Изгнанники - Дэвид Коу

В эту ночь, впервые почти за четыре года, ей было видение. Мирк насиловал ее, пригвоздив к грязному полу своей дешевенькой, плохо освещенной квартиры. Она проснулась, дрожа и взмокнув от пота, и от досады, что глупо доверилась главарю, закричала. Что делать, она не знала Идти было страшно, а не явиться значило навлечь на себя подозрение, и Мелиор приняла единственно возможное решение: она пошла на встречу, но спрятала в сапоге еще один клинок. Когда Мирк, как она и ожидала, набросился на нее, она внезапно развернулась и, прежде чем он успел ее схватить, всадила кинжал ему в сердце.

— Как… — выдохнул он, оседая на пол с расширенными от ужаса глазами.

— Как я узнала, что ты хочешь меня изнасиловать? — переспросила она, пнув его в бок носком сапога — Я гилдрин, мразь! Вот как!

Глаза Мирка раскрылись еще шире, и он умер.

Мелиор сбежала из квартиры, но люди Мирка слышали их разговор в баре накануне. На поиски у них ушло меньше двенадцати часов. Однако они ее не убили, чего она опасалась, а привели к Юмелю, лорду Четвертого квартала. Он был поражен, что такая хрупкая девочка завалила одного из его лучших людей, и, очевидно угадывая за ней большое будущее, сделал ее главой банды. Это и было необходимым началом. Шестью годами позже, когда Юмель был убит — никто так никогда и не узнал, чьих это рук дело, — Седрик сделал Мелиор лордом вместо него.

Не менее важно, что случай с Мирком научил Мелиор, что Дар может быть ее союзником, может даже спасти ей жизнь. Она стала гордиться своей тайной, и, после случая с Мирком, открывать ее жертвам превратилось у Мелиор в некий ритуал.

Чем больше она узнавала о гилдринах и их истории, тем ближе чувствовала себя к матери. Она понятия не имела, знал ли отец о способностях Лакин. Девочкой Мелиор стоило огромного труда скрывать от него свой Дар. Она стала старше, но так и не узнала, было ли это необходимо — скорее всего, о Даре матери отец тоже не подозревал. Она предпочитала верить в это. У Мелиор и Лакин только и было что этот секрет, их объединявший. Ведь мама умерла так давно, а с отцом у нее и так было столько общего.

С тех пор она черпала силу и спокойствие в этом ощущении связи с матерью. Теперь ей было легче воспринимать свои видения, поскольку ей казалось, что она не одинока, однако она твердо решила не пытаться войти в Сеть. Она считала, что своим успехом обязана обоим родителям — от Фиссара она узнала, как управлять кварталом и доминионом, а от Лакин получила способность прозрения.

Мелиор покачивала головой, глядя на огни Наля. Впервые со времени Гилдри в Лон-Сер придет чародей. И теперь внутри нее боролись две половины — дочь Фиссара и дочь Лакин. С его приходом все может рухнуть. Надо его уничтожить. Но у него на плече сидит птица, и он владеет Волшебной Силой. Его силы и Дар Мелиор в основе едины. Связь между ними древняя и очень зыбкая, но все же она существует, и Мелиор это чувствует.

Она отвернулась от окна и принялась нетерпеливо расхаживать туда-сюда.

— Но это нелепо! — оборвала она себя. — Два последних года жизни целиком потрачены на то, чтобы добиться хоть малейшей возможности попасть в Тобин-Сер и уничтожить эту Волшебную Силу! А теперь я распускаю сопли из-за устранения одного-единственного чародея!

Она круто остановилась и разразилась проклятиями. Времени мало. Надо каким-то образом снестись с Джиббом завтра или послезавтра ночью и сказать ему, что колдун скоро будет здесь. Телохранитель, конечно, удивится, но ему она вполне доверяла. Зато можно будет больше не мучиться. Когда придет время, Джибб убьет незнакомца, и все будет кончено.

Сняв халат и бросив его на пол, она упала в кровать. Она снова прикрыла глаза, хотя и знала, что это без толку. Все равно не заснет. Мелиор стала про себя зубрить Тобинмир. Так хоть время пройдет не совсем бесполезно, и к тому же она сможет ни о чем не думать. Даже о грядущем кудеснике.

12

Я допускаю, что в докладе, представленном на Собрании Магистром Баденом, содержатся интересные сведения о системе управления Лон-Сером и сложностях, одолевающих это отдаленное государство. Однако мой ответ касается не этих сторон доклада. Меня беспокоят рекомендации, которые Баден предлагает в своем докладе…

Возможно, что в будущем, когда народ Тобин-Сера сочтет это возможным, мы отправимся за пределы наших границ, как и предлагает Баден. Но сейчас мы к этому не готовы. В нашей стране скопилось немало проблем, которые должны быть разрешены в первую очередь, и не последняя из них — тревожаще раннее развитие ребенка, в настоящее время находящегося под опекой Хранителей Храма Арика.

Внезапная и суровая зима накрыла Ястребиный лес и холмы над Амаридом. День за днем сильный ветер со снежной гряды вершин Парне приносил студеный воздух и сухой колкий снег. Даже толстые каменные стены стонали под напором ветра и не спасали от холода. В святилище по стенам были развешаны ковры, и обычно мороз отступал перед поблекшими изображениями четырех богов и сотворения Тобин-Сера. Однако в этом году не спасали и толстые драпировки.

Закутавшись в толстое шерстяное одеяло, Кайлин сидела у самого огня в своей маленькой комнатке и пыталась сосредоточиться на чтении пьесы. Это было одно из лучших произведений Сирбола Она уже прочитала «Корону Аббориджа», «Плач по Леоре», «Боги в долине» и другие. Читать их было легко. Но сейчас она держала в руках одну из самых ранних вещей, не такую веселую и интересную, как остальные, и называлась она вполне подходяще — «Безумство младенца». Не первый раз за это утро Кайлин уносилась мыслями куда-то вдаль, глядя в огонь невидящими глазами, а открытая книга, подаренная Старейшей из Богов Линни, сиротливо лежала у нее на коленях. Ей так хотелось убежать на поляну за храмом, выпустить Маркрана в небо и смотреть, как он застывает, несомый ветром, или внезапно бросается на незадачливого воробья.

Она взглянула на маленького ястреба, сидевшего в изголовье ее кровати. Его большие глаза были прикрыты, цветные перья слегка взъерошились. Он был чуть больше сойки и не шел ни в какое сравнение с теми величественными птицами, которых она видела в Великом Зале. Кайлин знала, что маги чаще устанавливают связь с самками, а не с самцами. Но ей это было безразлично. Для нее это была самая лучшая и красивая птица на свете, и девочка не переставала любоваться ее цветным опереньем: на груди и спине перышки были коричневыми, на крыльях — серо-голубыми, а хвост был красно-черным. По бокам и животу были рассыпаны черные крапинки, а на головке, пониже рыжевато-голубого хохолка, шли две темные полоски. Он был похож на лицедеев в пестрых одеяниях, каждый год дававших представление на Пиру Арика. А в полете он был подобен радужной комете, чиркнувшей по небу.