Русский ад. На пути к преисподней - Андрей Караулов

Такое можно забыть? «Гопак» со стриптизом? Разве украинские танцы в загородном доме у Сталина не навсегда по-свежу? «Иван Денисович» опубликован… — Суслов молчал первое время (он не любил самостоятельных решений), но, зная о позиции Брежнева, Подгорного, и о позиции (ярости)

КГБ, прежде всего — Семичастного, он, Суслов, сделал все, чтобы Солженицын не получил бы премию имени Владимира Ильича.

Была бы у Солженицына эта медалька, жить в Рязани (а предлагали и в Москву) стало бы не так жутковато. Серьезная подпорка, между прочим. Рьяность обличителей пошла б на убыль, да и деньги не плохие… — ведь как говорил Ростропович? Если вокруг коммунисты, прежде всего коммунисты («настоящий коммунист есть прежде всего настоящий чекист», Ф.Э. Дзержинский), значит, что?.. Мы рождены, чтоб сказку сделать быдлу!

Тексты Солженицына (все его тексты) это взгляд на жизнь против часовой стрелки советских часов. И вдруг — гениальный Мстислав Ростропович, друг Слава, «гуляка праздный», умевший (как никто другой) бесконечно много работать и бесконечно много отдыхать, иными словами — умевший жить : Саня, ты что? Среди уродов существуем, мы рождены, чтоб сказку сделать быдлу!

В переводе на русский язык значит: вчистую, на полную катушку, обмануть «суку Советскую власть»! Она сильна, но она не так умна, как кажется! Канкан с Кремлем как высокий издевательский кураж — если мы умнее их всех, явно умнее, кто же, спрашивается, мешает (если мы умнее!) эффектно обмануть эту «суку власть», получив от идиотов из ЦК, от быдла (там, в ЦК, полно быдла), все, что «сука власть» может дать?

А она многое может, эта сука, — власть, все-таки!..

Только — необходимая оговорка: не просто получить, нет («сука власть» и так платит народным артистам Советского Союза по пятьсот рублей в месяц), но и настроение этим сволочам испортить…

Но это — Слава, в нем «жизни и красок на десятерых», он все умеет, хитрец, ему все можно — разрешают . Почему-то считается: борьба есть протест. (Любой протест, даже неосознанный, например — дурной анекдот о власти, например, рассказанный без умысла, просто по пьяни.) Обмануть Кремль, да так обмануть, чтобы они, эти граждане и гражданки (Фурцева), поначалу и не поняли бы ничего… — но Александр Исаевич безнадежно испорчен лагерем, у Александра Исаевича «неисправимо-лагерный мозг», вся его рязанская жизнь (на веки ссыльного) стоит… на хитрости, отсюда — и его привычки, его упрямство, его ледяное одиночество.

Солженицын (опять-таки: лагерная привычка) не предрасположен к спорам, он уверен, что в жизни все должно быть так, как он предлагает, как он видит, один к одному!

Досифей XX века, честное слово: встречаются у нас на Руси такие люди, такие характеры, которые скорее погибнут, чем уступят, чем подвинутся, причем — в любом вопросе. Иначе (они ведь глобально мыслят) нет на земле «главной правды», иначе люди, по их мысли, не живут так, как люди, а книги — уже не книги: бесплодным «да и бесполым становится само поле литературы».

Да — Досифей, да — раскольник : у него — вера, поколебать его веру немыслимо.

Слава Ростропович любил прихвастнуть, «войти в винт», как он говорил, был за ним такой грех. Но историю, которая серьезно озадачила Александра Исаевича, рассказал (в компании друзей) не Ростропович, нет, — рассказал его молодой товарищ, дирижер Павел Коган.

Лучше бы не знать… честное слово! Ведь как получается? «пришла беда — не брезгуй и ею…» — так, что ли?..

Александр Исаевич очень любил народные поговорки, записывал их; он всегда, с молодых лет, глубоко, как никто в XX веке, изучал русскую речь, ее родники…

Декабрь 73-го, страшная пора: КГБ сбился с ног в поисках «Архипелага», «Круга», всех его последних текстов; «сука власть» озверела, не знает, тварь, какой бы еще камень запустить в его сторону, какую бы гадость ему сделать…

«Гебуху» можно понять: никто не знает, что ж он, все-таки, написал. — При этом Андропов уверен, что если Александр Исаевич покажет ГУЛАГ, органы так, что вздрогнет весь мир (именно так: весь мир )… то есть будет напуган… что ж, может быть, не так уж это и плохо, в конце концов, Запад и Соединенные Штаты (если они поверят «Архипелагу») лишний раз почувствуют внутреннюю советскую силу. Мы, СССР, пугаем их ядерным оружием? Еще как! А здесь — «Архипелаг», убедительная вещь. Лагерями, трупами, кровью — убедительная. Тем более партия давно уже осудила «культ усатой личности» и формально открестилась от ГУЛАГа, в СССР давным-давно все по-другому, решения XX съезда никто пока не отменял!

