Архитектор снов - Этери Чаландзия

Фотографии умерших

Снимки умерших выглядели ужасающе. Фигуры стояли, как свечи, посреди пустой комнаты и внушали страх всем, кто их видел. Криминалист, печатавший эти фотографии, перекрестился, закончив работу, купил бутылку водки и взял отгул. Невозможно было поверить в то, что женщина средних лет в длинном платье и девочка, стоящая рядом с ней, были мертвы. Их глаза были открыты, позы несколько неестественны, что, впрочем, часто бывает с теми, кто не любит или не умеет позировать фотографу.

Криминалист слегка изменил установки печати, и из автомата неожиданно вылезла фотография бурого цвета. Он ахнул. Это был дагерротип, семейный портрет, сделанный в стенах старинного ателье. Если бы такую фотографию ему показали в альбоме, он ни на мгновение не усомнился бы в ее вековой давности. Но и это оказалось не все.

За бутылкой криминалист отправился после того, как на его глазах на свеженапечатаннои поверхности вдруг начали проступать туманные очертания. Очень скоро рядом с матерью и дочкой встали полупрозрачные, но вполне различимые фигуры мужчины, пожилой женщины, очевидно бабушки и… еще одной девочки. И словно заполнились пустоты на снимке – теперь картина была завершена.

Шох забрал этот потусторонний шедевр из рук дрожащего и спешащего прочь из конторы коллеги. Его собственные вспотевшие пальцы прилипли к бумаге. В глянцевом зеркале фотографии отразились испуганные глаза. Наконец Шох постарался разжать онемевшие ладони и отложил снимок в сторону. Осмотрелся.

Все предметы в его кабинете оставались на своих местах, никакого оптического наваждения у Шоха, кажется, не было. Но он чувствовал, как изменяется суть и плотность окружающей материи, как приближаются невидимые днем звезды, как шумит поток мыслей в голове, как бьется жизнь в зеленом ростке алоэ, одиноко стоящем на опустевшем столе.

Шох внезапно подумал, что тот, кто назывался стоматологом, не был ни врачом, ни человеком. Возможно, под прикрытием этой нелепой иллюзии скрывалась великая и вечная сила. Любви, добра и света. И если бы Шох был верующим, он бы перекрестился. Он посмотрел на свои пальцы. На них тонким слоем налип верхний слой фотографии. Он потер их. Темные пятна не исчезали. Шох задумался.

Он опустил руку в карман, достал ключ от комнаты, где хранились вещдоки. Шох посмотрел на зеленый росток, подаренный ему «стоматологом» то ли при встрече, то ли при прощании. Теперь он знал, что ему надо делать…

Зис печально посмотрел в бутылку из-под кефира. Карина стряхивала в нее пепел от сигареты, пить отсюда теперь было невозможно. Он привстал, чтобы выкинуть ее в мусорное ведро, и в этот момент опять открылась дверь. Карина вернулась на кухню. Ее лицо было спокойным. Шторм пролетел. Небо развеялось. Ей было не привыкать.

– Надо следить за ее состоянием, – продолжила она, словно и не прерывалась. – Если заметим что-то странное, колоть препарат и звонить Федору Артемьевичу. Если ты не против, я съезжу, привезу кое-что из вещей и вернусь.

Зис кивнул.

– Тебя отвезти? – наконец заговорил он.

– Ни в коем случае, – Карина встала. – Глаз с нее не своди. У тебя есть запасные ключи?

– Возьми те, что в коридоре.

Зис тоже встал. Проводил Карину, запер за ней дверь. Он вернулся к Майе, по-прежнему тихо лежащей на кровати. Подтянул кресло к изголовью, подумал, как лучше сесть, чтобы видеть ее лицо, но вместо этого лег рядом с Майей и крепко обнял ее.

Когда Карина вернулась, она нашла Зиса на кровати. Казалось, они с Майей глубоко и спокойно спят. Карина постояла над ними и тихо вышла, прикрыв дверь. Неизвестно, сколько им предстояло провести в этой квартире вместе, и пока никто из них даже не догадывался, чем закончится вся эта странная история.

В редакции уже который день царила анархия, грозящая перейти в полный хаос и всеобщее неповиновение. Анюта в первые два дня отсутствия начальницы честно вкалывала по плану, разбирала корреспонденцию, отвечала на письма, звонила всем, даже на телефонную станцию поругаться из-за каких-то ошибочно выписанных полгода назад счетов. Но на третий день полного безвластия приуныла. Свобода очень скоро потеряла свою безусловную привлекательность. Анюта начала догадываться, что очарование анархии оттеняется ее ограниченностью.

