Обещания и Гранаты (ЛП) - Миллер Сав Р.

Как знакомый друг, появляется возбуждение и пересиливает все остальное, заставляя меня забыть, на что я только что жаловалась.

Сжимая бедра вместе, я ерзаю на стуле, тянусь за стаканом воды, стоящим передо мной. Я делаю глоток, не сводя глаз с Кэла, пока папа не прочищает горло, привлекая мое внимание.

— Bambina, — говорит папа своим со скотчем в руке. — Как дела в учебе?

Моя рука застывает в воздухе, и я задыхаюсь, чуть не роняя стакан. Делаю еще один глоток, выигрывая несколько секунд, пока наскребаю ответ.

— Я… бросила.

Ладно, не очень удачное спасение, но неважно.

Его глаза расширяются, и он ставит свой стакан обратно на стол.

— Perché? (п.п.: от итал. Почему)

Я чувствую, что Кэл наблюдает за мной, но смотрю прямо на Папу.

— Я больше не хотела этим заниматься. Преподавание литературы меня не интересует.

— Понятно. — Ноздри папы раздуваются, и он постукивает кольцом большого пальца по своему стакану. — Я полагаю, ты не подумала сообщить человеку, находящемуся на крючке твоего студенческого кредита, что ему придется заплатить за него раньше, чем он думал?

Стыд заливает мое лицо, обжигая, когда он хлещет по моей коже. Ариана и Стелла пристально смотрят на стол, в то время как бабушка допивает остатки своего вина.

— Не обращая внимания на тот факт, что я с самого начала сказал, что школа — это не твоя судьба. Но ты не хотела мне верить. Пришлось учиться на собственном горьком опыте и в процессе облажаться.

Кэл застывает рядом со мной, пальцы сжимают вилку так крепко, что костяшки пальцев белеют. Моя нога отталкивается, прижимаясь к его ноге в безмолвной мольбе не отправлять посуду в горло моего отца.

— Прости, папа, — тихо говорю я, гнев в его взгляде оживляет прежнюю тошноту; она взрывается, как пар, расширяющийся, чтобы заполнить форму вместилища, и я хватаюсь за край стола, пытаясь остановить рвоту, поднимающуюся в моем пищеводе. — Я даже не думала об этом.

— Конечно, ты не думала, потому что ты все еще незрелая, эгоистичная маленькая девочка.

Мамин голос прерывает тихий гул атмосферы внутреннего дворика, и на этот раз я слышу злобу в ее словах. Которая совершенно не скрывается в ее тоне, и когда она обходит стол в ярко-красном вечернем платье длиной до пола, я вижу, что написано у нее на лице.

Женщина, которая помогла мне подготовиться к свадьбе, и женщина, стоящая здесь сейчас, — это не один и тот же человек.

Ни капельки.

Кэл отталкивается от стола, заставляя посуду звенеть от силы. Убийство обводит его темные глаза, зажигая в них огонь.

— Кармен.

Она усмехается, приподнимая бровь, поднося бокал с вином к губам.

— О, да ладно тебе, Кэл. Я знаю свою дочь. Она — настоящий сторонник старого воспитания, ты не находишь?

Вздыхая, папа потирает висок.

— Кармен, что ты делаешь?

Сидя в кресле рядом с ним, она широко улыбается, растягиваясь на лице так широко, что это выглядит болезненно. Она взбалтывает вино в своем бокале, указывая на моих сестер.

— Девочки, почему бы вам не отвести бабушку в ее комнату вздремнуть? Мы ведь не хотим, чтобы она заснула на концерте.

Ариана фыркает.

— Я не хочу пропустить, что бы это ни было.

Но Стелла толкает ее локтем, поднимая из-за стола; они окружают бабушку с обеих сторон, ловя ее, когда она падает вперед в своем пьяном ступоре.

— Я собиралась тебе сказать, — говорю я, ставя свою воду на стол. — Это просто как-то вылетело у меня из головы вместе со всем остальным.

— Да, — мама говорит, откинувшись на спинку стула, — трудно запомнить важные вещи, например, кем является твоя семья, когда ты слишком занята, раздвигая ноги для первого человека, притворившегося, что он заботится о тебе.

