Обещания богов - Жан-Кристоф Гранже

Они молча сделали по глотку кофе, очень вкусного, но густого, как деготь.

— Минна фон Хассель, — повторил он все тем же мечтательным тоном. — Малышка-студентка… — Он поднял глаза, как будто только сейчас осознал, что воспоминание в данный момент сидит прямо напротив него. — И кем вы стали?

— Я теперь психиатр, руковожу клиникой для душевнобольных в Брангбо.

Он издал смешок, затерявшийся в густых усах.

— Я знал, что у вас все получится.

— А вы? — спросила она из вежливости.

— Ну, я… Я по-прежнему здесь, в этой гигантской каталажке. Стены-то остались на месте, а вот внутри все перевернулось с ног на голову.

— Что вы хотите сказать?

Он снова плеснул ей кофе.

— Когда-то плохие парни сидели за решеткой, а хорошие за ними надзирали. А сегодня все наоборот.

Яновиц явно считал себя неуязвимым для любых нацистских наездов. Свою вакцину он прикрепил себе на грудь. Железный крест, ярко блестевший как одинокая звезда на темной ткани кителя.

— Юная дама, — заговорил он после недолгой паузы, — время уже за полночь. Вы же не потащились в такую даль, только чтобы узнать, как у меня дела. Так чего вы хотите?

— Я приехала узнать про одного из ваших заключенных. Про Альберта Хоффмана.

— Я знаю минимум двоих с таким именем, и только в этом секторе.

— Он был приговорен в тысяча девятьсот тринадцатом за убийство.

— В тысяча девятьсот тринадцатом? Мафусаиловы времена! Я здесь еще даже не работал.

Да, история, с которой приехала Минна, имела место двадцать шесть лет назад, а с тех пор случилась Большая война, Веймарская республика, национал-социализм…

— Я говорю об очень опасном преступнике. Тогда его арестовали за убийство двух молодых женщин.

— И не приговорили к смерти?

— Он был несовершеннолетним. И получил двадцать лет.

Она наклонилась к нему. Начало было не самым удачным, но этот покрытый пластиком стол и витающий в воздухе запах мастики вдруг показались ей теплыми, успокоительными — и вестниками надежды.

— Послушайте, герр Яновиц. У меня есть основания полагать, что Хоффман убил снова. Совсем недавно. И в то же время он, кажется, участвовал в Большой войне.

— Как это?

Она откинулась на стуле и развела руками:

— Я рассчитывала, что это вы мне объясните.

Яновиц опустил голову. Его подбородок, упершись в ворот, пошел складками, как шелковая драпировка. Вся поза выдавала глубокое раздумье, но еще, следует признать, привычную дремоту старого доброго тюремщика.

— Подождите меня здесь, — наконец сказал он, поднимаясь.

Он удалился подпрыгивающей походкой, и Минна опять осталась одна в голой холодной коробке. Ожидая стойкого солдатика, она снова оглядела обстановку и заметила, что здесь чисто, даже безукоризненно чисто. Сам этот факт наполнил ее грустью: даже узники нацизма жили в лучших условиях, чем ее собственные пациенты.

— Вы были правы, — подтвердил быстро вернувшийся тюремщик.

Он держал на согнутых руках картонную папку, поверх которой лежал небольшой холщовый мешок. Снова устроился напротив Минны, и она сделала над собой гигантское усилие, чтобы не наброситься на папку и не открыть ее одним махом.

— Ваш Альберт Хоффман был мобилизован в тысяча девятьсот семнадцатом, — бросил он, развязывая тесемки дела.

— Как такое возможно?

Яновиц послюнявил пальцы и принялся листать страницы.

— В тот год немецким войскам не хватало людей. Они призывали мальчишек, комиссованных, душевнобольных. Чистое пушечное мясо. Зэкам тоже предложили отправиться на фронт в обмен на сокращение срока. А почему бы и нет? С какой стати им тут прохлаждаться, пока французские снаряды сносят головы нашим ребятам.

— Альберт Хоффман так и поступил?

Яновиц уставил указательный палец в одну из рукописных страниц.

— Да, десятого марта девятьсот семнадцатого. Его отправили на фронт, но ему не повезло. Он погиб в битве при Аррасе двадцать второго апреля того же года. Я там был. Фугасы и шрапнель так и сыпались. Настоящая мясорубка. Парни дохли как мухи.

Минна чувствовала, что эта информация и подтверждала, и опровергала ее гипотезу. Она не сомневалась: Хоффман жив.

— Как он погиб? — спросила она.

— Тут про это ничего не написано, — признал тюремщик. — По большей части оставалось неизвестно, как именно парни перекинулись. Вот и про Хоффмана нет никаких уточнений, ни места смерти, ни где похоронен. Но следует понимать, что́ тогда творилось. Тысячи трупов в день…

— А что в этом мешочке?

Она не могла отвести глаз от полотняной котомки, которую Яновиц положил рядом с папкой.

— Его личные вещи. Семьи у него не было. Вот нам и прислали их сюда, в Моабит.

— Можно?

Яновиц кивнул, Минна взяла мешок и открыла. Вывалила содержимое на стол: зажигалка, медальон с Девой Марией, номерной знак убийцы, погибшего в бою.

Четко выбитые на цинке знаки легко читались:

ALBERT HOFFMANN

BERLIN

15-9-1898

1067543914

Ersatzdivision[101], IX. A. K.

Reservekorps[102]: R. K.

Минна держала в дрожащих пальцах маленькую овальную бляху. В глубине мозга что-то забрезжило…

Яновиц подтолкнул к ней папку, мешок и его содержимое.

— Подарок, — весело бросил он.

— Вы хотите сказать…

— Забирайте все это. Если парень вас заинтересовал, вам это нужнее, чем нам.

— Спасибо, герр Яновиц. Не знаю, как и…

— Ну так не говорите ничего и отпустите меня подремать. Рад был снова вас повидать, фройляйн!

55

— Ты так и спишь с напомаженной головой?

— Это не то.

На пороге своей двери стоял Симон, с волосами одновременно и липкими, и всклоченными. Глаза на едва проснувшемся лице глубоко запали в орбиты, как две заклепки.

— А что это? — спросила Минна.

— Гель для электродов.

— Гель для электродов?

— Сейчас два часа ночи. Чего ты хочешь?

— Мне кажется, я вычислила убийцу.

Она зашла, не дожидаясь позволения. В полутьме заметила эскизы Пауля Клее, кубистский ковер. Ей нравилась эта квартира. Сочетание вкуса и дерзости. Последний бастион искусства завтрашнего дня.

— Бивен едет. Сделаешь нам кофе?

Час спустя все трое сидели в кабинете. Тот же расклад: Симон за своим письменным столом, Бивен в кресле и Минна на диване — руки в карманах, сама сдержанность, хотя открытия этой ночи принадлежали ей.

Найти Бивена не составило труда: он так и не покидал гестапо. Она даже задалась вопросом, есть ли у него настоящее жилье.

Симону понадобилось несколько минут, чтобы одеться и привести в порядок прическу: волосы прилизаны, как на расписной кегле, яхтсменский ярко-голубой пуловер и парусиновые штаны — полное впечатление, что его парусник качается на волнах где-то неподалеку.

В нескольких словах Минна изложила результаты своих изысканий. Альберт Хоффман. Его профиль, совпадающий с профилем их убийцы. Как его мобилизовали. И как он исчез.

— К