Темные звезды - Сергей Дорош

Битва с нечистой силой на борту дирижабля Его Высочества шла беспорядочно и бурно.

Экипаж свирепо лаялся с жандармами, раненый выл, а пронзенный языком жуткой твари вахмистр лежал с открытыми глазами, наводя на всех ужас. Толкучка в коридоре у дымящейся дыры рассеялась, лишь когда механик приволок огнетушитель и залил бранящихся струей шипучей пены.

— Обесточить левый двигатель! Перекрыть масляную магистраль номер четыре! Подвахтенным — разобрать оружие! Электрик, трубник — на ремонт в кормовой коридор!

— Доподлинно кротовка, Ваше-ство! Гола как в купальне, размалевана по-ихнему, только без очков и без ошейника. Должно быть, беглая, привычна к солнышку. Лет небольших, но к посвящению вполне дозрела. А тварь — страшила, храни бог! Помесь волкодава с кабаном, зубища с палец, глаз — не сосчитать, на лбу рога, а за ушами щупальца, на всех колючки ядом капают… Языком бьет, гере вахмистра проткнула как бумажного.

«Ручная боевая пата, — определил принц. — Чтобы кормилица сбежала с ней из Гиджи… Кроты избаловались под моей опекой, за рабынями не смотрят!»

— Уничтожить. Стрелять в пасть или в голову. Кротовку постарайтесь взять живьем.

Легко сказать! Капитан развернул на штурманском столе план-схему «Гордого». Десятки мер под- и надпалубных пространств, воздуховоды, короба для проводов и труб, шахты и проходы в оболочке…

— Действуем по принципу облавы. Отсекаем по частям все полости, где они могут скрываться. Загнав, открываем огонь. У нас две «янтарки» — раздать их группам загонщиков.

Ружья, мечущие электричество — отличный хлыст. Вздернутые видом крови, распаленные охотничьим азартом, жандармы и подвахтенные разбежались вдоль по коридорам корабля — снимать щиты со стен и пола, заглядывать в дыры.

— Вот она! — наконец вскрикнула переговорная труба. — Корма, у выхода на правый двигатель! «Янтарку» сюда, живо!

— Тебе больно? — Хайта плакала, углаживая пату, а та пыжилась, бурча и клокоча чем-то внутри. Из раны на шее выдавливалась кроваво-рыжая пена пополам с чем-то вроде зернистой каши и спекалась в бугристую корку, затягивая разрыв кожи.

— Пи!

— Пить? — Девчонка взобралась повыше, вцепилась в скобы и уперлась в них ногами, чтоб не залило. Мелькнул язык, рассекая каучук, и вода хлынула — пата хлебала всей пастью из потока, фыркая и мотая мордой.

— Потеря балласта! Капитан, льет с кормы. Две… три… пять бочек.

— Дифферент на нос десять… пятнадцать градусов.

— Тяа? — засунув в емкость голову, пата с досадой убедилась, что осталось лишь лакать. Больше само не льется. А что рядом? Еще один пузырь с водой.

Хлесть-хлесть языком.

Дирижабль с задранной кормой неудержимо потянуло вверх.

— Убейте гадину!! Стреляйте в нее, пусть сдохнет!.. Слить семь бочек из носовых цистерн, уравновесить корабль. Открыть клапаны, стравить газ.

Скребущие когти обдирали изоляцию, из-под ног паты брызнули искры. Жалобно взвизгнув, зверюшка задними ногами порвала жгучие провода и разгребла их в стороны. В дыру свесился жандарм, пустил трескучий разряд — злобно хрюкнув, пата прицелилась глазами на заду и, сжавшись, ответила тугой струей испражнений — прямо в лицо противнику.

— Фу! Тьфу! Бээээ!..

— Дьявол, ты мне сапоги облевал!

— Лезь туда сам!

— В сторону, тошнота. — Смельчак щелкнул затвором. — Пусть пулю переварит.

Листы пола вспучились, разорвались с треском, полкоридора перегородила вставшая снизу помесь свиньи с собакой, оскалив страховидную пасть и показывая язык-меч. Жандармы шарахнулись, а тварь, примерившись, пробила потолок — за ней, как кукла на резинке, взлетела и пропала чертова девчонка.

— Отказал правый движок, — убито доложил вахтенный офицер.

В окна командной гондолы ударило солнце — потеряв балласт, накренившийся на нос «Гордый» оказался выше туч.

Принц был готов от злости укусить себя за локоть. Только сложился выигрышный план — если такой возможен при полном провале! — только взяли курс на спасительную Кивиту, и тут, как диверсант, является кротиха с патой, чтобы все испортить!

— Они выше коридора, под баллонами.

— Догнать, остановить их!

— Вижу слева ракетоплан, — сообщил наблюдатель. — Без горелок, планирует. Он идет прямо на нас. Дистанция пять миль… четыре с половиной… Это…

Он помедлил, сам себе не веря. Собственная машина Цереса?!