Мое лицо нагревается, желчь царапает и цепляет за основание горла, раздражение перетягивая вместе с ним.

— Что в этом плохого? В конце концов, он мой муж.

— Потому что твой отец хотел, чтобы он был подальше от меня.

ГЛАВА 33

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

Елена

Заявление МОЕЙ МАТЕРИ проносится в воздухе, как автокатастрофа в замедленной съемке, останавливая время, когда мир одновременно взрывается вокруг нас.

При ударе мои ребра раздавливаются, разлетаются на миллион маленьких кусочков и уносятся в кровотоке. Сердце похоже на надутый воздушный шарик, лопающийся, когда его растягивают до предела, и я пытаюсь проглотить боль в горле, когда мои глаза находят глаза Кэл, надеясь на какой-то намек на то, что она лжет.

Что она просто пытается влезть мне под кожу и заставить меня чувствовать себя плохо из-за того, что я бросила ее.

Стиснув челюсти, Кэл встречает мой пристальный взгляд, глаза настороженные, но ясные. Его плечи слегка опускаются, а кадык подскакивает, и я быстро опускаю взгляд на стол, чувствуя, как слезы жгут мои веки от его молчания.

Это знак. Признание.

Просто не тот, на который я надеялась.

— Manache, — ворчит папа, рисуя воображаемый крест на груди. — Мое решение не имело никакого отношения к тому, что ты трахалась с ним много лет назад, Кармен.

Мама цокает языком, делая большой глоток вина. Ее рука дрожит, когда опускается, и я не могу не задаться вопросом, не смешивает ли она, как, похоже, делают другие жены мафии, полагаясь на хороший химический коктейль, чтобы пережить свою несчастную жизнь.

— О, дорогая, я раскрыла кое-что из грязного белья Кэллума? Вы двое просто выглядели так… уютно вместе, я не могла понять, что он еще не рассказал тебе о нашем романе.

Наш роман.

Эта фраза горька у меня на языке, как будто откусила еще не совсем созревший фрукт, и все потому, что могла быть терпеливой. Еще один день, немного дополнительного самоконтроля, и, возможно, откусила бы что-нибудь сочное и восхитительное.

Вместо этого остаеюсь с унылым привкусом своих ошибок, удивляясь, почему мужчина, в которого влюбилась, разделяет что-то с другой.

Тем более с моей матерью.

У меня руки чешутся обхватить ее за шею и сжать за то, что она так легкомысленно назвала его полным именем. Как будто она вообще этого заслуживает.

Даже не зная подробностей, я знаю, что это не так.

— За исключением того, что я сказал тебе прошлой ночью, что она не знала. — Голос Кэла — горячее лезвие для моей кожи, покрытое ржавчиной, когда оно пронзает меня.

— Неужели говорил? — Она пожимает одним плечом, напевая. — Должно быть, вылетело из головы. Мы говорили о стольких вещах.

Глядя на впадинку на шее Кэла, по которой провела языком больше раз, чем могу сосчитать на данный момент, я облизываю губы, боясь подняться еще выше.

— Когда ты говорил с моей матерью?

Он кладет ладони на стол, его обручальное кольцо поблескивает на свету.

— Прошлой ночью, сразу после того, как ты вышла на улицу.

— Ах, да, когда ты так любезно бросила его в мои ожидающие объятия.

— Кармен, — огрызается папа, проводя рукой по лицу. — Какого хрена ты творишь?

— Единственный способ, которым я был бы брошен в твои объятия, — это если бы их оторвали от твоего тела и подожгли, — говорит Кэл, скручивая пальцы. — И даже тогда, это было бы для того, чтобы я мог присоединиться к тебе в загробной жизни и лично бросить тебя на пороге сатаны.

В его голосе слышна ненависть, яд слетает с кончика языка, но я выросла на принципе мысли, что любовь и ненависть — это всего лишь две стороны одной медали. Единственной разницей были обстоятельства, и когда мои глаза метались между Кэлом и моей матерью, один — бешеный зверь, готовый уничтожить свою добычу, другой — голодный хищник, жаждущий попировать, я понимаю, что не могу точно сказать, где эти двое находятся в отношении этой монеты.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

— Ты спал с моей матерью? — спрашиваю я, мой мозг все еще пытается переварить услышанное.