Тебе посвящается - Макс Бременер

— Стоп. Прочти, — сказал Старков.

— Я потом прочту… Тут шумят…

Действительно, все, для кого, как для них, пятый урок был последним, лавиной неслись вниз. Но Старкову это не мешало. Притиснутый к перилам эскалатора, он мог читать учебник, во время объяснений учителя — решать шахматный этюд, а дома — спать, когда рядом беседуют мать с отцом и теткой и по радио транслируют симфонический концерт по чьим-то заявкам. Женька везде делал что хотел.

— Прочитать бы мне, Жень, эти стихи перед большим залом, — мечтательно продолжал вполголоса Виктор.

— В Лужниках, в Колонном? — спросил Старков.

— Допустим, в Колонном — там же бывают вечера поэзии? И, значит, когда прочту, когда… — Виктор запнулся, — одобрят…

— …и стихнут аплодисменты, прерываемые криками «Ура!», «Бис!», «Вперед!», «Вот дает!..»

— Да… Тогда пройти мимо Инки Петровой и так, знаешь, на ходу ей сказать: «Тебе посвящается…»

— Ого! — сказал Старков как-то неопределенно.

— Думаешь, не бывать этому? — спросил Виктор, вдруг сникая и чувствуя изнеможение после своей откровенности.

— Чему? Тому, что ты прочтешь когда-нибудь свои стихи перед большим залом? По-моему, это вполне возможно.

— Правда, Женьк?!

— Другое дело, — продолжал Старков, — как там окажется Инка? На вечере поэзии.

— А что?.. — осведомился Виктор с острым интересом, ожидая услышать что-либо об Инне.

— Ничего, — ответил Старков. — Предупредишь меня за неделю — я ее приведу. Не забудь: за неделю до вечера в Колонном, — повторил он деловито.

И оба рассмеялись, одновременно стукнув кулаком по плечу один другого.

Тут они и услышали объявление по школьному радио. После слов «конкурс начнется ровно через час, в зале» Старков сейчас же сказал:

— Может, сперва в этом зале прочтешь? Недолго ждать, недалеко ходить. И к тому же… почти наверняка Инка здесь окажется.

— Ты думаешь?

— Забежит на огонек.

— Значит, читать, Жень? — спросил Виктор с волнением, ожидая сейчас от Старкова и более решительного, и более заинтересованного тона.

— А чего ж? — сказал Старков. — Сходим только пока что в буфет, если открыт. Если закрыт, домой придется сбегать.

И хотя, не отвечая настроению Виктора, эти слова чем-то его разочаровали, они в то же время подействовали на него успокоительно.

По пути в буфет, спускаясь с четвертого этажа, Старков и Громада столкнулись с бегущим наверх Тушновым.

— Вы, а призы там давать будут? — спросил Тушнов, приостанавливаясь.

— Будут, — сказал Старков.

— Какие?

— Разные, — ответил Старков.

— Ну какие — разные? — настойчиво допытывался Тушнов.

— «Москвич», кажется, — отвечал Старков, продолжая спускаться по лестнице. — Две машины: одна — швейная, другая — стиральная… Стихи, значит, читать собираешься?

Тушнов на ходу бойко отвечал:

— А чего ж, мало ли их… «Стрекоза и муравей лето красное пропели, оглянуться не успели…»

— Оба, значит, пропели? — крикнул вдогонку Старков.

— А что? — И Тушнов скрылся из виду.

— Вот паренек не робеет, а ты робеешь, — сказал Виктору Женька.

— Ладно, не буду.

И все-таки, когда через час они остановились на пороге школьного зала (конкурс уже начался), Виктор совсем не выглядел решительным. Пока Старков, приоткрыв дверь, заглядывал внутрь, он успел отпрянуть в сторону, но Женька шепнул ему: «Инка там», взял за рукав и спросил:

— Пошли?

— Минутку… — Виктор высвободился, прошелся, читая про себя стихи, по коридору из конца в конец. — Что ж, пойдем, Жень, — и переступил порог зала, подумав о том, что ни за что не сделал бы над собой этого усилия, не будь рядом Женьки.

На сцене, за столом жюри, сидели лицом к залу Глеб Анисимович, Михаил Матвеев и секретарь школьного комитета комсомола Рома Анферов. Зал был заполнен меньше чем на треть — первые и последние ряды были совершенно пусты. В середине же группками, с интервалами, расположилось человек сорок старшеклассников.

