Дневники 1928-1929 - Михаил Пришвин

Имейте в виду, что я чрезвычайно занятой человек и без самых серьезных оснований за дело не возьмусь. А потому и прошу Вас дать ответ мне точно определенный. Есть готовность на широкий размах, есть к этому материальное подтверждение — идет, нет — так и скажите, что нет, «пока не можем».

Ваш ответ пришлите непременно заказным письмом по адресу С<ергиев>, К<омсомольская>, 85, а оттуда направят его мне в то место, где я нахожусь. Приняться же за дело я могу в конце октября, с начала литературного сезона, когда все натуралисты и писатели съедутся в Москву.

4 Августа. Туман до обеда. Ходил в суконной толстовке и не было жарко. А малина все-таки поспела. Рожь поспела, но не подсохла, такую легко пропустить: враз подсохнет и побежит.

<На полях> Терентий жив, здоров, весел.

Ходил на глухарей, их не было на том месте, вероятно, потому что я запоздал: то было место их ночевки, а кормились они где-нибудь на ягоднике, тут взять им нечего. Пошел по компасу к вырубке и залез в тростники, под ними были невидимые глазу высокие кочки, в кочках вода. Было очень трудно двигаться. Когда вышел из тростников, только немного стало легче, потому что осока скрывала кочки и все равно ноги в поисках места ломались и вывертывались. Тут жили вальдшнепы. Я в одного выстрелил, он упал, а потом поднялся и улетел. Ружье бьет не резко, надо поправить заряд.

Трудно мне было. Тело стало нагреваться от неравномерных покачиваний. Так было все однообразно: березняк и под ним зеленая пропасть. Сел отдохнуть на кочку и увидел напротив, как вильнула змея. Я рассмотрел под кочкой небольшое отверстие, куда она скрылась. На другой стороне было другое отверстие. Я стал подкуривать, вдруг показалась голова. Я счел нехорошим делом беспокоить змею в <1 нрзб.> убежище. Это было почти на опушке большого леса и мелкого. Сюда уже проникает солнце, в солнечный день на угрев эта змея выползает на кочку и лежит на ней. В мелком лесу было не легче, но скоро послышалось пение иволги, это значит, что там недалеко, где она поет, радостный суходол.

<На полях> По бекасам и дупелям — облегченный заряд:

Порох — 1,1 гр., дробь 23 гр.

Испробовать: 1,2–23. И прежний 1,3 — а дроби: 1) 25, 2) 23.

Гришин. Шалыга: болотце в лесу — елань.

Шалыжка. Этот лес при крике иволги, погруженный в болото едва проходимое, вызвал в ответ себе что-то подобное, знакомое. Я вспомнил: это бывает в душе, когда слышишь речь какого-нибудь парня с беспрерывным бессмысленным повторением слова «мать» и другого, еще более короткого: «уй ли!» Этих слов так же много бывает, как кочек в болотном лесу, и человеческие слова погружены в них, как несчастные березы.

Суходол от болотного леса разделял ручей, у ручья была небольшая шалыжка, на которой косили муж и жена. Он был молодой человек, нос у него был набоку, лицо серое и рябое, взгляд бессмысленный. Увидев меня, он бросил косу и с криком «мать твою!» скоро подбежал ко мне и схватил за ружье. Я быстро вырвал ствол. «Уй ли! — удивился он, — дай поглядеть». Тогда я понял, что это дурак, ружье показал и спросил, не знает ли он, где кормятся здесь глухари. Он вытаращил глаза. Я сказал: «тетерева».

— Уй ли? — спросил жену.

Тогда тоненькая, необычно стройная женщина ласково поглядела на меня. Ее маленькое лицо, очень красивое, казалось, было еще девичье — 17 лет. Но когда повернулась в профиль, это было лицо старухи: оно как-то плоско желтело до шеи. Но когда она повернулась ко мне опять глазами, опять это была миловидная девушка с глубокими глазами, в которых, между прочим, наверно был и ум. Она мне сказала, что глухарей она сегодня согнала в можжухе, два выводка.

— Может быть, тетерева? — спросил я.

— Нет, я знаю: глухари. В этом месте тетерева не встречаются.

Потом она очень дельно стала рассказывать, как туда пройти: перейти одну паль, будет ручей, у ручья шалыжка, перейти шалыгу, будет другая паль, на пали тропа, и по ней идти вправо, когда дойдешь до можжухи, тут и глухарь, с одной стороны один выводок, с другой еще вылетел.

Я взял направление по компасу и обрадовался: этот суходол с ягодами был как раз против того места, где я нашел ночевку глухарей. Но еще больше я рад был встрече с глазами этой женщины: это была береза в болоте, спереди береза красавица, сбоку старуха.

И только уж после того, как умная женщина все рассказала мне и я так благодарил ее, он наконец-то сообразил, что это он должен был рассказать, ведь он мужчина, а она просто баба.

— Уй ли! — сказал он грозно жене, — наболтала, дура, надо было просто сказать.

И он, размахивая руками, повторяя «уй ли!» и «мать!», несвязно повторил то, что сказала она: идти на паль, через шалыжку на другую, на ней тропа, по тропе к можжухе{33}.

По пути на можжуху я встретил тетеревей, убил двух и рябчика. Мне было довольно, я оставил глухарей до другого раза и вернулся назад. Завидев меня, сосед крикнул:

— Убил?

Я ответил.

— Мать твою! — крикнул он.

И, бросив косу, побежал ко мне смотреть никогда не виданных им тетеревей.

— Уй ли! — говорил он, рассматривая.

А там, на зеленой шалыжке, опираясь на грабли, сияла женщина, как утонувшая в болоте береза.

<На полях> Разговор с мужем о шалыжке. Сено островое, — воз, надо разыскать шалыжку, надо на руках вытащить его из болота на дорогу.

— Что же делать?

— Рыть канавы.

Муж сказал:

— Из-за чего же их рыть?

— Чтобы сухое сено было. Государство проводит теперь магистраль, ваше дело канавы. Будут рыть?

— Не будут.

5 Августа. Ноябрьский холодный мелкий дождь с утра.

Занимался до полудня пристрелкой ружья. Нашел универсальный заряд.

Порох — 1,2 гр., дробь 25 гр.

Дробь № 7

Правый — в лист писч. бум. на 50 шт. — 51 др.

Левый — 90

Дробь № 4

Правый — 36

Левый — 29

Из этого выходит, что ружье бьет лучше дробью мелкой. Из-под собаки бить всех птиц № 10 и № 7-м. На поздних уток и зайцев № 4-й.

Гашин. Я попросил его в трактире поделиться своими знаниями жизни уток. Он много говорил общеизвестного. Я спросил: «Скажите, как у них семейная жизнь». — «Из рук вон плохо, — ответил он, — селезень, удовлетворяя свою похоть, ни с чем не считается и потому держится возле гнезда. Ласка, хорек, ворона, ястреб видят селезня и по нем узнают гнездо». — «Может быть, — спросил я, — селезень просто охраняет гнездо». — «Какой там охраняет, не будь уток, он и утят бы всех перебил».

Я стал протестовать, говорил, что это многие опровергают, это предрассудок. Тогда многие в трактире стали защищать Гашина, ссылаясь на то, что это постоянно бывает у домашних уток. Я не стал спорить, а Гашин поднял голову.