— Сбить, — прорычал остервеневший принц. — Огонь из верхней установки.

На хребте «Гордого» застрекотала картечница, но стрелок не успел взять верный прицел — и корабль содрогнулся от таранного удара.

— Весь балласт — за борт! Сброс батарей! — Капитан метался по перекосившейся гондоле.

Закрыв глаза, держась за поручень, принц опустился на сиденье. Экипаж работал слаженно — кабели долой, открыть разъемы, снять предохранители, — и цилиндры аккумуляторов рушатся вниз. Где-то под тучами они с грохотом разобьются о землю. Кончено. «Гордый» стал обычным поплавком в воздухе, игрушкой ветра.

«Все против меня. Подлые медиумы. Кротиха с патой. Самоубийца на ракетоплане. Кто это был?.. А, какая разница! Придется обедать с государем-отцом. Интересно, что сегодня подадут к столу?..»

— Вижу «Гордого»! Он опускается в аварийном состоянии. Всем — направление на меня, иду к «Гордому» и жду его посадки. Гвардейским отрядам — приготовиться к десанту.

Гроза над Бургоном — то ли благословение небес, то ли гнев Божий. Сейчас крестьянки в округе выносят своих меньших деток, чтобы их окропил дождь, осветили молнии — на здоровье, на счастье.

Тот, кого молния поцелует, но в живых оставит — станет генералом или графом, капитаном корабля или епископом. Самым везучим Громовержец оставляет знак на теле. Такие, меченные молнией, будут праведниками.

Профессор Картерет презирал поверья. Громоотводы на шпилях дворца вели силу туч в подземные баки-ловушки. Если сломается электростанция, запасы тока не дадут остановиться холодильникам, погаснуть лампам.

Дождь лил за окнами, угрюмый темный парк шумел, а профессора грызли сомнения, и донимала обида.

Принц отнял девчонку — зрячего медиума! Таких бывает два из тысячи, и не все годны для дальнего зрения. Что от нее останется? Труп, продырявленный пулями. Если угодят в голову, то даже мозг не исследуешь.

А черный эфир? Неизученное, тайное пространство. Те, кто туда заглядывал, приносили Риксу странные, волнующие впечатления, похожие на сны — вернее, на галлюцинации. Слух и зрение на миллионы миль — возможно ли?.. Верба уверяла, что беседовала с чудищами в оболочках из металла или льда, живущими в неведомой дали — а уж дистанцию она, как медиум, могла определять! Но она уснула, больше спросить некого.

«Ужасно, что мои планы, мои надежды связаны с капризами и увлечениями Цереса. Наука… она его интересует как инструмент власти. Или как оружие. А истина? Великая, святая истина, ради которой можно пожертвовать всем — репутацией, судьбой?..»

Вздохнув, профессор окинул взглядом шкафы, где на полках стояли лабораторные журналы — плоды его многолетних опытов.

«Разве он способен оценить мои усилия?.. Кому я передам все это?»

Записи в журналах были разные. Иные страницы стоили кому-то жизни. Скверно будет, если их прочтет смекалистый чин из сыскной полиции. Такой инспектор может пригласить эксперта — скажем, графа Бертона, — и грянет суд.

Веревка. Картерет невольно потер морщинистую шею.

«…а когда я перестану дергаться в петле, они выгребут мои шкафы и увезут бумаги в Гестель. О, да, они будут чисты! Просто перешагнут через трупы, не замарав ног, и продолжат с того места, где я завершил. Я их знаю. Они так же алчны до истины, только не желают пачкаться. И они получат ордена, награды, титулы, а меня бросят в яму с негашеной известью. Это — справедливость?»

Стук в дверь.

— Войдите!

Караульный жандарм выглядел как подопытный, которому сказали: «Сейчас мы вскроем ваш череп».

— Гере профессор…

— Ну, что вам нужно?

— Там… у крыльца…

— Говорите четко — кто пришел.

У жандарма зуб на зуб не попадал.

— Пожалуйста, взгляните сами! Я не могу смотреть, увольте.

Рассерженный Картерет быстрее обычного пошел к темному вестибюлю. Что за шутки? Двое здоровенных мужчин, вооруженные, привычные к жестокости — и, будто мальчишки, зовут папеньку: «Ой, страшно! Ой, а вдруг это не почтальон?»

— Они к вам-с, — заискивая, жандарм забегал то справа, то слева. — Я с ними нечего-с… зла не желал. И когда сказали мне, что их к расстрелу, я сразу осенился и прочел молитву. Пусть, мол, упокоятся в обители громов! А они никак-с. Вас требуют-с для разговора. Может, вы им должны остались? Или вслух сказали нехорошее?

Второй караульный замер у входной двери, сжимая карабин.