Хотя самый зал выглядел так же, как во время других школьных мероприятий, на которых бывал Виктор, а ребят собралось не меньше, чем можно было предположить заранее, Виктор изумился. Чему? Ведь, и не имея воображения, легко было себе представить, что, войдя, он увидит именно то, что увидел. Но, обладая воображением, Виктор ожидал за знакомой дверью увидеть зал, смахивающий на Колонный, — большой зал, из тесноты которого вырвутся крики одобрения…

— Сейчас свои стихи прочитает Люда Семенова, ученица восьмого «Б», — сказал Матвеев с благожелательной улыбкой. — Пожалуйста, Люда.

Люда неторопливо поднялась на сцену. Она довольно часто выступала, спокойно и без смущения. В последний раз (это запомнилось Виктору) — на встрече с писателем. Писатель приезжал в их школу зимой и сидел за столом с краю, как сейчас Рома Анферов, а Люда стояла там же, где сейчас, и говорила, глядя попеременно то на гостя, то на ребят:

«Пусть писатели почаще заглядывают к нам в школу. Это поможет им повысить качество их книг. Мы подскажем им новые темы и идеи, которые, мы надеемся, они сумеют воплотить».

Писатель растерянно глядел на уверенную Люду. Может быть, он не надеялся, что сумеет воплотить все темы, какие ему подскажут. А может быть, его поразило, что, на взгляд этой девочки, подсказать писателю тему — несложное дело… Шутя он заметил, что хорошие писатели, как и хорошие ученики, подсказкой не пользуются.

В общем, ни в тот день, ни потом Виктору в голову не приходило, что Люда сама пишет, и притом — стихи…

Между тем Люда Семенова с выражением читала:

Нам в будущее все пути открыты,

И все дороги к счастью нас ведут,

О счастье шепчут колоски пшеницы,

И птицы песню счастья нам поют!

И города растут и расширяются,

И красотой манят своей,

И трубы заводские возвышаются

Над городами Родины моей.

Расти и крепни, Родина свободная,

Шумите же, колхозные поля,

Цветите же, сады необозримые,

Красуйся же, великая земля!

В то время как Люда читала эти стихи, Рома Анферов после каждой строфы посматривал сначала на часы, затем — на нее, как это делает председатель, напоминая оратору о регламенте. Когда Люда кончила, в зале раздалось несколько хлопков.

Глеб Анисимович сказал задумчиво:

— Вот таким образом… — И церемонно: —Благодарю вас. Спасибо.

— Не за что, — ответила Люда машинально и, сойдя со сцены, села на свое место.

— Сейчас мы послушаем следующего… м-м… стихотворца, который пожелает принять участие в нашем конкурсе, — объявил Глеб Анисимович.

— Давай, Вить, давай, — заторопил Старков, выталкивая Виктора из ряда в проход.

— Да погоди… Почему — сразу?!

— Видимо, нам сейчас прочитает стихи Виктор Громада, — сказал Михаил Матвеев, заметив их возню.

Виктор, не чуя под собой ног, поднялся на возвышение.

— У тебя — свои? Или чужие будешь художественно читать? — спросил деловито Матвеев.

— Свои… Я просто прочту свои стихи…

Виктор поискал взглядом в зале Инну Петрову, но не нашел ее и, смущенный тем, что пауза, кажется, затянулась, начал:

Мне без тебя так трудно жить,

А ты –

ты дразнишь и тревожишь.

Ты мне не можешь заменить

Весь мир… А кажется, что можешь.

Есть в жизни у меня свое:

Дела, успехи и напасти,

Мне лишь тебя недостает

Для полного людского счастья.

Мне без тебя так трудно жить,

Так неуютно…

Все тревожит.

Ты мир не можешь заменить!

Но ведь и он тебя — не может…

Виктор смолк и почти сразу услышал, как Глеб Анисимович произнес, точно про себя: «Любопытно!» — а затем отчетливо и церемонно:

— Благодарю вас.

Виктор, не поднимая глаз, вернулся на свое место. Старков сильно похлопал его меж лопаток, словно распрямляя, после чего показал ему большой палец.

— Что же… Обменяемся мнениями о последних двух стихотворениях, с которыми нас познакомили Семенова и Громада, — сказал Глеб Анисимович. — Та-ак. Кто же у нас окажется самым отважным и сломает лед молчания?

После короткой заминки решительно встал Матвеев:

— Я, пожалуй, скажу. — Он заглянул в блокнот и веско начал: — Во-первых, мне понравились стихи Люды Семеновой. Я их слышу, по правде говоря, во второй раз. Мне их Люда показывала недавно, советовалась, поскольку я член литературного объединения при газете. (Михаил Матвеев был членом литобъединения при газете «Комсомольцы впереди», о чем к слову охотно упоминал.) Тогда у нее не ладилось с ритмом. Теперь наладилось. Теперь с этим благополучно. А было… Я думаю, Люда на меня не обидится, если я напомню, как было:

Нам в будущее все дороги открыты,