Хроника великого джута - Валерий Михайлов

Патриарх Тихон в ответном послании осудил святотатство.

Начались реквизиции. Часть народа была обманута большевистской демагогией, другая, сломленная страхом, смолчала, но все же по стране прокатились волнения верующих, которые попытались защитить свои храмы от святотатственного грабежа.[254]

Вот тут-то Ильич и написал свое строго секретное письмо «товарищу Молотову для других членов Политбюро», попросив «ни в коем случае копий не снимать»» а пометки делать «на самом документе».

«Я думаю, что здесь наш противник делает громадную ошибку, пытаясь втянуть нас в решительную борьбу тогда, когда она для него особенно безнадежна и особенно невыгодна. Наоборот, для нас именно данный момент представляет из себя не только исключительно благоприятный, но и вообще единственный момент, когда мы можем с 99-ю из 100 шансов на полный успех разбить неприятеля наголову и обеспечить за собой необходимые для нас позиции на много десятилетий. Именно теперь и только теперь, когда в голодных местах едят людей и на дорогах валяются сотни, если не тысячи, трупов, мы можем (и поэтому должны) провести изъятие церковных ценностей с самой бешеной и беспощадной энергией, не останавливаясь перед подавлением какого угодно сопротивления. Именно теперь и только теперь громадное большинство крестьянской массы будет либо за нас, либо, во всяком случае, будет не в состоянии поддержать сколько-нибудь решительно ту горстку черносотенного духовенства и реакционного городского мещанства, которые могут и хотят испытать политику насильственного сопротивления советскому декрету.

Нам во что бы то ни стало необходимо провести изъятие церковных ценностей самым решительным и самым быстрым образом, чем мы можем обеспечить себе фонд в несколько сотен миллионов золотых рублей (надо вспомнить гигантские богатства некоторых монастырей и лавр). Без этого никакая государственная работа вообще, никакое хозяйственное строительство в частности и никакое отстаивание своей позиции, в Генуе в особенности, совершенно немыслимы. Взять в свои руки этот фонд в несколько сотен миллионов золотых рублей (а может быть, и несколько миллиардов) мы должны во что бы то ни стало. А сделать это с успехом можно только теперь. Все соображения указывают на то, что позже сделать это нам не удастся, ибо никакой иной момент, кроме отчаянного голода, не даст нам такого настроения широких крестьянских масс, который бы либо обеспечил нам сочувствие этих масс, либо, по крайней мере, обеспечил бы нам нейтрализование этих масс в том смысле, что победа в борьбе с изъятием ценностей останется безусловно и полностью на нашей стороне.

Один умный писатель по государственным вопросам справедливо сказал, что если необходимо для осуществления известной политической цели пойти на ряд жестокостей, то надо осуществить их самым энергичным образом и в самый короткий срок, ибо длительного применения жестокостей народные массы не вынесут…

Поэтому я прихожу к безусловному выводу, что мы должны именно теперь дать самое решительное и беспощаднее сражение черносотенному духовенству и подавить его сопротивление с такой жестокостью, чтобы они не забыли этого в течение нескольких десятилетий. Самую кампанию проведения этого плана я представляю следующим образом:

Официально выступать с какими бы то ни было мероприятиями должен только тов. Калинин, – никогда и ни в каком случае не должен выступать ни в печати, ни иным образом перед публикой тов. Троцкий.

Посланная уже от имени Политбюро телеграмма о временной приостановке изъятий не должна быть отменяема. Она рам выгодна, ибо посеет у противника представление, будто мы колеблемся, будто ему удалось нас запугать (об этой секретной телеграмме, именно потому, что она секретна, противник, конечно, скоро узнает).

В Шую послать одного из самых энергичных, толковых и распорядительных членов ВЦИКа или других представителей центральной власти (лучше одного, чем нескольких), причем дать ему словесную инструкцию через одного из членов Политбюро. Эта инструкция должна сводиться к тому, чтобы он в Шуе арестовал как можно больше, не меньше чем несколько десятков, представителей местного духовенства, местного мещанства и местной буржуазии по подозрению в прямом или косвенном участии в деле насильственного сопротивления декрету ВЦИКа об изъятии церковных ценностей. Тотчас по окончании этой работы он должен приехать в Москву и лично сделать доклад на полном собрании Политбюро… На основании этого доклада Политбюро даст детальную директиву судебным властям, тоже устную, чтобы процесс против шуйских мятежников, сопротивляющихся помощи голодающим, был проведен с максимальной быстротой и закончился не иначе, как расстрелом очень большого числа самых влиятельных и опасных черносотенцев г. Шуи, а по возможности также и не только этого города, а и Москвы и нескольких других духовных центров.