Вяло переделав все насущные дела, проглотив по меньшей мере килограмм пончиков и перекрасив ногти на руках, Анюта Аленушкой села у стола, свесила голову и задумалась. Какое-то смутное ощущение тревоги наполнило ее маленькое сердечко. Но волновали ее не темные дела в семье начальницы, она о них ничего толком не знала. Беспокоилась Анюта о своем будущем. Холодность Карины в последние дни была вопиющей. Она, обычно не скупящаяся на замечания и короткие выволочки, целыми днями не проявляла никакого интереса к существованию своей секретарши. Это было плохим знаком. И сейчас, в отсутствие напряженной работы, Анюта мучилась вопросами, что делать, если завтра уволят, что делать, чтобы завтра не уволили, куда пойти, если уволят, и чем заняться сегодня вечером?

В этих раздумьях ее и застал очередной телефонный звонок.

– Алло, приемная Карины Платовой, – без энтузиазма сообщила Анюта.

Когда разговор закончился, и она повесила трубку, у нее был вид человека, принявшего холодный душ. Побросав свои пончики, лаки, сомнения и печали, она бросилась в отдел распространения к Соне. Там мгновенно образовалась небольшая, но благодарная компания любопытствующих, и она, сбивчиво и почему-то все время оглядываясь на дверь, рассказала, что звонила какая-то мелкая сошка из отдела расследований, и сначала злющим голосом требовала Карину, а потом, поддавшись на чары Анюты, которая при желании могла найти подход к любой злодейке, разговорилась и разболтала, что умерли какие-то женщина и девочка, с которыми встречались Майя и Зис, или только Майя, или Зис, этого Анюта не разобрала…

Что в кармане платье девочки нашли часы-медальон, установили, что они принадлежали Майе. Что следователь, который вел эти, с позволения сказать, дела, пропал. Кстати, часики из вещдоков тоже пропали, но это так, к слову. Короче, надо срочно допросить Майю, Зиса и Карину. Однако никому невозможно дозвониться, повестки и уведомления, конечно, разослали, но толку чуть. По домашним, мобильным и служебным телефонам вышеназванные персоны недоступны, следствие стоит на месте, все трое обязаны ответить на вопросы. А Майю вообще, возможно, необходимо доставить в участок…

Анюта чувствовала себя, как в раю. Наконец она оказалась в эпицентре, на волне, на гребне, она владела информацией, была ключевой фигурой, отмычкой. Она не могла остановиться, она строила предположения, отвергала варианты, конспективно обозревала достоинства и смаковала недостатки характера и внешности начальницы и ее сестры, в очередной раз убеждалась в порочности этой породы, развивала теорию безусловной невиновности Зиса и едва слышала завистливое сопение подруг.

Только запнувшись, чтобы перевести дух, она, наконец, что-то почувствовала. Анюта не сразу поняла, что произошло, но внезапно тишина в комнате стала громче ее голоса. Она стремительно спикировала из перистых облаков и лазурного сияния небес вниз, в кабинет, на угол стола, осмотрела притихшие ряды, в которых все прятали глаза, похолодела и обернулась.

На пороге, бледная, похудевшая и осунувшаяся, стояла ее начальница. Анюта остолбенела. Карина произнесла только два слова, но этого было более чем достаточно.

– Вы уволены, – тихо пролетело над склонившимися головами.

Дверь захлопнулась. Эти два слова поразили Анюту в самое сердце. Она сползла со стола. В коридоре гасло эхо удаляющихся шагов.

Размышления Филиппыча

Целый вечер Филиппыч провел на кладбище. Могила тетки Клавы совсем заросла, он с грустью осмотрел высокие стебли сочной крапивы. Отомкнул калитку и кое-как примостился на старой скамейке, одолевшей столько дождей, снегопадов и жарких летних дней. Теткин портрет, выбитый на мраморе когда-то по его, Филиппыча, фотографии, был ужасен. Должно было пройти столько лет, чтобы он смог, наконец, это оценить. Но тогда, во время ее похорон, все было и важно, и неважно.

Сейчас, сидя в этих мощных ядовитых зарослях, обступивших могилу и скамейку со всех сторон, Валериан затосковал. Похоже, впервые за все эти годы. Была ли тому причиной тетка Клава, совершенно чужая женщина, вырастившая его, как сына, или весь шквал событий, налетевший на Майю и на них всех, – неизвестно. Но Валериан приуныл.

Накануне он уехал из деревни со светлым сердцем и предвкушением победы. Но, увидев бледное Майино лицо на подушках постели, Филиппыч понял, что свою работу он уже выполнил. Что впереди та часть пути, которую ей придется пройти самой. И тут уж ничего не поделать. Все, что сделал Исидор, он сделал не для нее, а для него, для Валериана…

Он потянулся и сорвал обжегший ладонь крапивный стебель. Тетка Клава была простой женщиной. Она не раздумывая подобрала в развороченной глине военных дорог Валериана, Валю, маленького щуплого мальчика. Его выбросило взрывной волной из подорвавшегося на мине поезда, волокшегося куда-то на юг по неспокойным просторам страны. Ему повезло. Он выжил. Его приняла эта мощная жница с мужскими плечами, так же, как и он, потерявшая всю свою семью в неразберихе и беспорядочных смертях тех смутных лет.