Лев Толстой. Психоанализ гениального женоненавистника - Мария Баганова

Близкие настолько привыкли и так изучили эту болезнь, что даже по продромальным синдромам узнавали раньше, когда будет припадок. Так Софья Андреевна догадалась по глазам, что припадок надвигается.

Внимательнейшим образом изучив клиническую картину этих припадков, я отмел такие диагнозы, как истерия, генуивная, кортикальная или старческая эпилепсии, диагностировав у больного аффективную эпилепсию. Характерным отличием этой формы эпилепсии является то, что припадки появляются преимущественно после душевных волнений (аффектов), отсюда и название – «аффективная эпилепсия».

При этой форме эпилепсии бывают головокружения, обмороки, психические эквиваленты, патологические изменения настроения, состояние спутанности и прочее. Но у аффект-эпилептиков никогда не наступает изменения личности, называемое эпилептическим слабоумием, которое обычно бывает при других формах.

Один из главных симптомов аффективной эпилепсии – зависимость припадков от аффективных переживаний – вполне наличествовал у Толстого. Семейная сцена, или неприятность другого характера, потрясающая его легко ранимую эмоциональную сферу, очень часто разрешалась именно припадком. Самый яркий пример – ссора матери с дочерью примерно за месяц до его ухода из Ясной Поляны – и как результат – тяжелейший приступ.

Отмечают еще и следующие психические симптомы, свойственные аффективной эпилепсии: чрезвычайно сильная раздражительность, патологические изменения настроения, приступы патологического страха, состояние затемнения сознания с самообвинениями, а иногда с галлюцинациями; головокружения; бывают также состояния сильного возбуждения, иногда сопровождающиеся затемнением сознания.

Все эти признаки присутствовали у Льва Николаевича. О них он сам писал в своих произведениях, обрисовывал их в дневниках и в разговорах, о них упоминали близкие ему люди. Он постоянно ссорился с друзьями, кричал на слуг, на детей… «Он был очень сердит и кричал своим громким, неприятным голосом», «Его крик сбивал нас с толку, и мы уже больше ничего не понимали». Он постоянно испытывал терзания ревности.

Врач рассказал мне о мучивших его головокружениях, супруга – о ночных галлюцинациях. Одну из галлюцинаций я наблюдал лично: Толстому мерещились женщины за стеклянной дверью. Из его книг я знал, что Толстому еще в отроческие годы были свойственны переживания сумеречного состояния: «временные отсутствия мысли», когда «мысль не обслуживает вперед каждого определения воли, а единственными пружинами жизни остаются плотские инстинкты» и он понимает «возможность самого ужасного преступления, без цели, без желания вредить, из бессознательной потребности деятельности…» Толстому «понятно», почему «крестьянский парень лет семнадцати, осматривая лезвие только что отточенного топора, подле лавки, на которой лицом вниз спит его старик-отец, вдруг размахивается топором и с тупым любопытством смотрит, как сочится под лавку кровь из разрубленной шеи»… Все эти переживания и влечения «понятны» только некоторым психопатам, в частности – эпилептоидам. Для нормальных детей и вообще для нормальных людей убийства из «любопытства» – это нечто дикое и совершенно аморальное. Но Толстой переживал, несомненно, эти состояния и в таком состоянии был склонен к подобным импульсивным действиям.

Переживал он и жестокие депрессии, приступы «арзамасской тоски», из-за которых он мог неделями не есть и не спать, плакать без причины и сторониться человеческого общества.

Все это говорит о том, что перед нами – типичный эпилептоидный патологический характер, описанный приват-доцентом Ганнушкиным. Налицо чередование аффективных состояний, могущих вылиться в припадок, и депрессивных состояний, характеризующихся страхом смерти. Этому сопутствует большая потребность в любви, не находящая выхода в силу неспособности сопереживать окружающим.

Все это дополняется крайне высоким Libido, садистскими и, возможно, гомосексуальными склонностями, не проявившимися, однако, открыто. Лев Николаевич долгие годы ведет активную и беспорядочную половую жизнь, но все время чувствует неудовлетворенность и не находит этому объяснения. В сношениях с женщинами он видит одну только «гадость». Его воспоминания об увлечениях юности дышат неприязнью: несостоявшиеся невесты гадки и жалки, пошлы, ограничены и фальшивы… Созданные им женские образы – на удивление несимпатичны, пожалуй, за одним-единственным исключением, когда девушка по описанию более напоминает переодетого мальчика.

Мой пациент долго тянет с женитьбой, но все же женится – на пороге сорокалетия. И конечно же чувствует неудовлетворенность женитьбой! Несмотря на то что по всему должен быть счастливым, он не прекращает думать о самоубийстве. Ему все время «гадко, стыдно и скучно».

Подобное отношение к жизни вкупе с садистскими склонностями выливается в женоненавистничество. Он систематически терроризирует свою юную жену, разрушает ее самооценку, подрывает ее авторитет в семье. Он умнее, опытнее, талантливее, уверенней в себе, он старше – и постепенно он почти полностью подавляет ее личность. Женщина смиряется со своей ролью «самки и переписчицы», находя счастье в служении своему гению-супругу и воспитании детей.

Но у самого Толстого примирения с жизнью не происходит! Помимо разнообразных недостатков, которые он постоянно находит в своем доме и в окружающей действительности, его преследуют свойственные эпилептоидам приступы патологического страха смерти, которые он называет «арзамасской тоской». Они приводят его к такому отчаянию, что он готов повеситься на перекладине у себя в комнате. И он бы это сделал, если б не появились другие аспекты аффект-эпилептической психики! Толстой нашел выход в мистицизме. Вот тут важна записанная Толстым сказка про свалившегося в пропасть охотника.

Представьте себе человека, до крайности измученного этим вечным ужасом и страхом смерти, который ищет ту соломинку, за которую он бы мог схватиться для спасения, и он находит… Его неудовлетворенная потребность в любви, которая сублимируется в религиозность, мистицизм, любовь к Богу. Добродетельность, отказ от барства, вся его мораль и проповедь объясняется нам, благодаря этим психопатическим переживаниям. Однако и тут он не находит покоя!

Эпилептоидная склонность все осуждать, критиковать и сверхвысокая самооценка приводят к тому, что он не может найти удовлетворения в рамках официальной церкви. Толстой пересматривает церковные догматы, пишет собственное Евангелие, и в результате следует его отлучение от Церкви. Но это его не останавливает: по воспоминаниям его военных знакомых, Лев Николаевич не робкого десятка. В его доме царит культ его собственной личности. Жена и дети трепещут перед ним. Никто в доме не смеет шагу ступить без его разрешения. Он ни на минуту не сомневается в своем величии, порой даже сравнивая себя с Христом или принимая подобные сравнения.