Ремейк Нового года - Анна Литвинова

— Покрывает мужа, — нахмурился я. — И фантазирует.

А Вася только руками развел:

— Покрывает — не покрывает, а мы на всякий случай начали рабочие связи этой Ирэны разрабатывать. Выяснять, что у нее за бизнес, с кем ссорилась, кому дорожку перешла…

Он снова сходил к стойке и притащил себе очередную порцию резиновых пирожков. Я подозвал официантку и попросил еще водки. Девушка просияла: спиртное здесь стоило по-королевски, наверно, дороже, чем в «Метрополе».

— А завещание у нее было? — спросил я.

— Было, — кивнул Вася. — Могу процитировать: «Хочу особо подчеркнуть: единственный наследник — это мой муж. Любые претензии со стороны остальных моих родственников прошу считать неправомерными».

— А ты, значит, будешь искать врагов у нее на работе! — хмыкнул я.

— Придется, — вздохнул Перепелкин.

…Труп исполнителя нашли в Лосиноостровском парке тем же вечером. Он был убит единственным выстрелом в голову.

По приметам убитый походил на фоторобот, составленный со слов старушки из шестнадцатой квартиры.

Бабке предложили проехаться в морг. Та охотно согласилась и уверенно опознала убийцу в ряду схожих по половозрастным характеристикам тел.

Перепелкин форсировал поиски заказчика. Выяснилось, что не так давно Ирэна Викторовна «проглотила» небольшую фирмочку, а ее бывшего президента выставила вон с волчьим билетом. Президент же — сначала ему обещали место в совете директоров — принес публичную клятву мести.

Сейчас искали и его, и еще пару-тройку людей, обиженных Ирэной Викторовной.

Оказалось, что моя заказчица в средствах не стеснялась. «Кидала» партнеров по бизнесу как могла. То вставляла в договор еле видимое глазу грабительское примечание, то «крутила» чужие деньги…

— Зарабатывала, короче, мужу на новые носки, — прокомментировал Вася. И со вздохом добавил: — В общем, заказчика мы найдем. Может быть. А мужа придется выпускать.

Едва выйдя из СИЗО, муж явился ко мне в агентство. Я стыдливо прикрыл рекламные проспекты с фотографиями офисных помещений. Мелькнула трусливая мыслишка: «Может, он свои деньги хочет обратно потребовать?»

Но муж никаких претензий не высказывал.

Он грустно притулился на краешке стула, отказался от кофе и жалобно попросил:

— Пожалуйста, Павел Сергеевич… Расскажите, что она вам говорила?

Его глаза заблестели. Он извинился, извлек из кармана платок в крупную клетку, смахнул слезинки… Проговорил чуть не шепотом:

— Я любил ее! Я так ее любил! И так боялся потерять… Ведь кто я — ноль! Ученый с крошечным окладом! А она… она занималась серьезным бизнесом. И ее постоянно окружали мужчины. Много красивых, состоятельных, уверенных в себе мужчин!

— А Ирэна Викторовна вас тоже любила? — перебил его я.

— Любила? Не знаю… Я так на это надеялся. Хотел бы надеяться. Она называла меня бельчонком. Говорила, что я — ее уютный бельчонок. И очень любила, когда я перед сном ее укрывал и гладил по голове…

— Раз она ревновала вас — значит, тоже любила, — утешил его я.

— Вы думаете? — расцвел несчастный муж. — Спасибо! Спасибо вам, Павел Сергеевич!

Странно было слышать такие слова от человека, который по моей милости два дня просидел в СИЗО, получил от сокамерников по зубам и едва не пошел по статье за убийство…

Муж еще долго рассказывал мне, какой замечательной была его Ирэна. Как она вкусно готовила, «если вдруг выходило окошко в ее делах». Какие дельные советы давала, когда он рассказывал ей об интригах в родном университете. Какой была стройной, и легкой, и ясноглазой…

Я еле дождался, пока он наконец выговорится и отправится восвояси.

— Спасибо еще раз, Павел Сергеевич, — пролепетал он и, волоча ноги, побрел к входной двери.

Рядом с дверью висело зеркало. Муж мельком взглянул в него, и я перехватил его взгляд.

Скорбно опущенные уголки губ распрямились. Печаль из глаз исчезла. Теперь они сияли торжествующими искрами. А лицо кривила довольная ухмылка победителя.

Лицо мужа вопило, орало, кричало: «Я сделал это! Я победил! И теперь я богат и независим!»

Впрочем, он тут же отвернулся от зеркала. Задержался на пороге и снова обернулся ко мне: печальный, с потухшими глазами, в грошовом костюмчике — вылитый Корейко из «Золотого теленка». Грустно сказал:

— Я очень надеюсь, что милиция найдет того, кто ее заказал.

