Агония - Оксана Николаевна Сергеева
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— А если родители денег зашлют… — засомневался Вадим и снова поймал знакомый знающий взгляд.
Леднёв качнул головой:
— Поверь, все их действия по смягчению режима сведутся лишь к тому, что перед выполнением супружеского долга у этого чумахода будет долгая прелюдия.
— Твои бы слова… да богу в уши.
— Богу — пожалуйста. Главное, чтобы не на диктофон, — усмехнулся друг, и Шамрай поддержал его смехом.
— Можешь быть спокоен, я тебя точно не пишу.
— Я надеюсь. А то только к новому креслу привык, — поиронизировал Никита.
— Спасибо, Ник.
— Пока не за что. Как будет сигнал — звони, а сейчас можешь даже не дергаться.
— Извини, что так. Давно не виделись и… такой повод. Не хочу использовать связи отца, потому что они у него с этой семейкой — общие. Все сложно у нас, короче. Вопрос скользкий.
— Я тебя понял. А зачем же еще друзья нужны? Не только же, чтобы водку жрать.
— А то с тобой водки пожрешь, — усмехнулся Вадим. — Вот пил бы, виделись бы чаще. С меня причитается, если что.
— Себе оставь. На свадьбу меня не забудь пригласить.
— Обязательно. Сам-то когда надумаешь?
— Так не пью же. Пил бы — давно б женился.
— Ну да, столько девочек вокруг красивых, пока всех приласкаешь.
— Было б еще времени побольше… на взаимные ласки, — усмехнулся Леднёв.
Вадим рассмеялся:
— Стальные у тебя нервы, Никитка. С твоей работой и не пить.
— Люблю свою работу, — рассмеялся друг и открыл дверь, чтобы выйти из салона. — Звони. Не пропадай.
— Спасибо, Никита, — еще раз поблагодарил Вадим друга и, медленно отъехав от его дома, позвонил матери.
— Вадим, сынок, что происходит? — спросила она без всяких вступлений. Говорила приглушенно, со спокойствием, какое бывает от огромного удивления, то есть с полным неверием в происходящее. — Скажи, что это неправда. Ты не мог. Ты не мог, я же тебя знаю, ты же не зверь какой-то, — заговорила быстрее, с присущей и привычной живостью посыпав словами: — Да и когда б ты успел? Тебя и в Москве-то не было, только прилетел!
— Мама, это правда, — сказал сын, вклинивая признание в пылкую речь матери. Буквально протискивая свою реплику между ее слов.
В трубке повисла тишина. В этот момент Вадим мог прервать разговор, но почему-то не сделал этого. Ждал, что скажет мать.
— Ты должен приехать к нам. Сейчас же. Немедленно. Слышишь?
— Слышу. Как раз еду. При встрече и поговорим.
— Вадюша, ты понимаешь…
— Мама, при встрече поговорим. Я скоро буду.
— Сынок, подожди, — не давала мать закончить разговор. — Чтобы ты был в курсе. Мы же приехали в больницу. Пусть с Анной у нас сейчас нелады, но раз такая ситуация… когда с детьми что-то случается, это страшно. Отец посочувствовал, побеспокоился, предложил помощь, поддержку. И моральную, и материальную. Любую. Сказал, поможем всем, чем можем. А Рейман ему и выдал, мол, твоего сынка рук дело. Сказал бы сразу! Нет же, дождался, пока отец рассыплется в сочувствиях, и выдал! Представляешь?
— Представляю, — отрезал Вадим.
— Нет, не представляешь.
— Короче, здрасьтемама.
— Чего?
— Папа зол, говорю.
— О, нет. Папа не зол, папа вне себя. Я еле его успокоила. Запретила тебе звонить сгоряча. Не передать, чего мне это стоило.
— Сказала, что разведешься с ним? — пошутил сын.
— Примерно, — серьезно ответила мать. — Скажи, какого черта ты понесся в Тулу, а я не в курсе?
— Такого, что у Регины голова пробита.
— Что-о-о-о?!
— Ты меня прекрасно слышала. У Регины пробита голова, поэтому Рейман в реанимации.
— Я тебя поняла, сынок, — тихо сказала она, а потом громко и цветисто выругалась. Да так, что Вадим поперхнулся воздухом.
— Мама, ну что ты так ругаешься. Где твоя врожденная интеллигентность?
— Я ее, пожалуй, тоже в шкаф повешу, а то столько дерьма вокруг, боюсь, замарается!
Вадим рассмеялся, а Ангелина Дмитриевна снова живо заговорила:
— Вадик, надо позвонить этому, другу твоему… господи, на нервах память отшибло! Как его? Мальчику из следственного комитета. Он же, кажется, следователь? Вадик, надо же что-то делать!
— Леднёв?
— Да-да-да, — затараторила мать, — он самый, Никита.
— Этот мальчик уже прокурор.
— Да ты что! Какой молодец! — не забыла восхититься чужому успеху.
— Я уже поговорил с ним. Как раз от него еду.
— Ой, как хорошо, — прибодрилась Ангелина Дмитриевна.
— Отец ужинал?
— Нет, что ты! Не ест, не пьет — думу думает!
— Какую? Вычеркивать меня из завещания или нет?
— Не придумывай. Папа вычеркнет, мама впишет.
— Пусть отец поужинает, а то после моего визита у него аппетит надолго пропадет.
Глава 23
Мать поджидала Вадима, сидя на диване, и, когда он стремительно вошел в гостиную, она поняла, что сделала большую ошибку, сказав ему про настрой отца. Лицо сына было напряжено, от фигуры шла ощутимая злость, — дела плохи, мирного разговора не будет.
— У себя? — мимоходом бросил он, взлетел по лестнице на второй этаж и, войдя к отцу в кабинет, громко захлопнул за собой дверь.
Ангелина Дмитриевна растерянно побледнела и кинулась вслед за сыном.
— Неужели нельзя было по-человечески?! Неужели нужно было из-за бабы друг другу шеи сворачивать?! — уже громыхал отец, стуча ладонью по ни в чем неповинной столешнице.
— Оправдываться и извиняться я не буду ни перед тобой, ни перед той ненормальной семейкой! — не отставал от него сын. Слова, казалось, отскочили от его зубов.
— Костя, ты мне обещал, — коротко вмешалась мать, хотя обычно этого не делала.
Шамрай-старший усмирил себя, и было видно, какими неимоверными усилиями ему это далось. Несколько секунд его грудь тяжело вздымалась. Он снова уселся в кресло и сказал скрипучим от напряжения голосом:
— Хорошо. Оправдываться ты не изволишь. А объясняться? Может, объяснишь, что произошло? Или клещами из тебя вытягивать? Ты должен был быть здесь еще вчера.
— Ничего я тебе не должен, — грубовато ответил Вадим.
Без грубости уже не получалось — самообладания не хватало. Бесконечно устал за эти три недели командировки и смертельно устал за последние сутки. А еще он помнил лицо Регины, бескровные до белизны губы, равнодушную во взгляде пустоту и до сих пор слышал ее плач.
— Вадим, не молчи, как отпетый рецидивист, скажи папе то, что недавно сказал мне по телефону, — процедила Ангелина Дмитриевна, не зная, на кого теперь прикрикнуть: на сына или на мужа.
— Тебе и не представить, каким
