потому женщина с девочкой лет двенадцати, спешившие выйти из перехода, так испугались, услышав сзади резкий оклик:

— Постойте!

— Что?!

Те разом остановились и обернулись. В этих ночных призывах, раздающихся в глухих местах, часто звучит не угроза, а мольба. Она звучала и сейчас в голосе молодой девушки, которая догоняла их торопливо запахивая на груди расстегнутое пальто — в метро было жарко, в переходе — умеренный климат, на улице — мороз.

— У меня точно такая же, — задыхаясь, проговорила девушка, подбежав вплотную. И вдруг виновато улыбнулась. — Простите! Вы испугались? Я ищу жениха для кошки…

И застенчиво прибавила:

— Ей сейчас очень нужно. Так орет по ночам, что соседи жалуются. Наверное, думают, что мы ее мучаем.

Ей шесть лет, и я подумала — пора бы связать, чтобы потом хоть котенок на память остался Она же не вечная! Только не с кем. А у вас…

— Наш Пусик! — радостно воскликнула девочка.

Она первой пришла в себя, и теперь ее личико, искаженное страхом, снова стало миловидным. — А ему ведь тоже надо! Мама, правда ведь?

— Извините, — повторила девушка. — Просто у вас тайская кошка, у меня тоже тайская, а женихов нет… У вас — кот?

— Кот, — наконец подала голос мать девочки. Она и в самом деле держала в объятиях тайского кота — бежевого окраса, с темной мордой, лапами и хвостом.

Его голубые глаза выражали полную невозмутимость.

Он один не испугался неожиданного «нападения» в переходе метро.

— Как повезло! — радовалась девушка. — И какой милый! Сперва я даже подумала, что это несут мою Вассу. Так похожи…

— И мы, мама, тоже получим котенка на память! — просияла девочка. — Нашему Пусику восемь лет!

— Вот именно, что восемь, — рассудительно, однако, вполне дружелюбно произнесла мать. — Он уже не молоденький. Не на что рассчитывать.

— Но, мама!

— В любом случае, — засуетилась девушка, — возьмите мой телефон. Сейчас!

Она принялась копаться в сумке в поисках бумаги, но ничего не нашла Тогда девушка оторвала клочок от пачки сигарет и торопливо нацарапала номер:

— Вот Меня зовут Мария. Маша.

— А меня Светлана, — радовалась девочка. Она смотрела то на случайную знакомую, то на мать, и в ее взгляде мелькало что-то заискивающее Так смотрят дети, которые очень любят родителей и понимают, что те относятся к ним несколько иначе. Дети, которые слишком рано узнали, что такое нелюбовь. — Наш телефон…

— Погоди, — оборвала ее мать. — Что ты суетишься? Наш кот — старый.

— Но, мама…

Кот поднял голову с плеча женщины, будто тоже хотел высказать мнение по поводу будущей свадьбы Скорее всего, отрицательное. Но ничего не сказал. Его старшая хозяйка нахмурилась:

— Давайте-ка созвонимся завтра. Мы слишком устали, ездили за город — И что — вот так? — поразилась девушка. — Без переноски без ошейника?

— О, наш Пусик такой спокойный! — Девочка продолжала рекламировать жениха, но в ее голосе звучала настоящая тревога. — Он такой милый, он… Мама! Ну почему ты так? У тебя хотя бы появится подружка!

Девушка оторопела. В этом возгласе было столько отчаяния, уже совсем недетского, что ей вдруг показалось, что не стоило останавливать этих людей, которые явно торопились домой после трудного дня. А может быть, и стоило… Глаза этого подростка умоляли ее остановиться. Настоять на знакомстве. В них явно читалось:

«На помощь!»

Но кому и зачем было помогать? Эти люди не были похожи на изгоев. На женщине — дорогая модная шубка, девочка одета проще, но как же еще одевать подростка, который вытягивается на глазах? У девочки — мягкое, привлекательное лицо, вскоре обещающее стать красивым. Лицо матери, еще не увядшее, не выражало…

Оно вообще ничего не выражало. Женщина спокойно смотрела на собеседницу, прижимая к груди кроткого кота. Зато дочь была вне себя:

— Мама, ядам наш телефон? Мама, я…

— Дай, — бросила та через плечо, отворачиваясь и невозмутимо продолжая путь.