Самого патриарха Тихона, я думаю, целесообразно нам не трогать, хотя он несомненно стоит во главе всего этого мятежа рабовладельцев…

…Чем большее число представителей реакционной буржуазии и реакционного духовенства удастся нам по этому поводу расстрелять, тем лучше. Надо именно теперь проучить эту публику так, чтобы на несколько десятков лет ни о каком сопротивлении они не смели и думать.

Для наблюдения за быстрейшим и успешнейшим проведением этих мер назначить тут же на съезде, т. е. на секретном его совещании, специальную комиссию при обязательном участии т. Троцкого и т. Калинина, без всякой публикации об этой комиссии с тем, чтобы подчинение ей всей операции было обеспечено и проводилось не от имени комиссии, а в общесоветском и общепартийном порядке. Назначить особо ответственных наилучших работников для проведения этой меры в наиболее богатых лаврах, монастырях и церквах.

Ленин».[255]

Как видим, ни о какой помощи голодающим «самый человечный человек» и не помышлял: отчаянный голод лишь удобный предлог для того, чтобы ограбить, унизить, запугать и растоптать Русскую Православную Церковь, вернее, остатки ее. Массам же будет выброшен лживый лозунг – церковники-де не желают помогать голодающим.

С неистовой мародерской страстью Ленин торопился воспользоваться моментом и дочиста ограбить Церковь. Что же касается «решительного и беспощадного сражения», которое он призывал дать «черносотенному духовенству», то тут в нем говорила не столько логика, сколько природная неистребимая ненависть к христианству: от русского духовенства действительно оставалась уже «горстка»…

А грабить, по существу, нечего было: Троцкий жаловался Красикову, что главные церковные ценности «уплыли за годы революции» и «осталось только громоздкое серебро».

Как видим, никакого «спора мировоззрений» с Русской Православной Церковью гуманнейший Владимир Ильич не допускал, чему причиной была природная и с годами воспитанная и возросшая ненависть к христианству. Стало быть, ошибается советский публицист И. Ачильдиев, если не обманывает читателей «Юности» сознательно. Сталин вовсе не избрал путь политической конфронтации с церковью, а продолжил дело Ленина по ее уничтожению.

…Ну, что теперь говорить о том, как эшелонами уходило на переплавку церковное золото и серебро, чтобы быть проданным по дешевке за границу, как безудержно грабили, разоряли, уничтожали духовные святыни, памятники зодчества с единственной, кажется, целью – чтобы превратить народ в нищего Ивана (или Амана), родства не помнящего и Бога не знающего, и чтобы враги-капиталисты, странным образом оказавшиеся в лучших друзьях Страны Советов, набили карманы, свои личные музеи и музеи своих загнивающих от богатства стран нашими ценностями, картинами и предметами искусства. Разумеется, это было делом рук, «ума, чести и совести» отнюдь не одного Ем. Ярославского, а всей партийной верхушки… Итог?

«К концу тридцатых годов, – пишет историк О. Платонов, – организационная работа воинствующих безбожников достигла «поразительных успехов». Из пятидесяти тысяч православных церквей служили только несколько сотен, то есть «по требованию трудящихся» было закрыто 98-99 процентов храмов. И если в 1928 году было закрыто около четырехсот церквей, в 1929 году около тысячи, то начиная с 1930 года по 1940-й счет пошел на десятки тысяч в год. Не менее трети церквей были взорваны и разобраны без остатка. Были сожжены и уничтожены миллионы икон и книг, около четырехсот тысяч колоколов и многое другое. Такого масштаба культурных погромов мировая цивилизация еще не знала.

По-видимому, именно за эти «успехи» в 1938 году Ярославского награждают орденом Ленина».[256]

Иконы сжигали в кострах, рубили на дрова. Появились добытчики золота с божественных ликов – иконы окунали в чаны с кислотой, и золото оседало на дне… Новый вид «золотодобычи» наладили и химики, смывая драгоценный металл с обшивок куполов. Взорванный Кагановичем храм Христа Спасителя в Москве дал государству 422 килограмма золота со своих куполов, а всего с московских храмов «намыли» несколько тонн золота.