«Пятая колонна» Советского Союза - Валерий Шамбаров

Хотя многие факты позволяют утверждать, что и в это время осуществлялись влияния отнюдь не безобидные, закладывались и готовились «мины замедленного действия». Автор этих строк, будучи школьником, в конце 1960-х переехал в Эстонию. Впечатления о том, насколько жизнь в Прибалтике отличалась от России или Украины, были разительными. В то время в российских школах велась усиленная антирелигиозная пропаганда, устраивались соответствующие уроки, просмотры фильмов. А там открыто действовали кирхи, молельные дома сектантов. В школах многие мальчики и девочки ходили без «октяб-рятских» звездочек или пионерских галстуков. Все знали, что они баптисты или адвентисты, но это никого не смущало, никаких проработок и нареканий не вызывало. Считалось в порядке вещей.

В сфере торговли, мелкого производства царил подлинный «нэп». Существовала масса кооперативных предприятий, магазинов. Эстонии была оставлена свободная связь с «родственной» Финляндией, кооператоры завозили оттуда товары, дефицитные в СССР, и перепродавали. Чтобы покупать их, любой житель Эстонии мог вступить в кооператив, платил небольшие взносы — и пожалуйста, приобретай. Действовали особые модели сельского хозяйства. Оно было не убыточным, а прибыльным! Колхозы имели почти полную самостоятельность. При уборке картошки каждое утро к городскому рынку десятки окрестных колхозов присылали свои автобусы, вывешивали расценки, нанимая на день рабочую силу. Причем хорошо платили. Даже заводские рабочие брали в этот период отпуска за свой счет, подзаработать на картошке оказывалось для них выгодно!

А вот на Россию подобные модели почему-то не распространялись. Только сейчас, задним числом, начинаешь осознавать, что для Прибалтики кто-то уже создавал «особые условия», готовя почву к ее отделению. Позволял местным жителям осознавать свою «особенность», отличия от русских. Облегчал им грядущий переход к рыночным отношениям. В Прибалтике бросалась в глаза и масса клубов, общественных организаций — от хоровых обществ, студенческих корпораций до клубов филателистов, шахматистов и т. п. Все они кем-то финансировались, имели свои помещения. Впоследствии эти организации станут готовой основой партий и «народных фронтов». А в те времена национализм открыто не пропагандировался, но и не преследовался. Услышать националистические высказывания можно было нередко, и никакой фактической ответственности это не влекло. В 1968 г., во время событий в Чехословакии, имели место и открытые антисоветские акции. Расклеивались листовки, на заборах писались лозунги вроде «янки, убирайтесь за Чудское озеро» — и автору известны случаи, когда эстонские милиция и прокуратура покрывали виновных.

Многие «особенности» сохранялись и в республиках Закавказья, Средней Азии. Здесь тоже не было религиозных преследований. Действовали мечети, в Армении и Грузии — христианские храмы. Даже партийные работники были крещеными и крестили своих детей, за что в России, на Украине, в Белоруссии любой поплатился бы партбилетом. Сохранялись здесь и возможности личного обогащения — путем вполне легальной продажи государству мандаринов, винограда, фруктов, шерсти по высоким ценам. Представители южных республик вели выгодную торговлю на русских рынках, расширяли сети своего влияния, организовывали системы переправки товаров. Это оказывалось можно. Накапливались состояния, капиталы, которые пригодятся в будущем. А вот русские со своими товарами на закавказские и среднеазиатские базары почему-то не ездили…

В Ферганской долине существовал некий «независимый» центр ислама. Действовали особые мечети, особые школы, наставниками учеников становились не пойми откуда появившиеся улемы. Этот «независимый» центр не подчинялся духовному управлению муфтия в Ташкенте! Функционировал сам по себе. Причем он оказывался неподконтрольным и для местных властей, которые в его деятельность не лезли и не пытались вмешиваться. Откуда-то знали, что «нельзя». Но и Москва подобной деятельности «не замечала». Стоит ли удивляться, что после развала СССР в Ферганской долине возникнет мощный очаг исламизма?..