— Я тоже надеюсь, — с нажимом ответил я.

Муж не разобрал намека в моих словах.

И ушел — сутулясь и шаркая, словно настоящий подпольный миллионер.

Смерть в запертой комнате

— Когда раздался выстрел, где вы находились? — Полковник сложил ручки на животе и вперил в меня испытующий взор.

— Внизу, в гостиной.

— Все вместе?

— Да.

— Сколько вас было?

— Четверо.

— Кто да кто?

— Ну, во-первых, Лора. Дочь покойника… То есть покойного… Блондинка. На вид лет двадцати трех. Томная. Капризная. Самовлюбленная…

— Тебя пригласили ради нее, и ты сразу влюбился, — утвердительно произнес полковник.

— Валерий Петрович! — воскликнул я укоризненно.

— Ладно, оставим… Еще кто был с вами в гостиной?

— Жорик, сын покойного хозяина. По-моему, изрядный шалопай. Высокий блондин лет тридцати. Он много пил — все подливал себе виски. Неразбавленный… Или надо говорить «неразбавленное»?..

Полковник не ответил, переспросил:

— Значит, у убитого осталось двое взрослых детей?

— Трое. Есть еще один сын, Илья. Он брат-близнец Жорика.

— Вот как? — Полковник поднял на полдюйма левую бровь.

— Но Илья на вечеринке не присутствовал. Он пребывал в командировке в Петербурге.

Валерий Петрович закурил — окутал себя и меня ядовитыми клубами дыма. Он признавал только ядреный болгарский «Опал» и все мои попытки перевести его на «буржуйские» сигареты отметал. Закашлялся и спросил:

— Говорят, покойный был богат?

— Говорят. Миллиона три-четыре у него точно имелось. Долларов, конечно.

— Нам бы такие деньжищи, а, Пашуня?

— Не помешали бы.

— А кто наследник?

— Завещания, насколько я знаю, он не оставил. Жена его давно умерла. Значит, деньги пойдут детям. Плюс им же отпишут особняк. И квартиру на Большой Дмитровке… А вот его фирма… Номинально-то, конечно, его доля в компании тоже принадлежит детям… А вот фактически, как показывает практика, она, скорей всего, отойдет к его партнеру.

— Партнеру… — протянул полковник Ходасевич. — Партнеру… Он ведь, кажется, тоже присутствовал в особняке?

— Да, — вздохнул я. — И он тоже. Иван Баргузинов. Брутальный мужчина. Такой, знаете ли, крепыш-боровичок. Нос перебит в трех местах, уши приплюснуты, рожа уголовничья. Посмотришь на него — бандит бандитом. А начнет говорить — слушаешь и понимаешь: а ведь умно! Умный, черт возьми, мужик!

— Так. Значит, Баргузинов тоже был заинтересован в смерти хозяина, этот твой умник с рожей бандита… Итого подозреваемых трое?

— Трое. Плюс я.

— Тебя, Паша Синичкин, мы отметаем. У тебя нет мотива.

— Мы-то с вами, Валерий Петрович, отметаем. А вот милиция пока не отметает.

— А как ты вообще на той даче оказался? Вроде бы «новые русские» — совсем не компания для частного детектива?

— Хозяин квартиру купил в нашем подъезде. И джип свой парковал во дворе рядом с моей «восьмерочкой». Так, слово за слово, и познакомились. Потом выпили. Ну, а потом он пригласил меня в свой охотничий домик. Я и не думал, что «домик» окажется трехэтажным домом, а в нем в тот вечер вдобавок соберутся его детки плюс партнер…

— Кроме них, больше в особняке никого не было? Слуги? Садовники, гувернантки, экономки?

— Нет, — твердо сказал я, а потом поправился: — Я, во всяком случае, никого не видел. И ничьего присутствия не слышал.

Полковник загасил сигарету. Мы сидели на его кухне и накурили уже изрядно.

— Расскажи мне теперь, Пашенька, — продолжил Валерий Петрович, — по возможности очень детально, что вы делали после того, как прозвучал выстрел… Первое: все ли гости в момент выстрела находились в поле твоего зрения?

— Да. Жорик, Баргузинов и я сидели в гостиной за столом. Говорили об автомобилях… Жорик еще, помнится, сказал, что у него принцип: никогда не садиться за руль выпивши… Лора стояла у камина. Тоже прихлебывала из бокала, ворошила кочергой угли…

— И отсвет огня падал на ее прекрасное лицо… — усмешливо продолжил Валерий Петрович. — Ну, хорошо… Итак, хозяин находился наверху, в своем кабинете…

— Он сказал, что оставит нас ненадолго, ему надо просмотреть счета. А Лора, когда тот вышел, добавила, что для отца это привычка, почти обряд: каждый вечер он хотя бы полчаса работает у себя в кабинете над документами…