Агония - Оксана Николаевна Сергеева
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
По дороге Чарушина так и не придумала, как будет объясняться с матерью. Что конкретно рассказывать? Как все это рассказывать? Некоторое время назад ее мучили переживания, понравится ли Вадим матери, она волновалась, поймут ли они друг друга. Сейчас же, когда на голову им свалились такие проблемы, вопрос взаимной симпатии Шамрая и матери стал заботить ее в последнюю очередь. Какое, в конце концов, это имеет значение? Одно успокаивало: если маме что-то и не понравится, она не выскажет это при Свете и Вадиме. Елена Ивановна Чарушина могла быть резка, категорична и к чему-то нетерпима, но она никогда не позволит себе лишнего при незнакомых людях. Она никогда не поставит своих гостей в неловкое положение. Даже ценой собственного задетого самолюбия она этого не допустит.
Самое смешное, что, когда мама открыла им дверь, и они вошли в квартиру, Вадим так и сказал: «Здрасьте, мама». Света и Регина тут же весело рассмеялись, для них это выражение звучало уже не как приветствие, а, скорее, как ругательство. Елена Ивановна улыбнулась, понимающе кивая головой: цель визита теперь ясна, дочь желает познакомить с ней своего нового возлюбленного. Только вот внешний вид Регины настораживал, слишком уж болезненный был. Глаза покрасневшие, как от слез или бессонницы, лицо припухшее, движения без привычной энергичности. Материнское сердце не обманешь. Что-то случилось.
Гости разделись, Елена Ивановна убрала верхнюю одежду в шкаф, пригласила всех в гостиную. Света и Вадим осмотрелись. Квартира просторная, светлая. Везде идеальный порядок.
— Господи, что же я села, — поругала женщина сама себя. — У меня все готово, сейчас стол накрою, за обедом и поговорим. Регина не сказала точно, к которому часу вы планируете приехать, поэтому сижу как на иголках. Вы уж извините мою рассеянность, только с дежурства, сутки не спала.
— Мамуль, давай сначала поговорим, а потом пообедаем, — тут же остановила ее Регина.
— Не пугай меня, — снова встревожилась Елена Ивановна.
— Я, пожалуй, пойду покурю. А вы пока поговорите, — вздохнул Вадим и поднялся с места.
— Вадим, курите на балконе, — вежливо предложила Чарушина-старшая и раздвинула шторы.
— Спасибо, — поблагодарил ее Вадим и, достав из кармана сигареты, вышел на лоджию.
Вышел он намеренно. Не потому, что очень уж хотелось ему курить, или кресло, в котором он так удобно устроился, вдруг стало неудобным. Он оставил женщин наедине, чтобы дать им возможность поговорить свободно. При нем Регина будет сдерживаться, начнет подбирать слова, чтобы поберечь его эго, хотя, в сущности, Шамраю действительно было все равно. Он не врал ей и не приукрашивал свои ощущения. Реймана для него теперь не существовало. Пусть Реня выскажется прямо в двух-трех фразах и не портит матери нервы пространными объяснениями.
— Мы с Вадимом встречаемся, — начала Регина.
— Я это поняла, — кивнула Елена Ивановна и странно глянула на дочь, пробежавшись по ней взглядом с головы до ног.
— Мама, нет, я не беременна, — сдержанно рассмеялась она, поняв стоящий в глазах матери вопрос.
— Тогда что случилось? Регина, не томи. Рассказывай.
— На самом деле Вадик привез меня к тебе, чтобы я, так сказать, отсиделась тут в покое. Потому что сейчас у нас большие проблемы. Из-за Реймана.
— Ты из-за него с Владом рассталась? — спросила мама, почему-то глянув на Светлану. Та притихла в углу дивана.
— Да. Из-за него, — подтвердила дочь, решив не переубеждать родительницу и не объяснять, что отношения с Рейманом и так себя изжили. Разрыв был неизбежен. Жалко, что его не произошло раньше, но жалеть об этом поздно.
Мать снова понимающе кивнула, пока ничье поведение не комментируя.
— А Рейман этого не пережил, — не удержалась и добавила Светлана.
— В общем, — выдохнула Реня, собирая в кулак свою смелость, — Вадик избил Владика за то, что Владик ударил меня.
— Сильно?
— Да. Влад в реанимации… не знаю, может, уже пришел в себя…
— Я не про него! Я про тебя! — отрезала Елена Ивановна, присела рядом с дочерью и осмотрела таким взглядом, словно хотела просветить ее, как рентген.
У Регины к горлу подкатил ком, и она попыталась соврать:
— Нет.
— Врешь. Я тебя знаю, ты бы не приехала из-за одной пощечины. Ты бы даже ничего про это не сказала!
— Все обошлось, — обронила Реня, тронув свою голову.
Мать, будто прочитав всю боль Регины по этому легкому жесту, отвела ее руку, разобрала волосы на пробор и, увидев зашитую рану, потрясенно выдохнула:
— Господи, какой мерзавец! — Прижала дочь к своей груди.
— Все нормально, мам, — попыталась ее успокоить. — Мы вчера были в больнице, сделали рентген. Температуры у меня не было, отека тоже нет. И с собой я взяла кучу лекарств, они все рецептурные, сильные. У меня даже голова не болит, просто спать хочется.
Елена Ивановна поцеловала ее в щеку, погладила по спине, потом осторожно по волосам и разжала судорожные объятия, позволив сесть на диване удобнее.
Регина не стала рассказывать о сумасшествии Влада. Во-первых, это осталось не подтвержденным фактом, во-вторых, не было сил снова пересказывать все гнусные подробности, при воспоминании которых, ее снова одолевала тошнота. Коротко и внятно она охарактеризовала сложившуюся ситуацию, а Света помогла в деталях смачным словцом. Мать, слушая обоих, смотрела вперед, сквозь балконную дверь, в спину Шамраю.
— Светлана, как ко всему этому отнеслись ваши родители? — спросила она и посмотрела на гостью. В глазах женщины явно читался страх, что на ее девочку, на любимую дочь, сейчас свесят всех собак.
— Мы к ним вечером заедем. Поговорим. Если честно, мы пока с ними ничего не обсуждали.
— Понятно.
Вадим вернулся в комнату. По обсуждаемым вопросам и по виду Елены Ивановны он понял, что ее уже посвятили в суть произошедшего. Держалась она, кстати, молодцом. Его мать бы в такой ситуации причитала на всю квартиру, призывая на помощь всех святых. И не святых тоже. Сев около Регины, Вадик сжал ее руку и глянул взглядом: «ну вот, я же говорил, что все будет хорошо, а ты переживала».
— Вадим всегда так немногословен? — с улыбкой спросила мать. Она сидела прямо, не опираясь на спинку дивана, ближе к краю, чтобы в любой момент легко и быстро встать с места.
— Я вчера был красноречив, а сегодня мне Реня