Словом, для разных регионов и разных национальностей политика партии и правительства получалась весьма не одинаковой и, можно сказать, «своеобразной». Но при всех подобных странностях в СССР сохранялись строгие установки «партийности». Именно в это время идеолог М.А. Суслов стал полновластным «серым кардиналом». Ведь в условиях нарастающих трудностей, отсутствия ясных целей и перспектив, идеология признавалась главным средством, способным цементировать народ, сохранить его единство, нацеливать на те или иные задачи. В новой, «брежневской» конституции, принятой в 1977 г., впервые законодательно определялась роль партии как «руководящей и направляющей силы», «политического ядра общества» — даже в «сталинской» конституции таких определений не было.

Укрепление «партийности» осуществлялось и путем значительного роста партии. Вступление в нее было весьма желательно для карьеры, для повышения общественного статуса. Если в 1952 г. в ее рядах состояло около 7 млн человек, то к 1980-м годам коммунистов насчитывалось уже более 18 млн. Считалось, что эти миллионы станут проводниками партийной линии в народе, помогут воодушевлять и регулировать его. Но в действительности такой рост вел к обратным результатам. К девальвации статуса коммуниста. Членство в КПСС становилось в значительной мере формальным, означало лишь обязанности платить взносы и просиживать на партсобраниях. Вдобавок люди-то были не глупыми. Слушали доклады, изучали спущенные им документы съездов — и убеждались, что они совершенно не соответствуют действительности. Поэтому приучались жить с «двойной моралью», на собраниях говорить одно, а дома и с товарищами — другое.

В особенно широких и навязчивых формах идеологическая пропаганда насаждалась в армии: все стены обвешивались наглядной агитацией, массу времени занимали политбеседы, политинформации, партийные и комсомольские мероприятия, занятия в системах марксистско-ленинской подготовки, конспектирования «первоисточников», каждого из многочисленных выступлений Брежнева, материалов съездов и пленумов. Предполагалось, что такая обработка сделает из военных убежденных защитников коммунизма. А на самом-то деле эффект был противоположным. У людей вырабатывалась стойкая неприязнь к «политмарксосу».

В рамках укрепления «партийности» возобновились и гонения на Православие. Но возобновились на этот раз без масштабных кампаний. Закрывался то один храм или монастырь, то другой. А при этом Церковь решили окончательно «задушить» давлением по двум направлениям. Чтобы, с одной стороны, через несколько десятилетий не осталось священников. А с другой — не осталось паствы. Митрополиты получили запрет рукополагать новых епископов (а умрут существующие епископы, вот и некому будет рукополагать священников). От Церкви принялись решительно отделять молодежь. Широко применялась статья «вовлечение несовершеннолетних в религиозную деятельность». Если родители воспитывают ребенка в православных традициях — вот уже и преступление. За это лишали родительских прав, могли посадить. Наказания обрушивались и на священников, если в храмы приходили дети, исповедовались, причащались. Продолжались и тайные убийства священнослужителей. Ну а попытки противодействовать антицерковной политике влекли репрессии по обвинению в антисоветской деятельности.

Однако попытки подменить Веру идеологией оказывались все менее результативными. За «идеалы» прошлого еще получалось держаться. Но в настоящем эти «идеалы» все чаще подводили. Например, Хрущев сдуру наобещал, что через 20 лет советские люди будут жить при коммунизме. Но уже вскоре стала очевидной полная несбыточность подобных утопий. По мере приближения срока, названного Никитой Сергеевичем, идеологам пришлось ломать голову: как же выйти из положения? Чтобы и с народом объясниться, и не расписываться в провале прежних планов. Впрочем, не только планов, но и марксизма в целом — напомню, по его положениям предстояло отмереть и государству, и товарно-денежным отношениям, и институту семьи и брака, и еще много чему. А советские лидеры и номенклатура отказываться от государственной власти, денег и семей никак не собирались.

Выходом стала концепция о построении в СССР «развитого социализма». Разъяснялось, что он является переходным этапом на пути от социализма к коммунизму. В конституции 1977 г. давались определения «развитого социализма». Указывалось, что государство «выполнило задачи диктатуры пролетариата, стало общенародным», что в нем создана «новая историческая общность — советский народ». Что возникло «общество высокой организованности, идейности, и сознательности трудящихся… законом жизни которого является забота всех о благе каждого и забота каждого о благе всех».