Книга Солженицына в любом случае не должна ускорять историю. Тем более (это даже не обсуждается!) выкручивать истории руки.

Поэтому «гебуха» — ищет.

Солженицын по-прежнему дружески близок с Вишневской и Ростроповичем, о них, о «тройке великих негодяев», открыто пишут газеты. После статей, особенно в «Литературке», хочется, по совету писателя Солоухина, «запить так, чтобы забыть, к черту, что это — твоя страна»! Жизнь опять, как было когда-то при Сталине, похожа на «несостоявшееся самоубийство», и Александру Исаевичу, разумеется, больнее всех.

Не так давно, два года назад, чудом (опять: чудом) он остался жив — пережил покушение. Новочеркасск, подполковник КГБ Иванов, укол рицином, дикая боль, три месяца в кровати, почти парализация, волдыри по всему телу размером с кулак.

Как не умер? Бог? Какие могут быть сомнения?

«Вся возвращенная мне жизнь с тех пор не моя в полном смысле этого слова: она имеет вложенную цель…»

Понято давно, в сороковые, после победы над раком, над опухолью, от которой, казалось, нет спасения, повторено — слово в слово — тогда, в 71-м, после Новочеркасска…

Господь его хранит, Александр Исаевич обязан докатить «Колесо»…

Самое трудное для русского человека — поверить, что он, наконец, счастлив.

Так вот, история: Ростропович и Коган возвращаются с гастролей, стюардессы дружно обносят в самолете Ростроповича, не подают ему даже стаканчик с минералкой. Враг народа все-таки у него на даче, в зеленом сарайчике, похожем на ангар пожарных машин, живет Солженицын:

Над Москвой летят синицы,

В Кремль едут «Чайки»,

Проститутка Солженицын

Сочиняет байки…

Ну а самое главное — он не Солженицын, а Солженицер, сионист, да и Ростропович… этот… черт знает что такое, фамилия говорящая, с уклоном. Банда сионистов, короче.

И как таких на свободе держат?

Самолет снижается.

— У тебя, Пашенька… — Ростропович свесил очки, — с транспортом стеснения есть? Тогда, значит, во вторую машину прыгай, но не удивляйся сильно… я уж… с генералом одним… в первой поеду…

Приземлились в Домодедово. К трапу подлетают «Чайка» и «Волга», из «Чайки» выходит, улыбаясь, Николай Анисимович Щелоков, взасос целует Ростроповича, они садятся в «Чайку» и — уезжают.

— Я остолбенел, — признавался Коган. — Слушайте: явление Архангела Михаила меня б удивило меньше, чем Щелоков в мундире генерала армии; я подумал — арестовали Славу, в зидан повезли! А потом сообразил, что они просто едут куда-то на пьянку.

Подходят двое, козыряют:

— Товарищем Коганом вы будете?.. Мстислав Леопольдович приказал домой вас свезти… — «Волга» распахнулась. — Удобнее будет здесь, наверное? Или на втором сиденьице?

— А у Коленьки… праздник был, диссертация… по-моему, — объяснял Ростропович. — Ну и концертик на даче… Он ведь, сердечный, газет не читал, не имел, значит, такой привычки. Вот и пропустил легкомысленно, что я в немилость вхожу… — вот! Светланка, жена его, в те дни с Коленькой в раздрае была, это у них частенько случалось, ну а Коленька кроме Светланки и не слушал никого… — вот так меня, раба Божьего, прямо на Политбюро и доставили, мы там до ночки все развлекались…

В тот вечер на даче Щелокова выпивали (под «концертик») почти все руководители Советского Союза, даже Андропов приехал, хотя у Андропова с Щелоковым были, мягко говоря, совсем не простые отношения.

Обмануть Советскую власть! Так ее, гадину, развести… пусть даже прислуживать, пара «концертиков» на дачах — пустяки, о которых и говорить-то не стоит, но в «минуты роковые», когда наступает «момент истины», вести себя (Запад все видит!) исключительно по сердцу и по уму.

Иными словами: поставить «кремлевское быдло» в прямую от тебя зависимость, ведь есть магия имени (для быдла особенно), на всякого мудреца довольно простоты!

Или Слава, друг и благодетель Слава, перед тем, как умчаться на Запад, умчаться с таким расчетом, чтобы а) и многолетние визы были и б) появился бы образ (тоже деньги!) «узника совести», Запад очень любит такой «формат», здесь дураков еще больше, чем в Москве… — или Слава заручился… в обмен на какие-то услуги, поддержкой (под грифом «совершенно секретно», разумеется) тех товарищей в мундирах, кто в этой стране действительно вершил судьбами людей?