— Вот, — засуетилась девочка, отыскивая в кармане клочок бумаги. Нашелся фантик от жвачки. — Это мамин мобильный, это мой…

— У тебя есть мобильный телефон?

— Да, — девочка взметнула такой молящий взгляд, что Маше снова стало не по себе. Счастливый ребенок не мог так смотреть. Вообще ни Один ребенок не должен был смотреть так. Даже тот, что просит милостыню в переходе метро.

— У меня есть телефон, — девочка обернулась, отыскивая взглядом мать, уже почти исчезнувшую на выходе из подземного тоннеля. — У меня все есть. Меня зовут Света.

— Ты говорила.

— Да? — будто в оцепенении переспросила та и вдруг бросилась вслед за удалявшейся фигурой, облаченной в дорогую шубку.

«Что за черт, — растерянно подумала девушка, глядя на опустевший переход. — И ведь сколько раз говорила себе — не знакомься на улице. На кого только не напорешься…А кошка перебьется. Ну дам еще одну таблетку. Ну не посплю еще ночь. Голосок у нее! Можно сажать на пожарную машину вместо сирены. Пускай вращает своими голубыми глазами и орет».

Когда она поднялась наверх, матери и дочери там уже не было. От них не осталось ничего, кроме фантика от жвачки, на котором были записаны два телефонных номера.

Девушка нащупала эту бумажку, когда глубже засунула руки в карманы. Внезапно она поняла, что пошла не в ту сторону. Ей нужно было свернуть направо, а она…

Получается, возвращалась туда, где забыла перчатки.

Туда.

Куда решила больше не возвращаться.

К тому.

С кем решила никогда не говорить.

Может быть, именно потому она и заговорила с незнакомыми людьми. Ведь иногда хочется просто с кем-то поговорить.

Утром жена попросила купить к ужину «чего-нибудь». Алена просила робко, будто заранее извиняясь за то, что вернется с работы слишком измотанной для того, чтобы заняться хозяйством. Они редко ужинали вместе. Жена возвращалась с работы усталая, бледная — казалось, на ее худощавом нервном лице навсегда отпечатался мертвенный свет люминесцентных ламп коммерческого банка, где она оформляла лицевые счета. Приходя с работы и видя на кровати скрюченную, обессиленную фигурку, Сергей уже не решался просить о каких-то услугах. Завтракали также порознь. Что Такое совместный обед — давно забыли. Ели на работе, и еда была такой пресной и безвкусной, что он через пять минут забывал, что ел. Зато вспоминал об этом вечером, когда начинало саднить в желудке — гастрит вступал в свои права. Но вот, в кои-то веки, она попросила купить «чего-нибудь».

Наверное, рассчитывала прийти домой пораньше. А он вот запоздал.

Хорошо, что еще вспомнил… И вспомнил лишь потому, что, очнувшись от привычной, усталой оцепенелости, порезался о случайный взгляд возле ночного магазина.

«Ну и парень, — подумал Сергей, остановившись у освещенной витрины. Это было единственное место в глухом переулке, где удавалось что-то разглядеть. — С таким в лифт не садись!»

А в сущности, в ;"том молодом человеке ничего пугающего не было. Наверное, — лет двадцати'. Темные, небрежно подстриженные и все-таки ухоженные волосы блестели в неоновом свете вывески магазина и, если к ним прикоснуться, наверняка оказались бы шелковистыми. Глаза черные — хотя при таком освещении разобрать было трудно Обычный прохожий — но с каждой секундой он все больше удивлял Сергея.

Одет не по погоде — на улице мороз, а на нем ничего, кроме классического костюма-тройки. Будто парень удрал из офиса, прикупить булочку. Днем это никого бы не удивило — ну выскочил на минутку, ну молодость — мороз нипочем, работа срочная… Но какой там офис около полуночи, какой чай? И если учесть, что на улице было уже минус пятнадцать… Сергей вспомнил, как взглянул на термометр, уходя с работы, и выругался про Себя — утром понадеялся на лучшее, надел легкие ботинки.

Поза этого парня… Ему бы, на таком холоде и в такой одежде, рвануть в магазин, в тепло, купить, что нужно, и аллюром обратно. А тот стоял перед витриной, легко и небрежно положив руки на бедра, будто собирался спеть арию Кармен из оперы Бизе. Но не пел. Даже не двигался. Просто что-то созерцал.